Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1

Короче говоря, я ощутил каждой распадавшейся клеткой тела – возможно, ощущение я описал неправильно, но мне почему-то именно так показалось тогда – и, наверное, душой тоже, тело и душа вроде как в одной связке, потому и ощущения общие, – как претерпеваю основательные, а почему-то не точечные изменения. Вот-вот, это «почему-то» пришлось поместить в предложение. Мое лицо, да и прочие части тела, но начать с лица мне важнее, тем более что лицом я чаще свечу, так что… мое лицо, благодаря которому я пробился в модельный бизнес, сильно вытянулось. Природа поиграла с моей генетикой на славу, хотя я слышал, но не обращал внимания, делать мне больше нечего, не такую формулировку, а что-то вроде: «выиграл в генетическую лотерею». Наверное, слушать надо было лучше, кажется, фраза звучала не так. Жаль, в следующей жизни моя победа обесценится. Я верю в реинкарнацию, не спешите высмеивать меня, а лучше нигде и ни с чем не спешите, хотя если распирает, то, разумеется, какие могут быть ожидания. Да для меня все пути на любые парфюмерные баннеры и на обложки любых косметических каталогов были до сих пор открыты. А что теперь? Вероятно, с лицом будут затруднения, и мелочью такие изменения уже не сочтешь – духу не хватит! Мне что теперь, своей лисьей мордой корм для лис рекламировать? Ну да, для лис, у других покупателей он вряд ли будет востребован – хоть с рекламой, хоть без нее, только с лисами я и буду иметь дело. И еще вопрос с позиции финансового интереса – опять корысть? – всегда она и только она: хотелось бы знать, чтобы не ходить и кровно заработанные копейки или тысячи не выбивать с боем и криком, иногда покричать и побороться приходится, оплата была бы по двойному тарифу или нет? Лучше – да, да! Пропитание не отменишь за ненадобностью, а оно постоянно надобно. Но лучше по тройному тарифу и с какими-нибудь поощрениями (надеюсь, это не жирно?) – брать от жизни надо все, даже если жизнь предлагает всего-то ржавый пятак, вроде «бери, не отворачивая морды, мои подачки».

Уши заострились еще сильнее? Они и без того были у меня всегда такие, что любой эльф позавидовал бы, заостренные. Если, конечно, у эльфов существует такой предмет зависти. Кто их знает, что у них есть, чего нет. Что это я о мифических существах завел разговор, лучше продолжу разговор о лисах, тем более чего уж тут останавливаться – только полный вперед! А это что? Вот неожиданный побочный эффект – кисточки, да не те, которыми краской или белилами стены красят – вообще не про малярные работы речь. А об аккуратных – будто стилист поработал – пучках черных волос на кончиках ушей. Прелесть!

Когти и клыки: когти когтями, они из пальцев выросли. Насмарку пошел дорогой маникюр – да, мужчины в вопросе красоты ногтей не отстают от женщин, – и больше ничего не скажешь. Зато без боли обошлось, так, покалывание, почесывание, хотя чем чесать-то их, пальцами другой руки? Так это же моя другая рука – родная, с ней тоже творится черт знает что! Вернее, я знаю что, но незачем писать то же самое. А вот о клыках могу сказать двумя способами: либо прочитать то, что написал в самом начале – это развязало бы мне руки, поскольку все уже написано. Либо – это уже второй вариант: попросить зоолога. Знаю, не в каждой семье есть такой, но и не каждый в лисиц превращается – не удержался от возражения, каюсь. Попросить его показать клыки лисиц на картинках, как они выглядят. Зрелище, явленное миру во всех цветах и оттенках кошмарности, не для слабонервных и впечатлительных людей. Слабонервные, не смотрите, прошу вас, лучше оцените какой-нибудь натюрморт, или к чему ваша душа обычно прикипает, какую-нибудь приятную картину. Вы же вряд ли согласитесь по ночам вскакивать от собственного крика. Так и соседей потревожить недолго. А кому разборки с соседями принесут благо, да и сна потом ни в одном глазу. Надо ли вам это?

Я весь от кончика носа, который уже не был похож на человеческий, даже надежды не осталось на то, что не все человеческое потеряно для меня, и до задних лап – ноги, родные, что с вами стало? – покрылся плотной рыжей шерстью. Волосы, что с вами стало? Впрочем, и так ясно. Или я перепутал цвет ржавчины и рыжий цвет – и как же не перепутать, это же не черный и белый, нет здесь сильного контраста, отсюда и путаница? Как бы там ни было – прощай, человечность, вернее, человеческий облик. Впрочем, и человечность тоже: как мне теперь носить обувь, а я ее большой поклонник. Босым ходить – нет, лучше сломать себе ноги. С горем пополам? В принципе, остается согласиться: чуть горя там, щепотка радости тут! Мысль о пляже и открытой обуви, которую я очень люблю, очевидно, придется пересмотреть, переработать и в целом много чего еще сделать с ней, и я полагаю, вернее, уже твердо знаю: не в свою пользу или пользу чего-то хорошего для меня. Но моя шерсть такая мягкая и пушистая. Не обошлось без того, чтобы признать: какую-то пользу все же можно извлечь из моей трансформации: уж чего-чего, а найти хоть маленький плюс я не рассчитывал. В целом из-за всего, и того, и этого, пора назвать себя «господином пушком» или как-нибудь еще, но обязательно это название должно быть милым и добрым, чтобы так или иначе подчеркнуть собственную пушистость. А ведь я не пользовался кондиционером или специальным гелем для душа, хотя и без ума от них, у меня вся полка в ванной ими заставлена, причем все исключительно одной марки. Я даже не вспомню о шампуне со смягчающим эффектом, от которого волосы на голове становились мягкими. Или, как этого требует контекст, а не сам я, мои требования вообще из другого ряда, и уж понятно, что не волосы меня волнуют – на всем теле.

Теперь я – лис. Силы! Я сгораю от желания (не по шерсти, хотя я очень хотел так сказать, но потом поправил себя, там нервных окончаний нет, вот кожа – да, ох и богата же она ими; в общем, ошибки не получилось, но проверить стоит) узнать: вы еще со мной? Я разом вскочил на все четыре гибкие крепкие лапы. Здесь есть чему удивиться: прежде мне не была свойственна звериная ловкость, я имею в виду человеческое состояние. Лучше тело, слово «состояние» режет мой авторский и читательский слух. И глаз. С другой стороны, все закономерно, я же не был прежде лисом, к чему бессмысленная демагогия?

Вопрос не для камеры… хотя какая камера, оператором я не устраивался пока работать: пахнет чем-то плохим. Понимаю: ум повредился, оттого камера почудилась. Ладно, вторая попытка: не для бумаги – вновь глупость. Надо заканчивать плодить глупости, не то так и до психиатра недалеко. Кто, кроме него, сможет помочь? Не обойтись? Обойтись! Не для рассказа… о, правило «Бог любит троицу», спасибо, что ты есть, в общем, вопрос: что способно сломать мои лапы? А поднялся я, не пошатываясь, как сломленный старостью, – но тут все еще впереди, никому на роду не написано жить вечно; и не как подкошенный болезнью и усталостью. Прямо не рассказ, а сборник бедствий жизни, как бы депрессию не накликать, они еще как накладывают свой отпечаток – потом поди избавься от него.

Окно в моей комнате открыто, и я могу беспрепятственно убежать.

Боязнь пауков

Однажды… Пора бы подсчитать свои рассказы, которые начинаются словом «однажды», и не только начинаются. Запал придумывания совсем иссяк, однаж… Определенно, здесь есть на что подсесть, похоже, у меня «однаждызависимость».

Еще раз. Однажды я с другом Николаем, горячо уважаемым и прочие, прочие, прочие похвалы – перечисли я их иным способом – не удалось бы добраться до окончания фразы «были за границей», поэтому и вышло так, ибо оно оттеснялось похвалами все дальше от начала, – были за границей. Николая есть за что уважать, и не авансом, чтобы в будущем оправдать. Покладистость – это такая его добродетель, которую легко вписать в графу «уважаемое». Среди настоящих друзей непозволительным считается выставлять на весь белый свет причины неуважения друг друга. Сама же «заграница» – не заграница где-то на краю света (у света нет края – вроде бы чувствуется иносказательность, но в глаза бросается глупость и нелогичность выражения), а заграница, так сказать, под самым носом. Если на своих двоих добираться до нее, то окажется она, что называется, ближней далью. Про крепкую дружбу. Вот что делает армия: мужество кует, а еще и дружбу. Но мои фобии она не перековала, не переборол и я их, не истребил. Упущение! Если дружба уже есть, армия укрепляет ее. Не запретишь же дружбе появляться где угодно, но не в армии, – только с запретами промахнешься. Это все не ради колкости сказано: к чему же тут глумление, ни к чему оно, и тема такая, что поглумиться не получится. Даже если сначала пощекотать, впрочем нет, щекотка не ту реакцию может вызвать, какая наступает от колкости: меня не щекочут, с чего это меня сюда занесло? Я не много на себя беру. Оттуда же – откуда? Оттуда, из армейских будней – и наша армейская выправка. Там прямо сплошь мастера своего дела: попробуй без знания дела вылепить хорошего солдата. Почему носы кривые, нарвались на чей-нибудь кулак? Он – неподходящий хирургический инструмент и явно красоты лицу не придаст. И бритые головы – надеюсь, это эффект от очень тщательного бритья, а не болезнь постаралась – ни волоска же на головах! Да-да, от бритья!

Наша недорогая – деньги я не печатаю, между прочим, все станки для печатания денег разобрали, не досталось ни винтика, но и не только, ибо не из них одних станки состоят, потому и цену им ой как знаю, – гостиница стояла у подножия горы. Все по средствам, никто об излишке не заикался – сразу рот закроется.

Еще знаю – скорее, буквально вдолбил себе в бритую едва ли не блеска голову, которая из-за лысины больше похожа на глобус, чем на обычную голову, он тоже гладкий или глаже, истину: ситуацию полностью патовой не делает – уже дело на лад идет, отлично – лишь человеческий ум. Лишние траты не для недальновидных граждан. Гостиница и гора… Там и наметанный глаз не различит, гора ли это, хотя окончательный вердикт на совести геолога, однако геолога мы не брали с собой в поездку. Желающих геологов не оказалось? Вообще никаких геологов не оказалось! Потому и полагаю так. Или стены самой гостиницы оказались цвета горы. Кто-то определенно не удосужился еще раз проверить законченную работу. Неужели лишняя проверка приравнивается к работе с самого начала? Контраста не хватает цвету стен гостиницы. Я не колорист, но при заселении люди случайно не путают склоны, где попробуй вырастить хотя бы травинку, камни не считаются, да они и не растения, потому какой тут счет, – и само здание? Рукотворные вещи еще тем бельмом на глазу могут быть.

Какие-то у меня странные, аж кулаком по столу надо ударить, чтобы показать, как я серьезен, и явно нездоровые – у меня нет справки, чтобы показать это, справка о заражении гриппом не подойдет? – ассоциации. Это я о больших окнах. Наступил памятный (памятный, с памятниками он ничего общего не имеет) час признаться: у меня есть две фобии. Прежде о первой фобии: я не выношу абсолютно и при любых обстоятельствах отверстия, а их скопления – и в особенности они – для меня буквально Армагеддон! Я по наивности думал, что никто прежде не имел подобной фобии, полагал, что таких, как я, людей просто не существует, а потом выяснилось, что существуют. Причем некоторые из даже убежали далеко вперед, и так быстро, что только что пылью из-под их ног не поперхнулся. Окна гостиницы напоминали черные уродливые дыры после какой-нибудь ужасной болезни, вроде оспы или чего-то такого же страшного, что оставляет подобные следы. Ассоциации надо же чем-то еще вызывать, на себе показывать не буду, чтобы на меня не перешло.

Судьба любит, ага, живет только одной мечтой, как бы где-нибудь распорядиться по своему усмотрению, и какие могут быть упреки, причем чихать она хотела на недовольство окружающих. Апчхи – правда! Результатом одного такого распоряжения стало то, что нас поселили в разных номерах. Впрочем, судьба, рок, к чему вся эта метафизика – просто так вышло. Больше, конечно, похоже, что по недосмотру, ладно, смирюсь с объяснением «так случилось». Я проснулся посреди… Здесь вопрос к часам, а не к моим мыслям, они же временем не управляют, как обычные часы, так что опять я тону в каких-то условностях и туманностях. Нет, нет, я держу в уме – чем и когда закончить предложение!.. Посреди ночи. Сон, ты трус! Я духотой задушился, а она – страшный бич любого, кому прохлада ближе; жарой зажарился – прямо шкварок полная одежда. В такую жару самому и жарить ничего не придется, погода сама все сделает. Выгляни на улицу, гражданин распрекрасный: ветер будто точно отпуск взял, ни порыва, ни легчайшего дуновения. Какие ощущения, а других и нет, и не предвидится, – такие и сравнения, и пусть по шкале нелепости у них первое место с конца.

Неприятность редко приходит одна. На меня еще и жажда напала. Ее долго не протерпишь, мысли о питье попекутся об этом. И действительно поговорка не лжет: неприятность везет за собой целую группу специального реагирования. Нет чтобы в одиночку обойтись, нечестный это прием, скажу вам! Я вспомнил, что у Николая в номере стоят на прикроватной тумбочке графин с водой и пара стаканов. Вот тебе и сервис в гостинице, где «все включено». Еще включено и отсутствие в моем номере графина с водой: за плохое поведение он мне не полагается? Принять мне такое объяснение или нет? Расследовать дело не стану, я не детектив, мне не выдавали лицензию на детективную деятельность, да и в целом неподходящее время суток для расследований.

Дверь из номера. Коридор. Номер Николая.

Для яркой графичности показать бы эти слова не как набор букв, а как титры между кадрами. Однако как-то даже чудно получается, руку не набил, не привыкла она к подобному – кто не пытается, тот опыта не получает. В немом кино было так принято. Сейчас утрировать стану: то была эпоха чуть ли не времен динозавров, даже я ее не застал, вон какой я юнец, молоко на губах еще не обсохло. Долой молоко, я совсем не переношу его. Так делали, чтобы зрителю было ясно: ага, эта сцена следует за той. Путаницы не будет. А еще в этих титрах были все диалоги. Народ был не недалекий, не простоватый, просто технологии не опережали свое время, это сейчас зритель будто присутствует на их гонках, едва поспевай уследить и разобраться. Увы, такой фокус с печатным текстом не провернуть, поскольку это не экран, одни слова, а как их выделишь, разве что к написанному делать ремарки для верстальщика: «представить таким-то шрифтом…».

Что это… вот… это что на большой подушке (от переизбытка внутреннего монолога в крови и в мозгу стал говорить и дозаговорился так, что составил вопрос из двух повернутых друг к другу противоположными концами частей)? Она до того белая, что и полумрак не помеха: вижу все как днем, и не скажешь: «что-то такое различаю». Определенно, владельцы гостиницы для стирки не скупятся на хороший порошок. Впрок запасаются им? У меня на лишние внушительные покупки бюджет не рассчитан – всегда чем-то жертвую. На подушке, без труда или стеснения, кому бы сказать: «стесняться не надо» – легко разместились бы три головы или целый кот, и никто не испытал бы неудобства. Если бы, конечно, у меня был кот, но я не поклонник и даже не любитель домашних животных. Вот подушки – другое дело, у меня настоящий талант к их изготовлению, причем это мой бизнес, все-таки кусок хлеба должен же благодаря чему-то быть на столе.

Эта черная клякса, больше похожая на плевок, чем на кляксу, ведет себя не так, как обычно ведут себя черные кляксы. Я не получал научной степени в науке о черных кляксах, однако и без степени с колокольни обычной школы могу судить: нет, это неестественно. Чем ползать? Ног у кляксы нет, а они – это важная часть, без них процесс движения невозможен. Хотя, похоже, самое время отказаться от этого убеждения, ведь глаза не лгут: клякса не лежит, не сидит, не остается на месте. Я включил неяркий ночник – мало приятного и много раздражающего, когда свет в глаза бьет, сон не может прийти к людям, которые раздражены, и это – не скажу закон, но – правило. А-а-а! Кошмар… клякса… помилуй, Боже, – вовсе не клякса… и, как ни прищуривайся, кляксой уже не станет. А все почему: брр-р… веская причина нужна? Вот и она. Потому что это громадный черный паук. От разрыва сердца меня судьба отвела, сердце усердствовало, старалось, колотилось – и не достучало до него всего нескольких ударов. Волосатые спинка и брюшко. Парадокс: боязнь пауков – и познания в их анатомии? Волосатые лапки… Те, кто живет на адреналине, возьмите на заметку источник для него: волосатость, волоса… довольно, не то меня стошнит, а носить с собой рвотный пакет у меня не вошло в привычку.

Размеры монструозные: меня, конечно, пополам он не перегрызет. Утешай, утешай себя до первого укуса многоногой твари. Ага, как же, удовольствия ему подобного я не предоставлю, зубы последние (знаю – не зубы) сломает об меня! Как? Сильно и полностью! Что за диета у него? Наверное, какая-то экзотическая, не понимаю, за счет чего он так вымахал, определенно – секрет в его диете. Моя пятерня – захотелось сленга добавить во внутренний монолог, дабы расширить границы дозволенного, – даже не сосчитаю, во сколько раз меньше паука. Не надо уговаривать, и не пытайтесь, я не стану бегать за пауком с рулеткой, чтобы узнать его размеры: я что, мальчик на побегушках? Скорее, мужчина на побегушках, потому как мне давно уже не восемнадцать лет. Ох, не вернуть мне годы молодые! Убедительно прошу, буквально снизойду до вопля в своей просьбе: не давить на жалость и не опускаться до манипулирования информацией о пользе пауков, я непременно расценю это как жалость от безысходности. Польза – прекрасно, пускай закроют ею себе рот, все равно он не для толковых разговоров. А это уже сложилась нехорошая ситуация, и она грозит еще ухудшиться, беги, беги – не избежишь ее. Еще сильнее… на нее всю резину в этой стране использовали, иначе с чего ей тянуться и тянуться, этому растягиванию вообще есть предел? Паук, у которого, наверное, паучьих дел невпроворот было, оказался в опасной, я бы сказал смертельной, близости к приоткрытому рту Николая – и остановился. Я бы расслабился, если бы паук издох, однако он был поживее любого вокруг, и еле уловимое шевеление ног показывало это. Да и в самом деле, кто бы покусился на него. Положение – далеко не детская проказа. Никуда больше не ползи, паук. Понимаю, странными решениями можно так ум загрузить, что недолго и до сумасшедшего дома. Не ползи, кыш! Всем, чем возможно только заклинать, этим всем и заклинаю тебя. Вряд ли паук телепат, что толку ему свои мысли транслировать, но отчего не попытаться?

Почему бледно-бордовые губы Николая приоткрыты? Можно пакет с покупками забыть в универмаге, но не как дышать носом. А тут прямо измена носу со ртом какая-то выходит, только разборок никто из них не устроит. Это знание, которому и амнезия не угроза, никаких альтернатив: дышать необходимо, ведь сам собой воздух в легких не появится, так просто от широкой натуры ничего не делается. Почему у Николая такой цвет губ? О, здесь дело не в помаде, да и вообще косметика не входит в круг его пристрастий. В общем-то, это даже и не круг, а прямая от коллекционирования значков до собирания кораблей, где между ними возьмется место для помады? «Его слабость – баскетбол или сила его – баскетбол. А у меня в приоритете пинг-понг. Но я забыл, это мысль о моем друге, постараюсь держать это в памяти. Думаю, на одну мысль хватит. Куда в баскетболе человеку без подготовки, первый же бросок покажет ему, что он рыба не в своей законной воде, пусть ищет воду себе под стать. Ха-ха-ха, кажется, я нашел безбилетника. Эй, мысль, да-да, к тебе мои слова, кто тебя, и это точно не по невнимательности, да и как надо недоглядеть, сознание вроде алкоголем не затуманено, пустил сюда без пригласительного билета?

Главное, и это не совет, а предостережение на целую квартиру в столице, то есть ему цены нет, – паука невзначай не вдохнуть. Дыши, дыши во всю грудь, но легкомыслие доброй службы не сослужит. С подобной грязной живностью во рту на отлично не поспишь. И правда, у паука не спросишь, принимал ли он душ, или ванну, и сам он на откровения не пойдет, вернее, не поползет – у пауков человеческих ног нет, и пройтись им, как человек, не дано. Не думаю, что паука беспокоит гигиена. Это не сатира, я редкостный сухарь и по ней в армейских сапогах прохаживаюсь обычно. Проще метафорой, за сатиру меня никогда не поощряли – поощрять не за что. Грязь, пыль и бактерии на пауке – ужас и… Прерывание мысли на половине не дурной тон. Примутся возражать – свернутой газетой тут же по лбу получат. Сначала паука прибью, а потом очередь дойдет и до лбов умников-разумников. Даже газету не сменю, дождутся они у меня! Дурного тона больше в рассуждении на тему, от которой в горле ком встает. Особенно у меня в эту минуту – сколько же мне сглатывать, чтобы его, такой громадный, протолкнуть? Сглотнул, сглотнул, сглотнул и сглотнул – и прошло…

Вдруг паук заметно оживился и стал перебирать ногами. Второй ночник не надо включать, чтобы разглядеть это. Свет от фонаря на улице неплохо за второй ночник справляется: вон, ни пяди неосвещенной в номере не осталось. Слишком много света на пользу вряд ли пойдет, мера, мера – всему голова. Сомневаюсь, что причина в испуге паука, кто-то темноты пугается, а на кого-то свет страху наводит. Паук – причина моего словно сорвавшегося с цепи сердца, и непростая задача – посадить его обратно. Второй причины, вероятно, другого паука, ведь второй паук – это же еще одна причина, моего испуга было бы достаточно, чтобы заработать полноценный разрыв сердца. Впрочем, ему ли меня пугаться – еще поспорить надо, кто кого сильнее испугался. Только за кем победа останется? В сердце больно кольнуло от долгого наблюдения за омерзительным пауком, и сильная дрожь по всему телу пробежала от того же взгляда на омерзительно омерзительного паука! Я прижал руку к груди, к тому месту, где находится сердце, подержал минуту и убрал. Теперь о, как и о, до чего шустро паук своими толстыми – программу фитнеса для пауков никто не разработал, а потому родился не спортсменом здоровым и стройным и покинет эту землю таким же – волосатыми лапками задвигал, задергал. И пуще прежнего. Хорошо бы с ним случился припадок, должно же что-нибудь положить конец его существованию, газетой его не прибьешь, где я куплю газету такого размера?

Энергичность паука – дай бог всем и мне. Лучше прочего – не растерять к старости живость в теле. Но куда бежать впереди своего времени, старость кнутом не подгонишь, но и не затормозишь – рано, до безобразия рано. Может, предпочтительнее (предпочесть есть что и чему) столь далеко идущие желания – осталось Всевышнего насмешить ими, потому ничего смешнее не придумать – как раз приберечь для преклонных лет? Чем еще свой досуг придется скрашивать? От скуки «невидимых друзей» не создать бы себе! И каким образом придется скрашивать однообразие своих будней? Игры не мой конек, и других коньков мне не надо, я же не конюх и над конюшнями брать шефство не собираюсь. Работа – этап. Миг – и где-то в Лету канет, да в ней, похоже, много всего, что составляет жизнь, свой век закончит, идеальный мусорный бак, и проблем с его переполнением не возникнет. Удобно!

Что, активизировался встроенный в паука крошечный, но чрезвычайно мощный моторчик? Сужу по стремительному бегу паука от меня, а еще вероятнее – от ночника, не успел выпытать у него. И не думаю, что он величиной во все его маленькое тело, какое тельце – и какой должен быть сам моторчик, не угадаешь, и бах! – конец пауку, как пить дать разорвет, потом не сошьешь его заново. И пока я думал, заметил, что паук поторопился скрыться, не станет же он дожидаться, дошел ли я в своих размышлениях до конца – это не как при заказе товара в интернет-магазине, где, пока дождешься, паутиной покроешься. Его время короче, чем у человека, за год не одно паучье поколение может смениться – так что причина бежать и поважнее будет. Спешка его и нашего человеческого – все! Сердце больше не кололо, обнадеживающий знак. Не придется пить сердечные лекарства, и тешу себя надеждой, что мне они не потребуются. Дрожь не возвращалась, очередной позитивный признак, тут уж у меня от сердца отлегло. Получалось, что я успокоился, правда не полностью. Паук скрылся, но не абы где, и это как раз оказалось поводом для сомнений, неприятным осадком. Родись я пауком, последовал бы его примеру, мне бы тоже ничего другого не оставалось, однако похвалить его за идею у меня язык не повернется, это надо подобной идее паучий ум посетить. Так или иначе, паук скрылся за изголовьем кровати Николая. Оно и понятно: это ближе, чем край кровати, до которого ползти дольше.

Теперь мне не до графина, пить расхотелось – я совершил великое открытие в утолении жажды: паук! Утром все расскажу Николаю, а пока остается надеяться, что я смогу после всего заснуть.

***

Меня часто спрашивают, кто я по профессии. Я всегда отвечаю одно и то же: по профессии я продавец электрических бритв для бритья альбатросов.

***

Помню, обучал я морских свинок вязать спицами (только они у меня и были тогда) шерстяные носки. Удачно! Я имею в виду, удачно получалось учить морских свинок вязальному ремеслу – вон сколько пар носков они связали: и мне досталось, и на продажу осталось! Кстати, читатель, если тебе нужны шерстяные носки, напиши мне на электронную почту.

Хочется пожаловаться

«У-у-х»! Это я выдохнул не оттого, что якобы исповедался (у меня много времени, чтобы не задумываться об исповеди: не набрал нужного количества причин и грехов для этого), а потому что просто на душе легко. Какая уж исповедь – нашли, что называется, дурака для пустословия, впрочем, почему сразу дурака, просто: нашли пустослова. Я такого слова, как «исповедь» (да и чего свою речь замусоривать словами, при общении с друзьями их не употребишь), до шестнадцати лет не знал, а слышать – где бы мне такое счастье улыбнулось. Ну почему все приходит тогда, когда не ждешь, и когда это не требуется? Точно все как снег на голову. И это при том, что – самое интересное – я не на не обитаемом острове родился и вырос, конечно же, то есть меня не уличишь в полном неведении: хочется (не хочется), хочется, я говорю (не хочется), хочется, (не хо… даже не начинай) – но не получится.

Может, от признания я выдохнул – без причины никакого веселья – раз уж для исповеди не время. Ну а что еще придумать? Придумалось лишь это – «признание». Нет, это, скорее, я завел заунывную песню: начал жаловаться на все (чисто технически я предпринял попытку пожаловаться – то есть это выглядит, как прелюдия, – во вступлении, со слов об «исповеди», мол, чего-чего, что это?). Я не нажил себе такого груза поступков – вроде как не нажил, – чтобы говорить, говорить, не умолкая, хотя для жалобы того, что есть, вполне достаточно. Вместо этого – если продолжить жаловаться, и не идти же на попятную в момент (последний) – в последний момент – я набрал пару килограммов лишнего веса (о, вот и понеслись галопом причитания: бока наел, но наел-то – вкусной едой). Вот тебе неловкий момент: вспомнить о диетах, которые были всегда побоку, и это опять же тот самый неловкий момент, когда можно сразу после вспоминания забыть о них – кашу уже поздно маслом сдабривать, особенно если эта каша скисла. Чую, одной жалобой все не закончится: на подходе еще одна, а там как Бог распорядится.

А на боль в коленях я жаловаться не стану, ну болят и болят себе. Да, они болят ой-ой, прямо терпишь из последних сил. Ясно, что на мне свет клином не сошелся в вопросе здоровья, другие, у кого есть такая проблема, без лишних слов поймут все, буквально кружок по интересам организуй и возглавляй. Ладно, в целом это все лишние… Кто? Не иначе как «тараканы в голове». Вспомнил, на что еще хочу пожаловаться. Это уже входит в какое-то правило, еще немного – и станет законом! Еще и лысина свои пять копеек к общему разочарованию добавляет, каждый день – кап-кап: пять копеек тут капнут, пять копеек там. Причем лысина такая, что под каждым углом она выглядит по-особенному. Кто кому показывал ее – ну как показывал, в шутку скажу – кого ею пугал, – тот уже наудивлялся и понапугался вдоволь. Вообще, с чего волосы так капризничают? Жизнь, она такая – как бы до оскорблений не докатиться – такая, что любит разводить свиней, и еще больше любит их подкладывать. Хотя какие ж это свиньи, скорее уж целые боровы или огромные, неподъемные хряки. С одним таким «боровом» я уже имел дело, когда со скотобойни уволили без «здравствуй» и «до свидания», хоть бы по-человечески пояснили, за что, а то ограничились формулировкой в пару слов. Я так ничего и не понял. Такое чувство, что подкинь мне еще хряков – а то у меня поводы для жалоб быстро закончатся, – сразу же свинарник целый появится: их как раз на свинарник наберется. Я опять начал сопли распускать? Фу! Что так получилось с работой – это моя, пожалуй, самая большая жалоба. В своей жалобе я один, и это моя вторая большая жалоба.

Похоже, я уже наговорился (молчание – золото, знаю, а немолчание? – желание языком почесать, ну и желание оставить последнее слово за собой) и нажаловался так, что язык не ворочается. Понял, что и говорить, и жаловаться не о чем больше – вот и конец словам. Минуту внимания – не хватает колокольчика, чтобы звоном внимание привлечь, бубенцы подошли бы? – минуту внимания, которая должна все перевернуть, но на самом деле нет. Ай, ладно, не пойду я на радикальные перемены, моих способностей хватит разве что на то, чтобы компьютер свой перевернуть. Хотя и тут всего-то и дел, вернее всего-то и дело: зачем огород городить и ворочать его на месте туда и сюда, он и так стоит на самом подходящем месте (только в дебри эзотерики уходить не надо, мол, не та сторона света, не под теми звездами). Экран прямо на меня смотрит – положение и без эзотерики всякой высший класс, как и расположение клавиатуры. Кстати, сегодня решил пальцами по клавишам постучать, чтобы этот текст родить, спасибо тебе! Хорошо, что о своем комфорте я так пекусь. Моя зона комфорта – моя территория и дом, так что вот мои плечи, ложись, забота обо всем, на них. Но пекусь ли я о желании сделать признание, это же все еще оно? Ну просто замечательно: на месте раздул из ничего целую новую жалобу: определенно я уже поднаторел в этом деле, коли не по желанию (желать надо миллион долларов и дом на тропическом острове) и не позову сердца – какой зов, так, комариный писк – начинаю причитать и плакаться.

Да, не ровен час с таким багажом жалоб, а багаж-то все пополняется и пополняется, заскучать: шокирующая стабильность или как там говорят… «те же яйца с любого ракурса и цвета», те же яйца с любого ракурса и цвета…, а нет, про цвет это уже моя концовка. Этот же рассказ – жалобный скулеж на все и вся не для скуки, весельем, конечно, тут и не пахнет, даже не попахивает – это новогоднее выступление по телевизору идеальное снотворное, прости Господи: смаривает, хлещи – о снотворном написал, что же, еще повторюсь – хлещи снотворного. Хр-хр-хр.

Ну и хватит!

Сгусток света

Как-то раз… Я так часто и много – мне явно нужен ограничитель для некоторых вещей – писал словосочетание «как-то раз» – я даже и не задумывался, что тону в избытке одинаковых слов, наоборот, меня все устраивало, – что на пальцах отпечатались эти буквы. А синонимы? Да что они? Синонимы неотложная помощь – спасения от них не дождешься, как тюльпанов в январе: в целом там ситуация просто вынос мозга, хуже не придумаешь (вернее, коли захочешь, придумаешь, тут абы как не пожалуешься), поскольку до каждого очередь в том или ином виде уже дошла. Меня можно только пожалеть – надеюсь, меня и пожалеют – я, конечно, не настаиваю, но до неравнодушных людей хочу донести, что ничьей жалостью не побрезгаю. Эй, как там угол, в который, в каком-то смысле (я специально вставил сюда эту неопределенность или мысль сформулировал нечетко, что прикрылся ею?), я себя загнал? В моем роду явно какая-нибудь дичь напортачила, подпортила карму: не иметь ума и в итоге попасть впросак – с надеждами на медаль за высокую сообразительность я определенно поспешил. Скажу о себе: «умом я явно не блистаю» (клевета), это будет считаться (клевета, клевета) самобичеванием? (Клевета, клевета и клевета!) Да, в целом: бери и готовь веревку и мыло, и да, кстати, можно обойтись без сложностей – судилище – это же сложность? – вот тебе как говорится «баба с возу – кобыле легче».

Я работаю библиотекарем – с такой работой мир не поспасаешь, но зато и от постоянной бумажной волокиты на стенку не полезешь. Не стану ходить вокруг до около – не то устану, вспотею, возненавижу прогулки – и скажу: меня одолевала, как назойливый комар в жару, мысль о том, действительно ли я прикипел к работе душой? А ведь мне когда-то грозило… светило чиновничье кресло – а что на самом деле теперь? Получил вот это все, остался у разбитого корыта; а мое «разбитое корыто» – это макулатура не первой свежести. Апчхи! Ох, гады: пылью своей прямо задушили, здесь по плечу работа только для авиационной турбины – пылесос и за сто подходов не справится. Попробуй убедить меня, что от книг сплошная польза. Если и есть тут что-то сплошное, так это вред!

Но не для таких дебрей и глубин мой набросок: историей в полноценном виде тут и не пахнет. Увы, о нем не скажешь: «О, это все в самый раз подойдет!». И для копания в себе – если говорить о полноценных копаниях, а не для отвода глаз – нужен ковш бульдозера: детским совочком, от последнего, что имеешь, не избавиться – и пол-аршина не преодолеешь. И еще одна просьба: не надо сальных шуточек в адрес моей каторги, ой, ха-ха-ха, работы – ни больше и ни меньше, только это подразумевалось. Хотя все равно дураков, кто позволит себе хоть одну сальную шутку, найдется столько, что хоть сетями вылавливай. Не может же лишь один высказать, что на душе накипело – там, на душе, коли руки чешутся о ней написать, такой бардак бывает, что и до турецкой пасхи не разгребешь, – и благополучно замолчать, всегда найдутся друзья по интересам и подадут голос.

Уж каким таким образом получилось, подгадывай – не подгадывай, а работу никто за меня не выполнит, хотя я один ее и не должен выполнять: все-таки плечо помощи должен подставить еще кто-нибудь – в общем, вина за задержку на тех, кого не оказалось рядом. А еще почему бы еще кого-нибудь не сделать козлом отпущения (вернее, не «кого-нибудь», а «что-нибудь») на кого (на что) излить свой яд? Конечно же на книги – будь они неладны: так требовать от человека времени для себя – это надо постараться подыскать им ровню в этом деле. Я их так долго расставлял, переставлял и заставлял – чем не причина нечеловеческим голосом завыть, и я бы завыл, да вот о шуме в ночное время по рукам и ногам связывал меня долго и долго, а после этого «долго» еще одно «долго». Увы и эх на все!

Глубокой ночью я шел – правильнее ковылял, усталым бодро не прошагаешь долго – через парк. Глубокая ночь не время для прогулок, не отправишься без причины. только если обстоятельства не припрут к стенке, тогда другое дело сорвешься с места как ужаленный. Приспичит – значит приспичит. Это был тот самый случай – обстоятельства оказались сильнее меня: если не можешь победить – присоединись… и потом победи? Вполне возможно! Но пока помалкивал. Настроение было на нуле, если не ниже – а что вы хотите, вот что значит задержаться на работе – это не прибавку к зарплате получить, чтобы, размахивая руками, плясать от восторга. Благо – а это действительно может хоть как-то приободрить – было не настолько холодно, чтобы инеем покрыться, и не настолько жарко, чтобы пот в три ручья катился. До ручья дело не дошло, тем более сразу до трех, хотя легкая испарина на лбу была. В общем, спасибо лету!

Я не брел, конечно, в полной темноте, какая же это полная темнота без главного условия для нее – да, даже для такого обычного состояния, как «включено – выключено», я позволил себе пафос в избытке – погасшего уличного фонаря. Или паркового? (Пальцем показываю на тебя, читатель, чтобы и ты подключился к рассуждению.) Я не уверен в точности названия, но я уверен в реальности, и она меня учит: правильно говорить «парковые фонари». И не поспоришь, фонари же в парке находятся, а не на улице, хотя в контексте свободного понимания правы будут – если, конечно, кому-то взбредет в голову выбрать спор на эту тему лучшим времяпрепровождением – и те, кто глотку перегрызет за «уличные». И не ошибутся те, кто готов убить за идею «парковых фонарей». Мне же проще: я могу и нашим дать и ваших не оставить без внимания.

Брел я себе – чур, меня, чур от стычек и встреч с маньяками и ворами – потом опять брел себе и брел. Расстояние, скажу я, расстоянию рознь: даже и не определишь точно, а только лишь и неизвестной погрешностью, как далеко позади осталось здание библиотеки. Определенно одно: оно было не на расстоянии в два шага – в три прыжка. И ох, и ах, спаси-помилуй, вдруг на тебе – подарок. Я не люблю подарки в большинстве их форм, я в этом отношении извра… – простите, только кто простит, если кроме меня и монитора никого рядом никого – …щенец. Подарки на день рождения – в тот же котел «нелюбви», впрочем, деньги – это совсем другая история – на зеленые бумажки моя душа очень падка до какой-то одержимости.

Так что за подарок?

Неожиданно из-за деревьев… Стоп, стоп! Чтобы не превратить описание в клубок запутанных мыслей, уточню: я имею в виду не те деревья, до которых свет фонаря не доставал. Там что в одну сторону посмотри – хоть глаз выколи, что погляди в другую сторону – оставшийся глаз долой (раз – нет глаза, два – нет глаза, так и станешь слепым). Мне важны деревья (одно дерево) … Мне важно одно дерево (ствол одного дерева) … Мне важен ствол всего одного дерева. Тогда при чем тут деревья во множественном числе? Это же парк, и сам Бог сказал, что парк будет состоять из деревьев. Короче… («Лесничий»! Бей в цель рассказа!) Разумеется, бью: короче говоря, из-за дерева появился сгусток света. Не шар, а именно сгусток, хотя, надо признать, не лишенный некоторой округлости. Я очень резко остановился и замер. С чем сравнить это «резко», на что оно было похоже? Скажу так: моя остановка была похожа на то, как если бы какой-нибудь незадачливый пешеход остановился за миг до столкновения с внезапно появившимся автобусом. Мое сознание в дерево не перенесли, а по ощущениям казалось, что явно кто-то не погнушался такой операцией: все мое тело в эти секунды определенно мясными назвать нельзя было. Большие куски древесины не мясо, Согнуть ее – фокус невыполнимый. Странные ощущения: вроде ты и не дерево, беги, беги, а только в результате рассмешишь, пытаясь это сделать. Да что там беги – двинься с места попробуй. Попробовал, не сдвинешься! У губ есть свой предел: не всякую букву они могут повторить по форме. Вот буква «о» – это вершина их мастерства, гвоздь шоу под названием «гляди, как умеем». А чего тут показывать, это же проще репы… Пареной. Мои губы сумели это доказать: для такой большой «о» они постарались. Мои эмоции в тот момент – что-то с чем-то… Это все равно что в подъезде найти горшок с золотом, на котором написано: «Теперь живи, ни на чем не экономя». Ясное дело, чувство праздника будет обеспечено до гроба!

Все мои мысли ветром сдуло. Куда?! Стоять! Место! А ведь я не проспорил хирургу одну лоботомию, и на порнографию меня не развели – в смысле – все части черепа на месте. Скорлупка этого ореха цела и крепка, и ядрышко в порядке. Впрочем, рано делать выводы! Я не совсем нищий с пустыми карманами, нет-нет: осталось немало такого, на что – метафора здесь неправильная, но кто не рискует, тот не занимает пьедестал победителя – ни одно казино не наложит лапу, и сколько ни пей – не пропьешь его. Этот остаток – мысль о сгустке света, и в эту же копилку еще и маленький остаток описания всего произошедшего. И, разумеется, я знаю, что такое «маленький остаток»! Не думаю, что сгусток света затеял со мной игру в прятки: за какими развлечениями он ночь обычно коротает, справок я не наводил – я библиотекарь, мне на плечи не накидывали форму работника полиции. Но одна правда точно за мной: настроение мое теперь совсем не на полном нуле, скажем прямо. Это все встреча со сгустком света!

Еще вот что скажу: это была не светящаяся букашка, как ее там называют, светля – воздушные кавычки – чок, и не красивая, много-много «увы, увы!» – светящаяся бабочка, которая отъедалась на харчах быстрого приготовления. О-го-го, какое у меня большое сожаление насчет того, что это не бабочка! Да и не думаю, что она – завсегдатай фитнес-залов, а тема с мутацией и стероидами – вообще петухам (может курам?) в моем мире – петухам на смех. Гамбургеры, картошка-фри… Меня на акции типа «Здоровая пища, ждем тебя на нашем столе!» не встретишь – для меня вообще подобные сходки – крик в пустоту (защитники всего этого съестного непотребства удивляются, мол, почему их «багажник» привлекает внимание со стороны – в плохом смысле). Зато моя критика пищи, которая не на благо организму – не упомнить всего, что ему может медвежью услугу оказать, – крепче крепкого, чуть ли не в металле отлита. Вот потому я как свеженький огурчик – вот вам, кушайте и не заляпайтесь, с грядки прямо на стол. С гамбургерами я свежим огурчиком не стал бы – ясно же, как белый день.

Вот и еще в пользу моей правоты (она истина, перед которой все преклоняются) и чужой ошибки (тайная одиннадцатая заповедь). Пусть мне предъявят любую книгу по зоологии – можно на свой вкус, если какой-то из них особо близок к сердцу, даже школьный учебник, если говоришь «любую», то пусть слова не расходятся с дело, – и пальцем ткнут в страницу, где изображена лампочка. То есть светлячок. Где изображен светлячок, не лампочка. Если изображена лампочка, пожалуй, я попридержу коней с описанием ее, но это не энергосберегающая лампочка, она не герой моего романа. Если попадется в книге, где ей не место – и за миллион рулей ей не купить его там, – это уже будет просто опечатка. Брак. Но только – без отсева и отбора: я не готов к обвинениям в предвзятости и фальсификации, я работаю – слава Богу, что избавил от второй работы – на истину. А не то я со своими аргументами далеко и надолго пойду – в парк, что ли? Можно и в парк, но парку не подходят слова «далеко и надолго», а мне нужен титул самого убедительного человека на свете.