Оценить:
 Рейтинг: 0

Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Вопрос выявления и квалифицированного анализа статистических источников следует считать краеугольным камнем исследований в области этнической истории отечественных вооруженных сил. Ведь крайне важно во временной и пространственной динамике продемонстрировать вовлечение конкретных этносов в дело защиты государства. Объективно оценить успешность этого процесса можно только сравнительно-статистически – путем определения роста или сокращения количественных и качественных показателей, связанных с военной службой представителей советских этносов в рядах Красной армии. Между тем, несмотря на обилие статистического материала по этническому составу РККА – как опубликованного, так и архивного, – он крайне редко используется как основа источниковой базы подобных исследований.

1.1. Отечественная историография

Статистическое изучение вооруженных сил актуализировалось во второй половине XIX в. переходом к строительству массовой армии, комплектуемой на основе всеобщей воинской повинности и оснащенной сложными видами техники и вооружения. Статистические данные о структуре народонаселения повсеместно внедрялись в систему принятия управленческих решений. В декабре 1852 г. был образован Статистический комитет (с 1858 г. – Центральный статистический комитет) МВД. На местах сбор материалов, в том числе о составе военнообязанного населения, осуществляли губернские статистические комитеты. Первое военно-статистическое исследование армии, территории и населения России принадлежит перу профессора кафедры военной статистики (организована в 1847 г.) Николаевской академии Генерального штаба А.И. Макшеева[22 - Макшеев А.И. Военно-статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1867.]. Горячим сторонником внедрения статистических методов в планирование и анализ военного строительства был военный министр Д.А. Милютин, сам преподававший в молодости военную статистику в академии. Кроме кафедры военной статистики, дисциплина преподавалась также в старших классах средних военно-учебных заведений. «Военно-статистический сборник», охвативший своим описанием не только население Европейской России, но и азиатских владений империи и Кавказа, вышел еще в 1871 г.[23 - Военно-статистический сборник. Вып. IV. Россия. СПб., 1871.], то есть на закате рекрутской системы комплектования войск в России.

В последней четверти XIX и в начале XX в. был накоплен немалый опыт по сбору и анализу материала в области организационной структуры и мобилизационной готовности, работы военно-учебных заведений, призывам новобранцев, учету офицерских кадров и нижних чинов, военнообязанного населения и т. д.[24 - Маланьин К.А. История русской военной статистики (XIX–XX вв.). Дисс. … канд. ист. наук. М., 1972. С. 217–219.] Вообще изучение народонаселения с точки зрения ресурса для комплектования армии в военное время стало одним из основных направлений работы военных статистиков. Эта отрасль постоянно совершенствовалась и усложнялась.

В последней четверти XIX в. появились первые качественные работы с оценкой национального состава населения. Их целью было определение тягот военной повинности на населявшие империю этносы и выяснение перспектив выравнивания в распределении этих тягот. Особенно примечательны в этом отношении работы полковника А.Ф. Риттиха[25 - Риттих А.Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения Европейской России. СПб., 1875.], полковника Я.А. Гребенщикова[26 - Гребенщиков Я.А. Военная организация и статистика // Сборник государственных знаний. СПб., 1879. Т. 7. С. 119–134.], профессора кафедры военной статистики генерал-лейтенанта А.М. Золотарева[27 - Золотарев А.М. Материалы по военной статистике России. Население России, как источник комплектования ее армии (на основании данных за первое десятилетие отбывания воинской повинности). СПб., 1889.], А. Сырнева[28 - [Сырнев А.] Всеобщая воинская повинность в Российской империи за первое десятилетие 1874–1883 гг. СПб., 1886.] и других авторов. Именно статистическое изучение процессов, связанных с комплектованием армии, со всей очевидностью показывало резкий дисбаланс в распределении тяжести военной повинности между населявшими империю этносами в пользу великорусского населения. Доказательству этого, в частности, была посвящена работа А.М. Золотарева.

В начале XX в. вышел ряд больших статей о демографических ресурсах империи и отдельных этносов с точки зрения комплектования армии, основанных на анализе статистического материала. В частности, это работы А. Антоновича[29 - Антонович Ан. Русский народ и главнейшие народности России перед воинскою повинностью // Военный сборник. 1909. № 11. С. 247–274.], М.Л. Усова[30 - Усов М.Л. Евреи в армии. СПб., 1911.] и др.

Как отмечал в своей диссертации К.А. Маланьин, к началу XX в. практическая целесообразность данных военной статистики для организационного строительства армии и флота была очевидна правительственным органам и военному ведомству. Им «уже не требовалось доказательств о пользе статистических сведений, особенно обобщенных показателей, без которых невозможно было решать вопросы комплектования войск, их вооружения, снабжения и воспитания…»[31 - Маланьин К.А. Указ. соч. С. 222.]. Особенно важна военная статистика была в разработке мобплана, организационной и мобилизационной готовности армии. По мнению автора одной из статей по теории военной статистики Я.А. Гребенщикова, правильность и основательность всех организационных и мобилизационных расчетов самым тесным образом связана с верностью и полнотой статистических данных, составляющих фактическую основу всех расчетов, связанных с подготовкой и ведением войны[32 - Гребенщиков Я.А. Указ. соч. С. 119.]. Это понимание нашло отражение и в организационных мерах: в 1892 г. при военно-окружных штабах были созданы специальные статистические отделения, собиравшие и обрабатывавшие первичную статистическую информацию. А в 1903 г. в Главном штабе отделение военной статистики было развернуто в отдел в составе четырех отделений. Кроме того, сбором и анализом статистических данных занимался Мобилизационный отдел Главного штаба[33 - Маланьин К.А. Указ. соч. С. 343.]. Пример умелого и массового использования данных военной статистики за длительный промежуток времени – фундаментальный многотомник «Столетие Военного министерства (1802–1902)», осветивший все аспекты и тенденции военного строительства за истекшее XIX столетие[34 - Столетие Военного министерства (1802–1902). СПб., 1902–1914.].

В Советской России, а затем и в Советском Союзе в 1920-х гг. в ряде работ предпринимались попытки привлечь учетно-статистические источники к анализу проблем национального военного строительства в СССР. В этом отношении интересны издания первого десятилетия советской власти (1920-е гг.). Особенно ценны работы М.П. Захарова, возглавлявшего недолго просуществовавший отдел национальных формирований в составе Управления устройства и службы войск Главного управления РККА. В своих работах, изданных во второй половине 1920-х гг., он подвел первые итоги реализации принятой в начале 1925 г. пятилетней программы строительства национальных формирований. В небольшой по объему монографии «Национальное строительство в Красной армии» М.П. Захаров представил подробный анализ проблем выбора путей и определения этапов этого строительства, которые стояли перед руководством Наркомвоенмора в середине 1920-х гг. Автор рассмотрел вопросы штатной организации и комплектования национальных частей, подготовки командно-начальствующего состава для нацчастей и определения дальнейших перспектив их строительства[35 - Захаров М. Национальное строительство в Красной армии. М., 1927. С. 26–89.]. Разнообразием привлеченных источников и глубиной выводов отличается большая статья еще одного сотрудника Главного управления РККА А.Ф. Сиднева, вышедшая в двух номерах журнала «Война и революция» в 1927 г.[36 - Сиднев. Призыв национальностей // Война и революция. 1927. № 5. С. 69–83.] Использовав доступный ему статистический материал, автор представил компетентный анализ комплектования нерусским контингентом армии Российской империи национальных процессов в Красной армии. В небольшой монографии А. Стеклова приведена полезная статистика социальных параметров (грамотность, партийность и проч.) личного состава Азербайджанской стрелковой дивизии – в начале военной службы и к моменту увольнения красноармейца. Армия становилась для воинов-националов школой всестороннего социального взросления, на деле «перековывала» неграмотных и невежественных жителей глухих аулов[37 - Стеклов А. Красная армия Азербайджана. Баку, 1928. С. 22–29.].

В 1930–1950-х атмосфера повсеместной секретности практически вытеснила статистику из открытых публикаций по личному составу советских вооруженных сил.

В дальнейшем в 1960–1980-х гг. использование статистического материала было строго подчинено идеологическим задачам. В этот период институализируется советская историческая наука, в том числе ее национально-региональные школы. Публикуются обобщающие работы, посвященные вкладу народов СССР в военное строительство и в войне с нацизмом[38 - Аманжолов К. Национальные воинские формирования в составе Советских Вооруженных Сил (1917–1945): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1987; Вишневский А.Я. Школа дружбы народов. Душанбе, 1976; Захаров И.З. Дружба, закаленная в боях. М., 1970; Лахтиков А. Советская Армия братства и дружбы народов СССР. М., 1952; Новиков И.А. Дружба народов – источник могущества Советского государства и его Вооруженных Сил. М., 1959 и др.], союзных и автономных республик и национальных партийных организаций[39 - Абишев Г.А. Казахстан в защите Социалистического Отечества. Алма-Ата, 1969; Белан П.С. Казахстанцы в Сталинградском сражении. Алма-Ата, 1968; Он же. Казахстанцы в боях за свободу Украины и Молдавии. Алма-Ата, 1984; Джураев Т.Д. Воины Узбекистана на фронтах Отечественной войны. Ташкент, 1965; Ильясов Б. Туркменская ССР в годы Великой Отечественной войны. Ашхабад, 1950; Кашкепбаев З. Военно-организаторская работа Компартий республик Средней Азии и Казахстана в годы Великой Отечественной войны. Алма-Ата, 1970; Козыбаев М. Компартия Казахстана в период Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Алма-Ата, 1964; Табышалиев С. Защищая Родину. Подвиг комсомольцев Киргизии в годы Великой Отечественной войны. Фрунзе, 1960; Ларин П.А. Эстонский народ в Великой Отечественной войне. 1941–1945. Таллин, 1964; Пулатов И. Из истории участия народов Средней Азии в Великой Отечественной войне. Ташкент, 1966; Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. 1941–1945. Кн. 1–3. Рига, 1966–1969; Борьба латышского народа в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Рига, 1970; Мурнев Д.З. Осетин отважные сыны. Орджоникидзе, 1974; Якутяне в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Якутск, 1979; Эстонский народ в Великой Отечественной войне Советского Союза. 1941–1945: В 2 т. Таллин, 1973-1980 и др.]. В разные годы были изданы истории многих (правда, далеко не всех) национальных соединений Красной армии, как по отдельности[40 - Савченко В.И. Гвардейская Латышская. Рига, 1961; Сепп Ф.Т. О боевом пути 41-го гвардейского эстонского Таллинского стрелкового корпуса. Таллин, 1967; Микельсон В.Э. 308-я Краснознаменная латышская стрелковая дивизия. Рига, 1969; Шнопберг Г.Н. Боевой путь 130-го латышского ордена Суворова стрелкового корпуса. Рига, 1969; Арутюнян А.О. 409-я армянская стрелковая в боях за освобождение Украины (1943–1944). Ереван, 1971; Белан П.С. 100-я казахская национальная бригада в боях за Родину. Алма-Ата, 1972; Багиров Н.Т. Симферопольская. Краткая история. Баку, 1974; Агаев Б.А. Боевой путь 87-й отдельной стрелковой бригады. Ашхабад, 1982; Джанжгава В.С. Боевой путь 414-й Краснознаменной. Тбилиси, 1983; Беков М.А. Туркменская стрелковая. Ашхабад, 1988 и др.], так и объединенных по этническому или региональному признаку (например, азербайджанских, казахских, закавказских)[41 - Бурназян Г.С. Участие национальных соединений закавказских республик в битве за Кавказ и последующих операциях Красной армии в Великой Отечественной войне. Ростов н/Д, 1967; Савченко В.И. Латышские формирования Советской Армии на фронтах Великой Отечественной войны. Рига, 1975; Буниятов З.М., Зейналов Р.Э. От Кавказа до Берлина. Баку, 1990; Аманжолов К.Р. Под боевым знаменем: О мужестве и выполнении воинского долга соединениями Красной армии Казахстана (1918–1945 гг.). Алма-Ата, 1991.].

Особенность работ 1960–1980-х гг. по военно-национальной тематике состоит в том, что они основаны на архивном материале и характеризуются изобилием цифр, освещающих самые различные аспекты участия советских этносов в военной организации Советского государства – от числа награжденных орденами и медалями в той или иной республике до количества собранных фронтовикам подарков. В то же время статистические сведения служили лишь инструментом для доказательства, а точнее, иллюстрацией набора догм о «нерушимом боевом братстве народов СССР». Шквал цифровых данных, несоотносимых друг с другом во времени и пространстве, подобранных из соображений выгодного освещения того или иного тезиса, лишь затуманивал картину. На деле в таких исследованиях содержательная часть в большинстве своем представляла собой краткое изложение боевого пути национальных частей, описание подвигов героев различных национальностей и усилия тружеников тыла, в то время как сложные моменты истории умалчивались. Например, К. Аманжолов и Н.А. Кирсанов в своих работах подробно рассказали о процессе формирования национальных кавалерийских и стрелковых соединений в Средней Азии в конце 1941 – начале 1942 г.[42 - Там же. С. 50–51; Кирсанов Н.А. В боевом строю… С. 60–69.] В то же время авторы ни словом не обмолвились о причинах расформирования практически всех их еще до отправки на фронт.

Выходила плоская и одномерная картина, не позволявшая осмыслить проблемы несения военной службы представителями народов СССР и участия их в войнах. Из поля зрения советских историков выпали важнейшие проблемы, связанные с решением национального вопроса в военном строительстве, особенно в довоенный период. Это – комплектование войск представителями различных национальностей, организация прохождения ими военной службы, подготовка национальных командных кадров и т. д.

Как видно из обзора, многие авторы ограничивали изучение национального вопроса одними лишь национальными формированиями. Это замечание в полной мере применимо и к современной историографии. Национальные формирования словно магнит притягивают к себе внимание исследователей, отвлекая их от понимания простого факта: самодержавием, а затем и советской властью национальные части формировались вынужденно, поскольку не было условий для широкого призыва национальных меньшинств в армию на общих условиях. Поэтому рассматривать требуется весь комплекс проблем, связанных с привлечением народов нашей страны к военной службе, а не только вершину этой проблемы – национальные формирования.

Тем не менее к советскому периоду относится и несколько весьма интересных работ. Среди них – небольшая монография А.П. Артемьева, изданная в 1975 г.[43 - Артемьев А.П. Братский боевой союз народов СССР в годы Великой Отечественной войны. М., 1975.] Автором впервые в отечественной науке предпринята попытка сравнительно-статистического анализа участия народов СССР в Великой Отечественной войне на разных ее этапах. Проанализировав доступный ему в тех условиях архивный материал по личному составу около двухсот стрелковых соединений, автор пришел к заключению, что национальный состав Красной армии в годы войны значительно колебался, что было связано с объективными изменениями фронтовой обстановки: потерей, а затем освобождением от врага огромных территорий страны, являвшихся источником для пополнения армии людскими ресурсами. Несмотря на новаторскую для своего времени методологию и тщательность исследования, нельзя не отметить несовершенство источниковой базы, сказавшееся на результатах. Автор мог пользоваться только несекретными документами уровня соединений (дивизионного звена), не имея доступа к обобщающим материалам высших руководящих органов Красной армии. Хотя тенденции этнического представительства в Красной армии в книге А.П. Артемьева отражены верно, но разнородность и фрагментарность материала стали причиной искажения обобщающих данных по целому ряду этносов. Кроме того, само обращение лишь к материалам стрелковых соединений дает заведомо неточную, ограниченную картину общего представительства в армии ряда этносов, поскольку этнический фактор, как правило, учитывался при комплектовании родов войск, а также частей действующей армии и внутренних округов. По идеологическим причинам автор не упомянул о практиках приостановок призыва в армию десятков народов, отзыва с фронта военнослужащих этносов, выселенных с исторической родины. Эти решения правительства также существенно влияли на удельный вес представителей того или иного этноса в войсках. Апробированные А.П. Артемьевым подходы дополнены и развиты в настоящем исследовании, но на значительно более обширном и разнообразном материале.

Также можно отметить подготовленную в 1981 г., но не защищенную докторскую диссертацию М.Я. Сухаря. Она посвящена проблемам комплектования и формирования воинских частей в союзных республиках Средней Азии. Работа основана на строгом статистическом исследовании учетной документации штаба одного военного округа – Среднеазиатского (САВО), – а также подчиненных ему республиканских военкоматов[44 - Сухарь М.Я. Военно-мобилизационная работа Средне-Азиатского военного округа, республик Средней Азии и Казахстана по подготовке мобилизационных резервов в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.): Дисс. … д-ра ист. наук. Ашхабад, 1981.]. На цифровом материале автор выявил и проанализировал характерные особенности контингентов военнообязанных из союзных республик Среднеазиатского региона – их недостаточный образовательный уровень, слабое владение русским языком, катастрофическую нехватку командных кадров. Диссертация М.Я. Сухаря насыщена статистическими выкладками и в то же время не перегружена обычной для работ этого периода марксистско-ленинской риторикой. Однако и в этой, весьма сильной работе не обошлось без умолчаний, вызванных идеологическими причинами. Так, например, значительная часть работы посвящена созданию национальных частей в САВО, однако о том, что подавляющая их часть была расформирована, так и не попав на фронт, автор умалчивает[45 - Там же. С. 207.]. Также, подробно рассказывая о формировании рабочих колонн, М.Я. Сухарь обходит вопрос их этнического состава, не упоминая того, что на их комплектование направлялся как раз национальный контингент.

Еще одна докторская диссертация К. Аманжолова, защищенная в 1987 г., также отличается достаточно тщательными подсчетами состава национальных формирований[46 - Аманжолов К. Национальные воинские формирования в составе Советских Вооруженных Сил (1917–1945): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1987.]. Особенно ценны они для периода Гражданской войны, достаточно бедной источниками. Правда, исследование в основном касалось Среднеазиатского региона, а не всей территории страны, как это было заявлено в теме диссертации.

Современный период развития исторической науки характеризуется падением идеологических оков и открытием архивов. В последние десятилетия вышел ряд интересных публикаций по истории национальных воинских формирований в Русской императорской армии, а также по вопросам национальной политики царизма в военном строительстве на рубеже XIX–XX вв. и в последних войнах Российской империи. В этой области интересен анализ армии как плавильного котла складывавшейся российской нации в работах В.В. Лапина[47 - Лапин В.В. Финляндия в военной системе Российской империи // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2014. № 1; Он же. Годен – не годен. Воинские качества народов Российской империи глазами офицеров Генерального штаба // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2014. № 4 (27). С. 1–12; Он же. Грузины на военной службе – строители Российской империи // Россия и мир в конце XIX – первой половине XX в.: Сборник к 85-летию Бориса Васильевича Ананьича. СПб., 2017. С. 446–462; Он же. Армия как имперский интеграционный механизм // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2019. № 1 (21). С. 302–313 и др.]. Весьма любопытны статьи Т.А. Дмитриева[48 - Дмитриев Т.А. «Не возьму никого, кроме русских, украинцев и белорусов»: Национальное военное строительство в СССР в 1920–1930-е годы и его проверка «огнем и мечом» в годы Великой Отечественной войны // Вопросы национализма. 2013. № 2. С. 60–88; Он же. «Это не армия»: Национальное военное строительство в СССР в контексте советской культурно-национальной политики (1920–1930-е годы) // Время, вперед! Культурная политика в СССР. М., 2013. С. 108–132.], который делает в целом верные выводы о тенденциях решения национального вопроса в строительстве вооруженных сил в сталинский период истории Советского Союза. Правда, автору не хватило архивных первоисточников для глубины и основательности выводов. В неплохой работе А.А. Шабаева и С.Н. Михалева, посвященной изучению потерь Красной армии в Великой Отечественной войне, сделано несколько верных наблюдений о комплектовании войск по национальности, качестве национальных контингентов и о соотношении потерь[49 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Трагедия противостояния: Потери вооруженных сил СССР и Германии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: (Историко-статистическое исследование). М., 2002. С. 89–93.]. Авторами введены в оборот некоторые важные документы, однако дальше этого они не пошли. Ряд статей Н.В. Подпрятова охватывает разные региональные аспекты истории национальных формирований[50 - Подпрятов Н.В. Армянские стрелковые батальоны в годы Первой мировой войны // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2014. № 2–2(40). С. 159–161; Подпрятов Н.В., Поперечная А.Н. Процессы комплектования и пополнения иррегулярных этнических частей Русской армии в условиях Первой мировой войны // Власть. 2016. Т. 24. № 10. С. 149–154.]. Под его общей редакцией в 2017 г. была осуществлена попытка обобщить опыт национальных формирований Русской армии в годы Первой мировой войны[51 - Национальный вопрос и этнические воинские формирования Русской армии в годы Первой мировой войны. Пермь, 2017.]. Национальное строительство в вооруженных силах рассматривается в диссертациях Б.Г. Кадырова[52 - Кадыров Б.Г. Национальная политика Советского государства в армии в межвоенный период: концепция и практика: дисс. … д-ра ист. наук. Казань, 2002.], В.Н. Подпрятова[53 - Подпрятов В.Н. Роль национальных воинских формирований в годы гражданской войны на восточном театре военных действий: автореф. дисс. … канд. ист. наук. Пермь, 1994. 16 с.; Он же. Национальные вооруженные формирования народов России и СССР в XVIII – первой половине XX вв.: дисс. … д-ра ист. наук. Ижевск, 2012.], В.Е. Иванова[54 - Иванов В.Е. Деятельность партийных и государственных органов по строительству и боевому применению национальных воинских частей в СССР (1917–1946 гг.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 1995.], Э.-Б.Р. Назиха[55 - Назих Э.-Б.Р. Деятельность государственных и военных органов СССР по созданию и развитию национальных воинских формирований (1923–1939 гг.): дисс. … канд. ист. наук. М., 2011.], С.Л. Павловича[56 - Павлович С.Л. История национальных воинских формирований Рабоче-Крестьянской Красной армии в Средней Азии (1920–1938 гг.). Дисс. … канд. ист. наук. СПб., 2019.]. Отдельные вопросы (прежде всего, в диссертациях Кадырова, Назиха) проработаны хорошо, хотя в целом и структуру работ, и охват источников, и качество их анализа в перечисленных диссертациях нельзя признать удовлетворительными[57 - Подробный анализ перечисленных диссертаций см.: Безугольный А.Ю. Указ. соч. С. 43–47.]. Это еще раз подчеркивает всю сложность и многоаспектность выбранной темы исследования.

Знакомство с современной литературой позволяет утверждать, что, несмотря на радикальное расширение объема документальных источников в последние десятилетия и облегчение доступа исследователей к ним, историки недостаточно используют архивный материал по теме, даже в докторских диссертациях. Также нельзя не отметить нередко небрежный и некритичный подбор статистических материалов. Чаще всего анализу подвергаются случайные, нерелевантные цифры из разнородных источников, с опорой на которые делаются столь же необоснованные, нерепрезентативные выводы и суждения. Это является благоприятной средой для политизированных домыслов и спекуляций о масштабах участия различных этносов в войнах Советского Союза, их вкладе в дело победы, потерях, дисциплинарной и наградной практике, воинских подвигах и преступлениях представителей того или иного этноса и т. д.

Редкий в современной российской, особенно региональной, историографии пример тщательного исторического исследования проблем военно-мобилизационной работы в рамках одного национального региона представляют публикации калмыцких авторов К.Н. Максимова[58 - Максимов К.Н. Великая Отечественная война: Калмыкия и калмыки. М.: Наука, 2010.], У.Б. Очирова[59 - Очиров У.Б. Военные мобилизации в Калмыцкой АССР в период Великой Отечественной войны // Великая Отечественная война: события, люди, история: Сб. науч. ст. Элиста, 2001; Он же. Эффективность применения национальных кавалерийских дивизий в Великой Отечественной войне: мифы и реалии // Magna adsurgit: historia studiorum. 2016. № 2. С. 8–23.], С.С. Белоусова[60 - Белоусов С.С. История формирования и боевые действия 110-й отдельной Калмыцкой кавалерийской дивизии на Нижнем Дону в воспоминаниях военнослужащих // Вестник Калмыцкого ин-та гум. иссл. РАН. 2010. № 1. С. 22–31.] и др. Они отличаются стремлением к объективности, широким использованием архивного материала. Особенно следует отметить работы доктора исторических наук У.Б. Очирова. В большой книге, посвященной истории 110-й калмыцкой кавалерийской дивизии (написана в соавторстве с С.А. Заярным)[61 - Очиров У.Б., Заярный С.А. Клятве остались верны: история формирования и боевого пути 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии. Т. 1–2. Элиста, 2018.], и в отдельных статьях по вопросам военных призывов и мобилизаций в Калмыкии в 1920-х – первой половине 1940-х гг. на большом документальном материале рассмотрены как нормативная база военных призывов применительно к калмыцкому народу, так и статистические данные о результатах этих мобилизаций и национальных воинских формирований. У.Б. Очиров также дал оценку боевой эффективности национальных кавалерийских дивизий и вообще конницы в период Великой Отечественной войны. Автор квалифицированно анализирует преимущества и недостатки кавалерии в условиях «войны моторов» и варианты ее боевого применения.

Общим проблемам трансформации национальной политики, а также национальному вопросу в военном строительстве в период Гражданской войны в России, в межвоенную эпоху и во время Великой Отечественной войны посвящены работы А.Э. Ларионова[62 - Ларионов А.Э. Фронтовая повседневность Великой Отечественной войны: социальные коммуникации и духовная жизнь в РККА 1941–1945 гг. М., 2015. С. 49–65.], А.Ю. Рожкова[63 - Рожков А.Ю. Молодой человек в Советской России 1920-х годов: повседневная жизнь в группах сверстников (школьники, студенты, красноармейцы): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Краснодар, 2003.], А.В. Ганина[64 - Ганин А.В. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг. М., 2019.], Ф.Л. Синицына[65 - Синицын Ф.Л. Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933–1945. М., 2018; Он же. Национальная политика СССР в Великой Отечественной войне: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2009; Он же. Национальная политика СССР в предвоенный период (1938–1941 гг.) // Вестник РУДН. Серия: История России. 2014. № 1. С. 25–34; Он же. Разделяй и властвуй: Нацистская оккупационная политика. М., 2015.], Н.Ф. Бугая[66 - Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20–60-е годы). М., 1998; Бугай Н.Ф. Л. Берия – И. Сталину: «После Ваших указаний проведено следующее…». М., 2011.], В.П. Булдакова[67 - Булдаков В.П. Кризис империи и революционный национализм начала XX в. в России // Вопросы истории. 2000. № 1. С. 29–45.], Н.И. Хмары[68 - Хмара Н.И. Из опыта национального строительства в СССР (1920-е – 1930-е годы) // Отечественная история. 2006. № 3. С. 246.], А.И. Вдовина[69 - Вдовин А.И. Национальный вопрос и национальная политика в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов: мифы и реалии // Представительная власть – XXI век: законодательство, комментарии, проблемы. 2005. № 1. С. 17–20; № 2. С. 12–13.] и других авторов.

Немногочисленные современные попытки статистического изучения национальных аспектов отечественной военной истории нельзя признать удовлетворительными. Еще на рубеже 1980-х и 1990-х гг. на волне острого общественного интереса к человеческой цене Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне был предпринят ряд попыток уточнить боевой и численный состав советских вооруженных сил и определить масштабы потерь. Было создано несколько официальных комиссий, получивших доступ в государственные архивы[70 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Указ. соч. С. 28–29, 31, 34–35.].

Отвечая на общественный запрос, в 1988 г. министр обороны СССР Д.Т. Язов образовал комиссию Генерального штаба по подсчету потерь под руководством начальника Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева. Несколько лет члены комиссии работали в архивах с подлинными документами учета личного состава и потерь. Предварительные результаты работы были опубликованы в интервью «Военно-историческому журналу» в марте 1990 г., а в 1993 г. вышло большое статистическое исследование под редакцией Г.Ф. Кривошеева «Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование»[71 - Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993.]. Книга подвела итог нескольким годам работы комиссии Минобороны. Работа стала классической, в последующем она несколько раз переиздавалась в разных редакциях[72 - Россия и СССР в войнах XX века. Потери Вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001; Россия и СССР в войнах XX века. Книга потерь. М., 2010.]. В 2009 г. основные выводы комиссии Г.Ф. Кривошеева были подтверждены новой межведомственной комиссией, сформированной по инициативе министра обороны РФ. Они стали, таким образом, официальными. В современных фундаментальных[73 - Великая Отечественная война 1941–1945 годов. М., 2015. Т. 12. С. 154.] и энциклопедических изданиях данные о потерях, выработанные комиссией Кривошеева, публикуются уже как «канонические», без критического анализа, в том числе и российским статистическим ведомством, от которого можно было ожидать собственного оригинального исследования[74 - Росстат дважды – в 2015 и 2020 гг. – издавал юбилейные статистические сборники, посвященные Великой Отечественной войне. В сборнике 2020 г. несколько разделов посвящено вооруженной борьбе и вопросам строительства вооруженных сил. В основе своей воспроизведены данные книги «Гриф секретности снят» и другие, давно введенные в научный оборот статистические сведения (Великая Отечественная война. Юбилейный статистический сборник: Стат. сб. М., 2015; Великая Отечественная война. Юбилейный статистический сборник: Стат. сб. М., 2020).].

В числе прочего авторами была предложена раскладка безвозвратных потерь по национальностям, которая переходила в каждое новое издание книги и много лет некритически тиражировалась различными исследователями[75 - Всероссийская Книга Памяти. 1941–1945 гг. Обзорный том. М., 1995. С. 413; Филимошин М.В. Наши павшие как часовые… Потери вооруженных сил СССР в войнах и военных конфликтах // Военно-исторический журнал. 2000. № 2. С. 16–25.], в том числе какое-то время – и автором этих строк.

Не подвергая сомнению в целом высокую научную ценность работы «Гриф секретности снят» (тем более что ничего сравнимого ей по масштабу за тридцать лет предложено не было), разберем столь часто цитируемую таблицу (см. таблицу 1), отражающую потери Красной армии по национальностям. Она была составлена на основе донесений о списочной численности военнослужащих Красной армии, причем данные о потерях получены расчетным способом при помощи коэффициентов смертности[76 - Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001. Табл. 121.].

Таблица 1.Безвозвратные потери Красной армии в годы Великой Отечественной войны по национальному составу

Источник: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001. Табл. 121.

В основу данного расчета было положено, казалось бы, очевидное статистическое допущение того, что советские этносы несли потери пропорционально их представительству в Красной армии. Для своих расчетов авторы почему-то использовали данные о списочной численности Красной армии лишь за период с 1943 по 1945 г., очевидно предположив, что соотношение этносов за годы войны не менялось и в ее конце было таким же, как и в начале. Такое предположение в корне неверно, напротив, как будет показано в данной книге, представительство народов СССР в рядах Красной армии существенно менялось. Кроме того, именно при определении масштаба потерь экстраполяция коэффициентов потерь дает наименее точные результаты, поскольку военнослужащие различных национальностей использовались в войсках неравномерно в разные периоды войны, на разных участках фронта, в разных родах войск, в действующих и недействующих войсках и т. п. Добавим к этому, что десятки советских этносов подверглись различным ограничениям на прием в ряды Красной армии или действующих войск. Все это означает, что советские народы несли боевые потери различной интенсивности, измерить которые «общим аршином» просто невозможно.

Авторы труда «Гриф секретности снят» (в частности, Г.Ф. Кривошеев и М.В. Филимошин) в других своих публикациях высказывали в целом правильную гипотезу о том, что к концу войны чрезмерно высокие потери уроженцев РСФСР (прежде всего русских) значительно сократились за счет пропорционального роста потерь граждан, призванных с освобожденных территорий Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии. Однако цифровая иллюстрация этого предположения выглядит неубедительно, и к тому же она не снабжена ссылками и объяснением методики расчета[77 - Всероссийская Книга Памяти. 1941–1945 гг. Обзорный том. М., 2005. С. 411–412.].

Вообще, складывается впечатление, что пресловутый «расчетный» подход к изучению личного состава Красной армии в годы войны стал универсальным способом «латания» реальных, а чаще всего мнимых историографических «дыр»[78 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Указ. соч. С. 32.]. На деле же исследователи нередко злоупотребляют расчетными данными вместо кропотливого заполнения лакун достоверными архивными документами.

В данной монографии мы принципиально избегали расчетов, доверившись источнику, разумеется, подвергнутому критическому анализу. Пожалуй, за единственным исключением, когда использование расчетных данных оказалось объективно неизбежным: при оценке численности и национальной структуры населения Советского Союза накануне Великой Отечественной войны. Здесь исследователю фактически не на что опереться, кроме недостаточно свежих данных Всесоюзной переписи января 1939 г., которая сама по себе вызывает вопросы у современных демографов в связи с известными обстоятельствами ее проведения. Не говоря о том, что уже после переписи численность и национальный состав страны претерпели значительные изменения после территориальных приобретений СССР на западных рубежах в 1939–1940 гг. Точного подсчета этих приобретений произведено не было. Поэтому в данном случае при анализе и сопоставлении национальных процессов в Красной армии накануне и в годы Великой Отечественной войны с общей этнодемографической картиной в стране, неизбежным стало обращение к расчетным данным советского статистического ведомства, имевшим официальный характер и опубликованным в служебном справочнике, носившем в свое время гриф «совершенно секретно»[79 - Статистические динамические ряды за 1913–1951 годы. С. 28 (Российский государственный архив экономики – РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 65. Л. 14 об).].

1.2. Зарубежная западная историография

Зарубежная западная историография в плане освоения первоисточников по теме исследования всегда была вторичной по отношению к отечественной. Если в советский период работа западных историков в военных архивах была невозможна по политическим причинам, то сегодня препятствием служит специфический характер архивного материала – сложно организованного, многообразного и чрезвычайно объемного массива делопроизводственных документов. Иностранный исследователь в читальном зале Центрального архива Министерства обороны РФ – очень редкий гость.

Тем не менее западная историография интересна неангажированностью и стремлением к объективности в освещении темы, некоторыми оценками и подходами. Зарубежных авторов искренне интересует уникальный опыт Красной армии, объединившей под своими знаменами десятки разноязычных этносов. Этот опыт рассматривается в контексте общеполитических процессов в СССР, его национальной политики, трактуемой западной наукой в терминах неоколониализма.

Пользуясь советскими и российскими изданиями как первоисточниками, они обращаются прежде всего к программным документам, связанным с решением национального вопроса в строительстве советских вооруженных сил, и статистическим данным, иллюстрирующим эти решения. Западных историков особенно интересуют социальный и политический аспекты взаимодействия этнических меньшинств с доминирующим русским этносом в рамках воинского коллектива и количественное измерение этого взаимодействия: численность и соотношение меньшинств в воинских рядах на разных этапах истории Советского Союза, а также факторы, влиявшие на изменения этой численности. Стремление к инструментальному, статистическому измерению национальных проблем в советском военном строительстве принципиально отличает западную историографию от большинства аналогичных отечественных работ. Не случайно большой популярностью среди зарубежных исследователей по сию пору пользуется проанализированная выше работа А.П. Артемьева – один из немногих трудов, содержащий богатый сравнительно-цифровой материал по теме этнического представительства в Красной армии в годы войны.

Как и в отечественной историографии, в западной также неизменно популярна тема национальных частей, однако коренное отличие в их изучении состоит в том, что зарубежные историки всегда старались охватить тему целиком, взглянуть на национальные формирования как на особый институт Красной армии и инструмент национальной политики государства.

Принципиальный вопрос: являлась ли Красная армия «орудием интеграции советских этносов»? – решался западной историографией позитивистским инструментарием, через попытку замерить количественное и качественное представительство различных национальностей в советских вооруженных силах, особенно в рамках дихотомии «русские-нерусские этносы». Решению этой проблемы посвящены монографии и статьи известного советолога Т. Раковски-Хармстоун[80 - Rakowska-Harmstone T. Red Army as an Instrument of National Integration. Carlisle Barracks: US Army War College, 1978; Rakowska-Harmstone T. “Brotherhood in Arms”: The Ethnic Factor in the Soviet Armed Forces // Ethnic Armies: Polyethnic Armed Forces from the Time of the Habsburgs to the Age of the Superpowers. Waterloo, 1990. P. 123–157; Rakowska-Harmstone T. Nationalities and the Soviet Military // The Nationalities Factor in Soviet Politics and Society. Boulder, 1990. P. 72–94.], книги Дж. Х. Лобинжера[81 - Lobinger J.H. Minority Nationalities in the Soviet Armed Forces. Oklahomasity, 1973.], В. Янга[82 - Young W. Minorities and the Military. A Cross-National Study in World Perspective. Westport, 1982.] и др. Автор монографии «Расколотая империя: Национальный бунт в СССР» Э. Каррер д’Анкосс приходит к выводу о том, что в различных составах военнослужащих (рядовом, офицерском) одни и те же национальности представлены по-разному, при явном доминировании русского этноса. Представительство неславянских народов соответствует степени их адаптации к русскоязычной культурной среде и встроенности в традиционное русское общество. Поэтому «советская армия отражает не общество, а власть и степень ассимиляции национальных групп или их сотрудничества с властями»[83 - Каррер д’Анкосс Э. Указ. соч. С. 202.]. Факт этнического дисбаланса в советском офицерском корпусе в пользу славян подчеркивался и в монографии Э. Джонс «Красная армия и общество»[84 - Jones E. Red Army and Society. A Sociology of the Soviet Military. Boston, 1985. P. 202.].

В 1980-х гг. этническая проблематика в строительстве советских вооруженных сил изучалась в рамках проекта RAND Corporation Research Study, курируемого армией США. В 1982 г. вышел доклад RAND С.Л. Карран и Д. Пономарева «Использование этнического фактора в Русской и Советской армиях»[85 - Curran S.L., Ponomareff D. Managing the Ethnic Factor in the Russian and the Soviet Armed forces: An Historical Overview. Santa Monica: Rand, July 1982.]. В последующие годы был издан еще ряд докладов[86 - Alexiev A., Wimbush S.E. The Ethnic Factor in the Soviet Armed forces. Historical Experience, Current Practices, and Implications for the Future. Santa Monica: Rand, August 1983; Szayna Th. The Ethnic Factor in the Soviet Armed Forces. The Muslim Dimension. Santa Monica: Rand, 1991.]. В 1988 г. в рамках проекта вышла монография Р. Алексеева и С. Уимбуша «Этнические меньшинства в Красной армии: богатство или обуза?»[87 - Alexiev R., Wimbush S. Ethnic Minorities in the Red Army. Asset or Liability? (Rand Corporation Research Study). Boulder and London, 1988.].

В постсоветский период увидели свет монографии М. фон Хагена, Р. Риза, Дж. А. Санборна[88 - Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship. The Red Army and the Soviet Socialist State, 1917–1930. Ithaca, 1990; Reese R.R. Stalin’s Reluctant Soldiers: A Social History of the Red Army, 1925–1941. Lawrence, 1996; Sanborn J.A. Drafting the Russian nation. Military conscription, total war, and mass politics, 1905–1925. Northern Illinois University Press, 2003.], ряд статей[89 - Daugherty III L.J. Ethnic minorities in soviet armed: The plight of central Asians in a Russian-dominated military // The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 7. 1994. Issue 2. P. 155–197; Blauvelt T.K. Military Mobilisation and National Identity In the Soviet Union // War & Society. May 2003. Vol. 21. № 1. P. 41–62.] в журналах и сборниках, посвященных социальным проблемам Красной армии, в том числе связанным с ее национальным составом. Источниковая база ряда исследований значительно расширилась. В частности, в работах Дж. А. Санборна, М. Меридейл[90 - Merridale C. Ivan`s War. The Red Army 1939–1945. London, 2005.] используются материалы российских архивов: РГВА, ЦАМО, РГАСПИ и др.

Из исследований последних десятилетий (изданных после распада СССР) на тему советской национальной политики особенно следует выделить фундаментальную работу профессора Гарвардского университета Т. Мартина, посвященную политике коренизации национальных кадров в 1920-х гг., «Империя „положительной деятельности“»[91 - Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР: 1923–1939. М., 2011.]. Книга, построенная на архивном материале, получила широкую известность и признание в российской научной среде. Понятие «империя „положительной деятельности“» в последние годы повсеместно употребляется как синоним советского политического курса 1920-х гг. в национальной сфере. Т. Мартин впервые в историографии дал многосторонний анализ явлению коренизации, предложил теоретические обоснования этой политики, показал ее региональные и отраслевые различия, а также предложил свое объяснение причинам ее постепенного сворачивания в 1930-х гг. К недостаткам этой большой по объему работы следует отнести то, что процесс коренизации в военной сфере совершенно упущен автором и даже ни разу не упоминается. Впервые национальная политика коренизации была соотнесена с проблемами строительства Красной армии еще Т. Раковски-Хармстоун в конце 1970-х гг., однако автор тогда призналась, что о результатах ее реализации в военном строительстве судить не может за неимением документальной базы[92 - Rakowska-Harmstone T. Red Army… P. 5.].

В оксфордском сборнике статей «Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина»[93 - Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина. М., 2011 (перевод английского издания: A State of Nation. Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin. Oxford, 2001).] содержится несколько любопытных статей, касающихся национального строительства в СССР. В частности, обоснованным представляется взгляд на отправную точку советского нациестроительства, связанную с дискуссией по национальному вопросу в начале 1920-х гг. между Лениным и Сталиным. Отмечается, в частности, что в 1917 г. большевики пришли к власти в моноэтничном государстве, в том смысле, что великорусский этнос безраздельно господствовал в Российской империи. Быстро поднявшиеся националистические движения на окраинах рушащегося государства дали понять советскому руководству, что националистическая угроза была действительно серьезной. Но в то же время «они понимали и то, что русский национализм исключительно силен и представляет собой еще более серьезную угрозу единству государства, поскольку может спровоцировать «защитный» национализм среди нерусского населения. Поэтому Ленин и Сталин вполне сознательно попытались создать антиимперское государство. Они поддерживали создание и развитие нерусских территорий, элит, языков и культурных учреждений, при этом систематически принижая русские национальные институты и культуру и даже превращая русских в козлов отпущения[94 - Там же. С. 14.].

Нельзя не отметить еще одной свежей работы французских авторов А. Блюма и М. Меспуле, изданной впервые в Париже в 2003 г. и переведенной на русский язык[95 - Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине. М., 2008 (перевод с французского издания: Blum A., Mespoulet M. L’anarchie bureaucratique: Pouvoir et statistique sous Staline. Paris, 2003).]. Книга посвящена развитию статистической отрасли в условиях сталинизма, выявлению механизмов кадровой и научно-методологической преемственности советской статистической службы от дореволюционной и в то же время сильнейшего политического давления со стороны государства. Рассматриваются особенности статистических обследований населения и экономики в 1920–1930-х гг. Вопросы взаимодействия гражданской статистической службы с военным ведомством, в том числе военные переписи, не попали в поле зрения авторов. С точки зрения нашего исследования особенно ценной является весьма содержательная глава, посвященная национальным аспектам статистических исследований населения в Российской империи и СССР[96 - Там же. С. 204–232.]. Авторы убедительно показывают всю сложность таких работ в условиях интенсивно формирующихся этнических идентичностей. Сами статистики и государство постоянно участвовали в изменении и оформлении этих идентичностей, «предписывая», назначая их, группируя национальности исходя из своих административных целей. В работе раскрыты движущие силы и механизм этого процесса.

1.3. Историография постсоветского пространства

На просторах бывшего Советского Союза тематика военной службы местных этносов в рядах Красной армии по понятным причинам сильно политизирована. Как нигде, здесь уместно вспомнить классическую формулу сталинской науки: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». Образы национальной военной истории поставлены на службу актуальной политики современных государств, вполне отражая современную, весьма недружественную атмосферу на бывшем советском пространстве. Как отмечает один из ведущих отечественных этнологов академик В.А. Тишков, «конструирование прошлого», создание «версии прошлой жизни, которая ведет к современности… на основании выборочной организации прошлых событий» является важнейшим фактором современной этнической и национальной самоидентификации[97 - Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С. 498–499.].

Сразу отметим, что ключевым недостатком многих современных работ, издаваемых по интересуемой тематике на постсоветском пространстве, является их слабая источниковая база. Архивный материал привлекается эпизодически, и речь идет в основном об интерпретации известных фактов. Понятно, что ключевые архивы по теме остались на территории России, однако слабо вовлекаются в научный оборот и материалы местных архивов. Диссертации по военно-исторической тематике XX в. тоже редкость. Все это свидетельствует о значительной утрате национальными историческими сообществами интереса к совместной советской военной истории, ее ритуализации и политизации. Особенно это касается историографии Великой Отечественной войны. История войны крайне конъюнктурна и может зависеть буквально от личных пристрастий главы государства. Так, например, произошло в Узбекистане, где на протяжении четверти века правления И.А. Каримова память о войне и участии в ней узбеков медленно, но упорно вытеснялась из символического, информационного и образовательного пространства страны. С приходом в 2016 г. к власти бывшего премьер-министра Ш.М. Мирзиёева тема победы над нацизмом переживает настоящий ренессанс: возвращаются на место старые памятники, проводятся шествия, публикуются книги.

В ряде стран (Таджикистан[98 - Абдуллоев Р. Таджикистан в годы Великой Отечественной войны. Душанбе, 1994; Таджикистан в годы Великой Отечественной войны. Душанбе, 2000; Сборник материалов Республиканской конференции, посвященной 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. Душанбе, 2005 и др.], Белоруссия[99 - Беларусь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Минск, 2005; Освобождение Беларуси. 1943–1944. Минск, 2014; Третьяк С.А. Трудный путь к Победе. Минск, 2015; Вклад белорусского народа в Победу в Великой Отечественной войне. Минск, 2016 и др.], Армения[100 - Акопян A.M. От Кавказских предгорий до Берлина – Эльбы: Боевой путь трижды орденоносной 89-й Таманской армейской стрелковой дивизии. Ереван, 1991; Григорян Г. Участие армян Арцаха в Великой Отечественной войне (1941-1945): Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Ереван, 2004 и др.], в значительной степени – Казахстан[101 - Тасбулатов А., Аманжолов А. Военная история Казахстана. Алматы, 1998; Исмаилов А.И. Война и Победа (из истории Казахстана в 1941–1945 годах). Шымкент, 2010; История Казахстана: народы и культуры. Алматы, 2001. С. 306–316 и др.], Киргизия[102 - Тунтеев Н.С. Красные кавалеристы Кыргызстана. Бишкек, 1994; Сагынбаев О. Посланцы Кыргызстана на фронтах Великой Отечественной войны. Бишкек, 1995; Всемирно-историческое значение победы в Великой Отечественной войне: Сб. статей. Бишкек, 1995; Отечественная война: их славу годы не сотрут. Бишкек, 2005; Жоробеков Т.Ж. Вклад кыргызстанцев в Великую победу (на материалах южных регионов Кыргызской Республики). Бишкек, 2005 и др.]) тема разрабатывается в целом в парадигме старого советского подхода с упором на освещение героических аспектов национальной военной истории и боевого пути сформированных в этих регионах национальных частей. Так, в Белоруссии советские традиции изучения военной истории оказались наиболее сильными на всем постсоветском пространстве; каноны военной героики догматизированы и неуклонно соблюдаются. Особенно это очевидно по содержанию научно-практических конференций по вопросам истории Великой Отечественной войны, активно проходящих в этой стране[103 - Беларусь в годы Великой Отечественной войны: уроки истории и современность: Мат-лы междунар. научн. конф. (Минск, 29–30 июня 2004 г.). Минск, 2004; Партизанское движение в Беларуси и его роль в разгроме фашистских захватчиков в 1941–1944 годах: Мат-лы Междунар. научно-практич. конф. (Минск, 25–26 июня 2009 г.). Минск, 2009; Актуальные проблемы Второй мировой и Великой Отечественной войн (к 65-летию Великой Победы): Мат-лы V междунар. летней школы молодых историков стран СНГ (Минск, 14–23 июня 2010 г.). Минск, 2010; Победа – одна на всех: Мат-лы междунар. науч. – практич. конф., Витебск, 24 апреля 2014 г. Витебск, 2014; Беларусь: памятное лето 1944 года: Мат-лы Междунар. науч. – практ. конф., посвящ. 70-летию освобождения Беларуси от нем. – фашист. захватчиков (Минск, 19–20 июня 2014 г.). Минск, 2015; Вторая мировая война в истории человечества. 1939–1945 гг.: Научный сборник. Мат-лы междунар. науч. конф. М., 2015; Этот день мы приближали, как могли…: Мат-лы Междунар. науч. – практ. конф., посвящ. 70-летию Победы в Великой Отечественной войне и окончанию Второй мировой войны (Минск, 7–8 мая 2015 г.): В 2 ч. Ч. 1. Минск, 2016.]. Белоруссия – фактически единственное государство, чья концепция и ключевые оценки истории Великой Отечественной войны совпадают с современной российской, что дает плодотворную почву для научной кооперации военно-исторических сообществ двух стран.

Историки других стран (Украина[104 - Гриневич Л.В. Вiйськове будiвництво в Украiнi у 20-тi – на початку 30-х рр. XX ст.: нацiональний аспект: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Львiв, 1995; Бондарь А.Н. Украинизация и национальные формирования в войсках Украинского военного округа в 1922–1935 годах: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Одесса, 1997 и др.; «Украiнiзацiя» 1920–30-х рокiв: Передумови, здобутки, уроки. К., 2003; Легасова Л., Шевченко Н. Друга свiтова вiйна i Украiна. Музейний аспект теми // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. 2008. Вип. 11. С. 20–31; Лисенко О.Є. Важкий шлях до миру: украiнське суспiльство та влада у серединi 1940 – на початку 1950-х рр. // Украiнський iсторичний журнал. 2015. № 5. С. 19–42 и др.], Грузия[105 - Натмеладзе М., Даушвили А. Новейшая история Грузии. Тбилиси, 2010. С. 176–214; Натмеладзе М. К вопросу участия Грузии в битве за Кавказ в 1941-1943 годах в русской историографии // Некоторые вопросы грузино-русских взаимоотношений в современной историографии. Тбилиси, 2011. С. 141–153 и др.], страны Балтии, отчасти Азербайджан) увлечены поисками своих корней вне российского/советского имперского контекста. Советское военное присутствие в этих странах трактуется как оккупация, а служба местного населения в рядах Красной армии – как действие принудительное. Государствообразующий этнос трактуется как жертва злодеяний сразу двух тоталитарных режимов – и нацистского, и советского. Сама война на большей части постсоветского пространства понимается как чужая, навязанная.

Определенный интерес представляет украинская историография. Тема участия миллионов украинцев в совместной с русскими и другими народами борьбе с нацизмом все более маргинализуется, и нередко целые монографии, посвященные истории вооруженных сил Украины XX в., обходятся даже без упоминания этого факта[106 - Например, в большом издании «История украинского войска», подготовленном сотрудниками исторического факультета Киевского национального университета им. Т. Шевченко в 2016 г., повествование неожиданно обрывается 1921 г., а возобновляется только событиями, связанными с формированием войск Карпатской Украины в конце 1930-х гг., а затем – националистической организации ОУН в период Второй мировой войны. В тех же работах, где боевые действия на территории Украины в 1941 и 1943–1944 гг. все же рассматриваются, это делается подчеркнуто отстраненно: две огромные армии схлестнулись в сражении за богатую украинскую землю (Военна iсторiя Украiни вiд давнини до сьогодення. Харкiв, 2016). Аналогичным образом построены другие работы о вооруженных силах Украины: Папiкян А. Збройнi Сили Украiни двадцятого столiття. Львiв, 1999; Історiя украiнського вiйська. Харкiв, 2016; Поле битви – Украiна. Вiд «володарiв степу» до «кiборгiв». Харкiв, 2016; Литвин В. Історiя Украiни: пiдручник. К., 2013. С. 658–700 и др.]. Термин «Великая Отечественная война» вовсе выведен из официального и научного оборота, и, очевидно, это означает, что, по крайней мере, на современном историческом этапе полный отрыв от некогда единой с российской историографией традиции изучения событий 1939–1945 гг. завершен.

Позиция жертвы большой игры великих держав оправдывает и всевозможные коллаборации «малого» этноса с разными сторонами конфликта, трактуемые как морально приемлемые стратегии выживания нации в условиях тоталитарного гнета. Такому подходу присущ страдательный настрой и пристальное внимание к человеческой и материальной цене победы, которую пришлось заплатить представителям данного этноса за участие в войне. Интересен анализ вопросов, связанных с мобилизациями украинцев в 1943–1944 гг. и резким ростом удельного веса украинцев в частях Красной армии в этот период. Так, в кандидатской диссертации В.А. Гриневича справедливо отмечается перманентная изменчивость национального состава действующей армии в связи с изменениями потоков пополнений в них из различных республик. Можно согласиться с утверждением о том, что с начала 1944 г. пополнения из Западной Украины стали большой проблемой для комплектующих органов Красной армии, причем сложность представляли как сам процесс мобилизации, так и дальнейшее использование этой категории военнослужащих в бою[107 - Гриневич В.А. Нацiональнi проблемi в Червонiй армii в перiод визволення Украiни вiд нiмецько-фашистських загарбникiв (грудень 1942 – жовтень 1944 рр.): Автореф. дисс. … канд. iст. наук. Киiв, 1994. С. 10–11.].

В коллективной монографии, посвященной военному строительству на Украине в XX в., сделаны полезные наблюдения об изменении численности военнослужащих в последний период Великой Отечественной войны в 1944–1945 гг., на что прежде редко обращалось внимание историков. По подсчетам авторов книги, в ряде армий 1, 2, 3-го Украинских фронтов число украинцев в это время значительно превышало число русских и достигало 50–80 %[108 - Вiйськове будiвництво в Украiнi у XX столiттi: Істороичний нарис, подii, портрети. Киев, 2001. С. 196.]. Например, в 4-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта к весне 1944 г. насчитывалось 57 % украинцев, 35 % русских, 0,8 % белорусов, 1,3 % татар, 1,5 % евреев, 1,4 % представителей республик Закавказья, 1,7 % представителей Средней Азии и 1,3 % представителей других народов[109 - Вiйськове будiвництво в Украiнi у XX столiттi: Істороичний нарис, подii, портрети. Киев, 2001. С. 196.]. Отмечается, что к концу войны, по мере того, как иссякали мобилизационные возможности освобождаемых территорий УССР, удельный вес украинцев в частях действующей армии вновь упал и не превышал 20–25 %[110 - Історiя украiнського вiйска (1917–1995). Львiв, 1996. С. 345.]. Хотя выводы о динамике численности украинцев в рядах Красной армии, сделанные украинскими учеными, в целом подтверждаются в представленной монографии, в украинских работах имеются существенные недостатки: политизированность выводов, узкая источниковая база, фрагментарный охват и нередко случайный характер привлекаемого для анализа учетного материала. Иногда ссылки на документы и вовсе отсутствуют. Например, в монографии доктора исторических наук М.В. Коваля сообщается, что численность украинцев во многих соединениях достигла 50–70 %, однако не приводятся ссылки на документы[111 - Коваль М.В. Украiна в Другiй свiтовiй i Великiй Вiтчизнянiй вiйнах (1939– 1945 pp.). Киiв, 1999. С. 117.]. Таким образом, украинские исследования в области сравнительно-статистического изучения участия украинцев в рядах Красной армии можно считать лишь введением в тему.

В последние годы в украинской историографии активно исследуется проблематика советских войсковых мобилизаций на недавно освобожденных территориях республики в 1943–1944 гг.[112 - Гриневич В.А. Нацiональнi проблемi в Червонiй армii в перiод визволення Украiни вiд нiмецько-фашистських загарбникiв (грудень 1942 – жовтень 1944 рр.): Автореф. дисс. … канд. iст. наук. Киiв, 1994.] В кандидатской диссертации[113 - Рибченко Л.В. Радянськi вiйськовi мобiлiзацii 1943 р. на територii Лiвобережноi Украiни: Автореф. дисс. … канд. iст. наук. К., 2010.] и статьях[114 - Рибченко Л.В. Радянськi вiйськовi мобiлiзацii 1943 року (Киiвська область, Обухiвський район) // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. К., 2009. Вип. 12. С. 103–112; Она же. Персональний облiк людських вiйськових втрат Червоноi армii у Великiй Вiтчизнянiй вiйнi // Киiвськi адреси сповiщень про загибель: дослiдження, документи, свiдчення. К., 2013. С. 77; Она же. Документальний фонд з облiку людських втрат Нацiонального музею iсторii Великоi Вiтчизняноi вiйни 1941–1945 рокiв як джерело з вивчення проблеми радянських вiйськових мобiлiзацiй 1943–1944 рокiв // Науковi записки. Збiрник праць молодих вчених та аспiрантiв. Т. 19 (2). К., 2009. С. 129–139.] Л.В. Рыбченко (ныне – заместитель директора Национального музея Украины), статьях О.Е. Лисенко[115 - Лисенко О.Є. Важкий шлях до миру: украiнське суспiльство та влада у серединi 1940 – на початку 1950-х рр. // Украiнський iсторичний журнал. 2015. № 5. С. 19–42.], Л. Легасовой, Н. Шевченко[116 - Легасова Л., Шевченко Н. Друга свiтова вiйна i Украiна. Музейний аспект теми // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. 2008. Вип. 11. С. 20–31.] представлены результаты анализа специфического типа источников. В 2000-х гг. распоряжением правительства Украины в Национальный музей Украины из областных военкоматов были переданы все дела (свыше 9 тыс. единиц хранения[117 - Лисенко О.Є. Указ. соч. С. 20.]) военкоматов с уведомлениями граждан из воинских частей о безвозвратных потерях (в просторечье – похоронках). Записи о похоронках, содержащие сведения о дате и месте призыва гражданина, а также дате и месте гибели и захоронения, вносились в специальные книги, которые и стали сейчас предметом исследования, давшего интересные результаты (тем более в России такая работа пока не проведена).
<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8