Собрание сочинений. Том 2

Страшно потеряться в стихии и заблудиться в странствиях по морю, на котором лежит ночная тьма. Любое море ищет корабль, который был бы готов переплыть его, но не находит. Вместо этого оно с тоской поднимает гребни волн и обрушивает их на свои острова.

Если я хочу навестить совесть, то просто переношусь к ней на остров. Тут всегда ночь. Но вот я на острове, совесть ждет меня в его глубине, туда я и направляюсь тяжелой походкой. Когда я распадаюсь, то все мои части превращаются в прослойку, которая заполняет всё между морской гладью и небом. Брызги волн летят в сторону острова моей совести, словно шрапнель, и поражают сушу.

Моя совесть не голодает, на острове ей есть чем питаться, это и травы, и овощи, и фрукты, не знаю, как с живностью, я ее не встречал. Растения видел, а животных нет. Что моя совесть наблюдает из глубины своего острова? Меня она встречает с распростертыми объятиями. Руки моей совести всегда заняты, временами она держит то в одной, то в другой руке стеклянный фонарь с горящей внутри свечой.

Я никогда не задумывался, как совесть зажигает свечу. Возможно, не огонь это, а просто какой-то свет. Я преклоняюсь перед своей совестью так, что носом ударяюсь о пальцы ног, а лбом врезаюсь в песок.

Совесть идет меня встречать и освещает мне и себе путь фонарем, свет от него настолько яркий, что обступающие громады мрака покорно рассеиваются. Совесть подступает прямо к моему лицу, и свет её фонаря озаряет мою грудь, руки и ноги.

Мы с совестью садимся друг напротив друга. Ночь окутывает фонарь и меня с совестью своей тишиной. Голос совести всегда звучит здесь, и я никогда не решаюсь отвернуться от её губ. И хоть шорох песка подо мной отвлекает меня от того, что говорит мне совесть, я пытаюсь ловить каждую фразу её.

У меня же есть только обязанность сидеть в позе лотоса напротив совести. Смотреть ей прямо в глаза и внимать тому, как живо ее губы мечут в мою сторону копья фраз.

Хвост птицы

(о том, почему мечтать – глупо)

Однажды я захотел поймать дятла. Помню, я прогуливался от безделья в сквере за моим домом. Я просто двигался от одного его края к другому, пытаясь придумать, чем бы занять себя.

И неожиданно мое внимание привлек дятел, севший на ствол дерева, у которого была полностью спилена крона. Оставались нетронутыми лишь ветви, склонившиеся к подножью. Дятел принялся изо всех сил долбить ствол на самом верху, и я – не знаю почему – захотел поймать его.

Я подошел к стволу и стал ловко карабкаться по оставшимся ветвям вверх. Я рассчитывал схватить птицу за хвост, словно это было что-то действительно ценное. Но если бы можно было так просто это сделать! Когда люди ловят птиц, они хватают их за перья хвоста. И если птица вырывается, у такого горе-охотника остаются в руке только одни жалкие смятые непривлекательные перья, которые стыдно показать кому-нибудь.

Вот я по незнанию схватил дятла за хвост, он, разумеется, испуганно затрепетал крыльями, вырвался из моих рук и взмыл в небо. А мне оставалось довольствоваться лишь перьями, вырванными из его хвоста. У многих птиц длинные хвосты, и кажется, что проще ухватиться за хвост, чем за всю птицу, ведь хвост такой длинный, вроде бы это самая уязвимая часть птицы.

Люди получают желаемое: они хотят схватить птицу за хвост, хватают ее за перья хвоста, выдергивают эти перья – и так с ними и остаются.

Рисование

Моя подруга не умеет рисовать. Единственное, что она может, – начертить карандашом десяток линий разной длины, пару окружностей или овалов и еще несколько геометрических фигур.

Она не в состоянии нарисовать целый рисунок со всеми деталями, даже если дать ей какой-нибудь готовый, целый рисунок и попросить в точности повторить его, у нее не получится этого сделать.

Моя подруга сжимает карандаш пальцами – она это делает уверенно – и, коснувшись острием грифеля поверхности листа, сразу же начинает живо и ловко выводить разные линии, окружности, треугольники. Однако в какой-то момент она останавливается и бросает карандаш на пол.

Вот и выходит рисунок неполным. Выглядит со стороны странно: если подругу попросить нарисовать что-нибудь, например, дерево, она нарисует лишь линии ствола, черточками и кружками обозначит ветви и листья или вообще ничего!

Если предложить ей изобразить человека, то она так же наметит линиями контуры его конечностей, кружком обозначит голову – и всё. Больше никаких деталей она не добавляет.

Мне приходится заканчивать за нее. Я дорисовываю детали, которых бывает иногда очень много. Штриховкой придаю картине цельность. Но я не сержусь на подругу. Наоборот, мне кажется, у меня есть некоторый талант к рисованию.

Щебень

Грузовик подъехал к границе сквера и выбросил меня из кузова на щебень. Вокруг меня поднялось дымящееся облако белесой пыли, и я принялся разгонять пыль руками, поскольку от нее у меня заслезились глаза и захотелось чихать.

Горка щебня, на которой я лежал, как мне показалось, была длиннее, выше, шире меня. Край сквера, где опорожнился самосвал, встретил меня деревьями по сторонам пешеходных дорожек, закрученных несколько раз вокруг площадок с лавочками. Я вижу пестрые цветы – они пудрой радужных крапинок сверкают сквозь прозрачно-зеленую пелену газонов.

Куча щебня, на вершине которой я оказался, напоминала пирамиду. Я и сам чем-то напоминаю пирамиду. Сверху я сжат, а к земле расширяюсь. Сколько щебня было до меня разбросано ногами, истерто ветром и смыто дождями. Земля подо мной помнит ли обо всех кучах щебня, лежавших здесь до этой?