Поэты местные – мессии. Стихотворения, поэмы

И выслав вон, как образа Казанской…

Поэт обязан… быть. А не казаться.

У членов литературных кружков, с которых мы пытались писать свой, были манифесты. Мы в «ХП» максималистки признавали только «да» или «в урну». Хотя, насколько помню, о манифесте ты что-то тогда говорил…

Это стихотворение – твой манифест.

И манифест тех, кто не соблазнился гламурной мишурой, не бросился подражать, словоблудить, вымаливая известность и деньги. Это манифест тех, кто пришел сказать свое Слово, потому что не может не сказать.

А какое же это твое Слово, провинциальный поэт, знаемый лишь малому кругу друзей и знакомых?

Что сеешь ты, носитель этого звания, заведомо ставящего тебя и подобных тебе в социальной табеле ниже шумных краснобаев, выпендрежных именитых графоманов, придворных льстецов?

У них – звания и награды, тиражи и деньги, слава Калифа…

А у тебя Слово – Мир, который неизмеримо больше, чем у многих из тех, кто самозванно при-числяет себя к Поэтам.

Разве у них есть Твой Мир?

О, динлин из Динлин-го,

пращур выжженных язычеств,

ты один из сотен тысяч вас,

не знающих богов, распростерт передо мною…

Твой Мир – это самый большой материк, который ты вот так запросто взял и присвоил, не спрашивая ни у кого разрешения. (Разве что у Бога.) И этот Мир ты прочувствовал, постиг и чудеснейшим образом сумел (нисколько не затмив, а просто кристаллизовав), сжать, (не рас-теряв при этом его ширь, запахи, цвета, звуки) до малого по физическим размерам и необъятного по душевным…

И неподражаемо беззаботно стал жонглировать многомерностью пространств невидимых далеких и видимых малых. Пространств и времен. Воображаемых и ощущаемых. Тех, что не потрогаешь, и тех, что поднимаются пылью из-под твоих ног…

..

Прослезился над картиной: дорогая пастораль —

Речка Тесь с болотной тиной.

Впрочем, речка-то – едва ль.

Заболоченное русло,

потеряв державный вид,

Уж не властно,

как ни грустно,

мою память оживить…

Помню: давешние люди брали летний перекат,

замочив не только муди,

но и груди (у девчат).

Говорят, водились щуки.

Ну, а снизку пескаря —

на жареху! – лишь со скуки

не ловила ребятня.

И куда ж, куда уплыли перекаты, пескари?..

Тебя, речка, заловили…

Да не люди… Технари.

Вот ты обрисовал пространство-время, при-надлежащее только тебе, сидящее, как некогда костюмчик, впору, отчего воспринимается единым целым с тобой. С ним ты связан пуповиной земной жизни. И осознаешь это. И даже гордишься этим, нисколько не завидуя тем, у кого это пространство неизмеримо больше и краше.

А теперь пора и обозначиться для тех, кто еще не совсем заблудился в виртуальном мире и способен ощущать физический, воспринимаемый не одним или двумя – всеми чувствами этот земной мир.

И как же тут без твоей загадочной улыбки человека, знающего о себе неизмеримо больше, чем другие, даже самые прозорливые…

Зализан вихорь. Бритое лицо.
Глаза по плошке.
Под поддельный палех.
А что еще?
Ну, может быть, еще
Душа в опале…

Ты ведь чувствуешь, не хватает корней…
Нам, родившимся и выросшим в советской империи, отрубившей и выкорчевавшей семнадцатым годом все, что было прежде (в девяностые годы это пытались повторить, слава богу, не получилось), их не хватало всю жизнь. Оттого, когда этот запрет исчез, появилась мода на породистых животных и на родословную. В которой непременно должен быть не абы кто…
А ведь, в конечном итоге, все мы мужички… (Да, и конечно… прекрасная наша половина… Но это отдельная тема.)

Герой мой, слава богу, не пророк.

Он, слава богу, друг мой закадычный…

Ты определился с пространством, с временными координатами, с собственным местоположением – можно приглашать друзей заполнить этот мир… И ты по-русски (или по-азиатски?) делаешь это щедро. Радуясь их разности, непохожести. Иногда подшучивая над ними, но чаще через них посмеиваясь над собой и восторгаясь тем чудесным, что разглядел в них. Ты не скупишься на похвалу им, ибо понимаешь, что именно они (как Азия и Тесь) сделали и делают тебя. Тебя и твои стихи…

Я гостюю у Бедненков,

фифти-фифти – ром и баня,

У плиты колдуют девки: