Холодный человек

Вера скрепя сердце плюнула на гордость, и заметка осталась на полосе. Но с тех пор она опасалась творить. Однако отставленные амбиции нет-нет да и давали себя знать. Причем самым нелепым образом, из-за чего Вера, забывавшая, что спорить с руководством не только бесполезно, но и опасно, нередко попадала в нехорошие истории. Одна из таких историй случилась на днях.

В очередном номере газеты была помещена статейка о проходившем в последнем функционирующем кинотеатре Сорочинска «Тайшет» фестивале итальянских фильмов, снятых в жанре неореализма. Народ на старые черно-белые картины не шел, и хозяин кинотеатра решил для привлечения публики опубликовать рекламный материал. В нем расписывались многочисленные достоинства неореализма: выразительность художественных средств, лаконизм и замечательная игра актеров. Среди классиков жанра упоминался и автор фильмов «Похитители велосипедов», «Умберто Д.» и «Вчера, сегодня, завтра» Витторио Де Сика. Отмечалось, что данный режиссер – один из зачинателей неореализма, величина и мэтр. Де Сике в статье было уделено два абзаца.

Когда полоса пришла с правкой, Вера заметила: фамилия Де Сика всюду вычеркнута, и при этом смысл вышеупомянутых абзацев полностью терялся. Недолго думая, Вера восстановила фамилию. В таком виде статья и увидела свет. А на другое утро разразился скандал. Главный редактор рвал и метал. Оказывается, это именно он, обнаружив не совсем приличное, с его точки зрения, звучание, вычеркнул «срамную» фамилию. Виновница нашлась очень даже быстро. Над головой Веры сгустились тучи, и напрасно она бегала по редакции с Энциклопедическим словарем в руках, пытаясь доказать свою правоту. Народ с усмешками соглашался: она права; некоторые называли главного «дубом» и неучем, однако никто не стал за нее заступаться. И в результате Вера схлопотала строгий выговор. Но на этом история с неприлично звучавшими словами, увы, не кончилась. Продолжение ее случилось как раз на следующий день после памятного посещения «Савоя».

Главный редактор газеты «Путь наверх» звался господином Величко и, как уже упоминалось, был сравнительно молод, полноват и добродушен. Однако добродушен он был только на первый взгляд. По натуре Павел Борисович являлся законченным придурком – во всяком случае, так считала Вера. А причина сему явлению была следующей. Господин Величко принадлежал к известной в Сорочинске фамилии. Папа его одно время трудился в качестве второго секретаря обкома партии, мама заведовала крупнейшим в городе гастрономом, а дядя был директором швейной фабрики. Паша Величко между тем не подавал особых надежд. Учился в школе он весьма средне, однако любил общественную деятельность: был председателем совета пионерской дружины, выпускал стенгазету, руководил кружком юннатов… Однако книжки он читать не любил, и посему влиятельные родственники пристроили его в медицинский институт. Паша Величко кое-как проучился в нем три года и оказался отчислен за неуспеваемость в самый разгар перестройки. Однако данный факт его не особенно расстроил. Реформы предоставляли необъятное поле деятельности для подлинного борца за демократию. Чем только он не занимался! Возрождал сорочинское казачество (никогда ранее не существовавшее), подвизался в обществе «Память павшим», которое вело поиски могил военнопленных, руководил избирательной кампанией кандидата в Верховный Совет от Партии любителей пива… Всего и не упомнишь.

В середине девяностых, когда все вокруг трещало и разваливалось, а государственное имущество безбожно растаскивалось, его дядя из директора швейной фабрики превратился в ее владельца, а мамаша стала хозяйкой собственного гастронома. Папаша же Павла Борисовича, в прошлом партийный функционер, возглавил филиал крупного московского банка. И все бы в семействе шло хорошо, если бы не сынок. Его кипучая общественная деятельность чаще всего заканчивалась крахом. И посему Павлу Борисовичу была уготована новая роль. На семейном совете было решено, что он должен возглавить газету. Подходящее издание быстренько нашли, перекупили, благо оно влачило нищенское существование, а руководить поставили Пашу. Так он стал главным редактором.

Нужно прямо сказать, господин Величко был крайне обрадован новым назначением. Это оказалось как раз по нему. Физический труд он не любил. А здесь такового и не присутствовало. Работа предстояла исключительно умственная, требующая широкой эрудиции и творческой энергии. По мнению Паши, и то и другое имелось у него в достатке. Однако на деле был он человеком ленивым и весьма темным. Так, например, он считал, что город Харьков находится на территории Российской Федерации. Кроме того, Величко был нетерпим к инакомыслию, а невыполнение своих приказов считал чуть ли не преступлением. За случай с Де Сикой он не уволил Веру только потому, что в одночасье найти нового корректора казалось делом почти невозможным. Однако он затаил на нее злобу. И тут случилось новое происшествие.

Опять же на четвертой полосе завтрашнего номера, под рубрикой «Интересно, аж жуть!», стояла заметка о том, что в Андах, на дне высокогорного озера Титикака, экспедиция американских ученых из Йельского университета ищет руины некогда затонувшего города, который, по мнению этих же ученых, и является легендарным Эльдорадо.

Главный редактор, всегда весьма внимательно читавший полосы, вычеркнул название озера.

Увидев редакторскую правку, Вера возмутилась до глубины души. Вначале она побежала к ответственному секретарю, но тот только отмахнулся. В столь незначительном факте он не видел повода для сотрясания воздуха. Тогда Вера решила обратиться непосредственно к главному.

Господин Величко изволил завтракать. Павел Борисович утверждал, что он уж очень загружен, а посему не успевает совершить сей священный ритуал дома. Обычно в этот момент он поглощал свои любимые пирожные «Наполеон», загодя купленные секретаршей, и запивал их горячим сладким кофе.

Разъяренная Вера ворвалась в кабинет главного, размахивая газетной полосой.

– Почему вы вычеркнули Титикаку?! – завопила она с порога.

– Какую еще Титикаку?! – столь же грубо ответствовал Павел Борисович.

– Название озера в Андах!

– Ах, это… Никакой Титикаки не существует! – Крошки слоеной выпечки облачком вылетели из его рта.

– Как это не существует?!

– А так! То ты Сику какую-то выдумала. А теперь еще тити, да в придачу каку! Нет, дорогая Верочка. Тити сегодня не пройдут. Да и чего ты беспокоишься? Ведь не о твоих титях идет речь. – Он нарочито внимательно оглядел Верины объемистые груди. – Вот об этих титях не скажешь, что они – кака. – И он ткнул Веру пальцем в грудь.

«Ах ты, ничтожество! Еще и издеваешься!»

Вера опустилась на стул напротив Павла Борисовича. Тот насмешливо смотрел на корректоршу. Красные губы его блестели от жирного масляного крема, челюсти непрестанно двигались.

«Как вампир», – подумала Вера.

И в этот момент ее разум заколыхался, поплыл и словно растворился в чужой, всесильной, яростной воле. Это была уже не она, а нечто совсем иное.

Пальцы девушки впились в стол. Потом она потянула руки к себе, оставляя на поверхности рваные борозды. При этом раздался жуткий скрежет.

У Павла Борисовича отвисла челюсть. От ужаса выкатились глаза. Недоеденный кусок «Наполеона» упал на грудь.

– Ты… ты… – бормотал он. – Чего ты…

– Ах, сволочь! – прошипела та, которая еще минуту назад была Верой. – Ты смеешь со мной спорить, да еще и издеваешься!

Она огляделась. На столе стояла тарелка с недоеденными пирожными. Она схватила «Наполеон» и стала толкать его в жирный рот главного. Тот запыхтел, закашлялся. Слезы покатились из его вытаращенных бельм. Тестяная труха, шматки крема летели из редакторской пасти, как пчелы из улья. Павел Борисович, задыхаясь, издавал горлом гортанные звуки, напоминавшие клекот орла. Однако существо, напавшее на главного, никак не желало утихомириваться. Оно продолжало втискивать в глотку новые пирожные и несколько успокоилось лишь после того, как скормило господину Величко все оставшиеся «Наполеоны». К этому времени страдалец потерял сознание, и последнее пирожное было даже не засунуто, а размазано по лицу и голове. Вид главного редактора был ужасен.

Оставшись довольна проделанной работой, нечисть, захватившая тело и разум Веры, зловеще улыбнулась и вытерла жирные руки о пиджак поверженного газетного стратега и тактика. Потом она подхватила валявшуюся на полу четвертую полосу с крамольным названием озера и удалилась.

Только в корректорской Вера по-настоящему пришла в себя. Все случившееся за минуту до этого наша героиня начисто забыла. Существо, творившее расправу, куда-то делось. Оно, видимо, спряталось в каком-нибудь укромном закоулке Вериных мозгов. Девушка лишь несколько удивилась своему учащенному дыханию, растрепавшейся прическе и беспорядку в одежде. Однако неполадки были быстро ликвидированы, и она вновь уселась за читку.

Спустя пятнадцать минут заглянула секретарша редактора, с ужасом посмотрела на Веру и тут же захлопнула дверь. В коридоре послышалась беготня, встревоженные крики. Потом раздался громкий топот, и все опять стихло. Что происходило в коридоре, Веру совершенно не интересовало. Ей нужно было как можно скорее прочитать накопившиеся полосы.

Примерно через час дверь корректорской вновь отворилась. На пороге ее стояли два дюжих детины в белых халатах. Из-за их плеч выглядывали почти все сотрудники, находившиеся в тот час в редакции.

– Вот эта, – сообщила протиснувшаяся в щель между детинами секретарша.

Оба молодца подошли к Вере. Лица их были настороженны и исполнены стремления к грубому физическому насилию.

– Поднимайтесь, – в один голос произнесли белохалатники. Своей внешностью и повадками они очень напоминали двух персонажей мультфильма «Вовка в Тридевятом царстве». Тех, что «двое из ларца, одинаковы с лица».

– В чем дело? – вполне вежливо поинтересовалась Вера.

– Там объяснят, – теми же деревянными голосами ответствовали «двое из ларца».

– Кто объяснит? – ничего не понимая, спросила девушка.

– Кому надо, тот и объяснит.

– Но что случилось?

– Она еще спрашивает! – завизжала секретарша.

Вера ее не любила. Секретарша была маленькая, тощенькая, состояла в интимной связи с главным и, видимо, на этом основании пыталась вертеть редакционными делами.

Неожиданно для Веры молодцы в халатах подхватили ее под локотки и куда-то поволокли.

– Пустите, я сама пойду! – закричала наша героиня.

– Ну, иди, иди…

Веру вывели на улицу. У дверей редакции стоял микроавтобус с красными крестами на боках. Белохалатники распахнули дверцу и бесцеремонно затолкали Веру внутрь, а следом влезли сами. В кабину уселась секретарша. Взревела сирена, и микроавтобус тут же набрал бешеную скорость и понесся по тихим улочкам Сорочинска.

Вере скоро стало понятно куда.

Микроавтобус направлялся в сумасшедший дом.

Городская психиатрическая больница стояла на берегу тихой и неширокой реки Сороки, в окружении могучих пирамидальных тополей, черноствольных лип и пыльной сирени. Некогда она находилась на порядочном расстоянии от города. Но Сорочинск рос, и к концу семидесятых годов прошлого века жилые дома подступили почти к самым корпусам этого лечебного заведения. Однако городские власти вовремя одумались, прекратили строительство рядом с больницей и оставили прилегающую к ней территорию в покое.

Вообще говоря, сумасшедший дом был возведен здесь еще до революции. Его краснокирпичное трехэтажное здание до сих пор возвышалось над беленькими домиками барачного типа, в которых размещались мужские и женские отделения. Беленькие домики были построены уже в советское время.

Сумасшедший дом в народе называли Липками. Попасть в Липки считалось величайшим несчастьем. Среди сорочинской ребятни младшего школьного возраста выражение «А не пора ли тебе в Липки?» считалось страшным ругательством. Всякого человека с явными отклонениями в поведении в народе называли «липарем».

– Вон липарь идет. – Дети тыкали пальцем в какого-нибудь бедолагу, разговаривавшего на ходу с самим собой, размахивавшего руками или улыбавшегося без причины. – Липарь, липарь!..