Про любофф в стихах и прозе

А счастье все никак не прет,

И ваша жизнь – сплошное «мыло»,

Что день по телеку идет!

Тупите больше с каждым годом,

Причем народ уверен весь,

Что край земли за огородом,

И центр мира где-то здесь.

Разубеждать ни в чем не стоит,

Вселяя в подсознанье муть,

Не зря зовут вас «куба…ноид»,

И в этом вашей жизни суть!

ДОХТУРША

Посвящается

Третьяковой Елене,

дерматологу МОНИКИ

им. М.Ф. Владимирского

Солнце неумолимо падало в море, санаторский пляж быстро пустел, а тетка в годах с поредевшими пергидрольными волосами, как ни в чем ни бывало, храпела на лежаке рядом. Пелевин про таких писал: «Возраст уже благополучно эвакуировал ее из зоны действия эстетических характеристик», но жирная грудь ее эротично оттягивала купальник.

Выждав, когда вечерняя прохлада приведет бабу в чувство я пристал к ней, и мы договорились встретиться после ужина.

В мой номер визитерша вошла готовой ко всему. Ярко накрашенное лицо слащаво улыбалось, сиськи в пуш-апе стояли как Эльбрус, ажурные стринги делили здоровую задницу на две булки. Однако без сюрпризов не обошлось. Ее «домашний» кавалер любил заросли в бикини и спрашивал каждый раз перед сексом: «Бахча выросла?» Растила она усердно и с пышным «огородом» пришла ко мне. В постели ждал еще реприманд: синяя моль на левой ягодице и серьга в клиторе. Ко всем мужским прихотям дама готовилась основательно и серьезно!

Тетка работала врачом в Москве и оказалась весьма кстати. Расставшись с Мариной Щимировой, проблядушкой из Удольмы, я искал ей замену и появление дохтурши восстановило гормональный обмен.

Такая же беспринципная и порочная, преемница оказалась любительницей БДСМ. Желая удивить, как-то на свидание она пришла в красных туфлях, розовом белье и с алым чокером на шее. Не оценив маскарад, я отымел фантазерку у зеркала, и наручники с плеткой остались невостребованными.

Мы начали встречаться, и я лучше узнавал ее. Поначалу врачиха производила эффект интеллигентной дамы: одевалась строго, имела степень кандидата наук и вела активную культурную жизнь, посещая театры и выставки. Но первые впечатления, как говориться, обманчивы. Уехав из деревни, доктор увезла ее с собой! Она страдала от массы комплексов. Внешних – большого носа и огромной ступни, а также внутренних, главным из которых был синдромом Мессалины. Обложенная запретами в детстве, повзрослев, она стала избавляться от них, меняя любовников. Отдаваясь новому, она чувствовала себя желанной, востребованной и на время успокаивалась. Хватало не на долго. Статус партнера роли не играл. Медик давала и сильным мира, и гастарбайтерам, и летчикам, и морякам! Имелся даже свой художник. Тот вызывал ее как врача на дом и, закрывшись от жены в комнате, она делала ему минет.

Год спустя дохтурша вновь приехала в санаторий «Металлист». Я там принимал ванны, массаж и в ее номере заканчивал оздоровительный процедуры.

Однажды врачиха напросилась в гости и осталась на ночь. Легли спать, она захрапела. Вставив беруши, я так и не уснул – под боком гудел паровоз!

Поднялись рано. Не сомкнув глаз, смотреть на бодрую и свежую докторицу, я не мог. Она торопилась к завтраку и санузел заняла первой. Смывая следы грешной ночи, медик что-то мурлыкала себе под нос, долго красилась и сушилась. Она не выходила минут тридцать. Я терпеливо ждал, потом крепился, лихорадочно соображая, куда отлить. А вдруг захочу чего-то большего? Нешуточный страх овладел мной!

? Готова! – отозвалась она, и замок щелкнул.

? Пока! – переминаясь с ноги на ногу, я открыл дверь на лестницу.

– Проводи! Охрана скажет: «Блядь выгнали!»

«И будет права!» – подумал я, вызывая лифт. С 13-го этажа мы ехали целую вечность. Внизу доктор продолжила изливать любовь и не думала прощаться. «Когда же ты уйдешь, сука!» – паниковал я и, наконец, расставшись, понесся обратно. Лифт, по-моему, не полз, а стоял на месте! Попав в номере куда очень хотел, я облегченно вернулся к жизни.

Однако геморрой и не думал отступать. На столе, мигая светодиодом, лежал забытый врачихой телефон! Перспектива вновь видеть ее ужасала. В одних трусах, кивнув удивленному охраннику, я рванул в гору и, пробежав метров триста, с трудом выполз на остановку. Она, слава небу, еще не уехала. Отдав пропажу, держась за ноющий бок, я с трудом поплелся обратно в корпус.

Протрахались мы года три. В 52 года у докторицы пропали месячные, испортился характер. Лоно иссохло и грешить не получалось. Она стала порицать то, на что по старости оказалась уже не способна. Климакс и раскаяние овладели ей. Баба скорбела о потерянном навсегда женском счастье, и в этом помочь ей я не мог.

Как-то медик рассказала о своем конфузе. Вместо заболевшего коллеги, ее неожиданно направили в богом забытую районную больницу. Толком не успев собраться, поехала. Пока добралась, стемнело: стояла поздняя осень. Заночевала. Пошла в кабак ужинать, а там мужик подвернулся. Напилась и только у него дома вспомнила, что пятки до черноты грязные и месяц не брила ног. Отказать уже не могла: парень настроился, да и у самой зачесалось. Говорит ему: «Я тебе дам, но сапоги снимать не буду». Залезла голая на кровать и прела в ботфортах до утра, пока он драл ее.

Вспоминая дохтуршу, я задумался, кому из нас повезло больше.

Романтизм не обошел стороной наши отношения. Я посвящал врачихе стихи, но муза моя плохо возбуждалась от вида медика! Стишки вышли так себе, поэтому не обессудьте!

ИМПРЕСИОНИСТ

Один кубист по прозвищу Манне,

На выставке крутого авангарда,

Однажды предложил любезно мне,

Попробовать себя в стихах поп-арта.

Все дело в том, что в тягостном бреду,

Который день, страдая от безделья,

Он на холсте намалевал манду,

Плюс что-то непонятное, с похмелья!

Махнув еще немного грамм,

Он осмотрел недоразуменье,

Холстина обнажала срам!

Но как же обозвать творенье?

Добавив фаллос в натюрморт,

Он обозначил в миг концепт,

Картина вышла первый сорт: