Разин Степан. Том 1

– Стой-ко ты, яицкой! В грамоте, то мне ведомо, не указано было, что вины вору великий государь отдает… Не было того слова в грамоте…

– Ну, и вот! Он, атаман, тое грамоту подрал и в песок втоптал да молыл: «Когда другая, доподлинная грамота ко мне придет, тогды и я повинную дам».

Голова, мотаясь на амвоне, шарил по толпе глазами, сказал громко:

– Эй, государевы истцы! Спишите, что сказал сей яицкой торгован ли, посацкой, имя его тоже спишите, да сыщите про него доподлинно – кто таков?

Толпу будто ураганом шатнуло.

– Не править городом – государить к нам наехал!

– В Бога рылом тычет, а сыщикам весть дает!

– Эй, голова, худой твой закон!

– Для вас худ – для меня хорош! Все изведаю – не скажете добром, того, кто несговорной, возьму за караул.

– Берегись так городом править!

– На усть-моря живете – ведаю, спокон веков разбойники, да очи великого государя недреманны и десница крепка царева! Яцына Ивана уходили…

– Рано лаешь народ! Спрашивай преже…

– Еще вот! Куда вор Стенька Разин угнал ясырь татарской, что захватил на Емансуге под Астраханью?

– Девок с жонками в калмыки продал, мужеск пол с собой увел в море.

– Куды крепостные большие пушки вор уволочил, оголил стены?

– Пушки, что помене, с собой забрал, большие в море утолок, да еще говорил: «А город Яик срыть надо – помеху чинит много вольному люду-у».

– Во-о што!

Кто-то злым голосом невпопад крикнул:

– Мы, служилой сыщик, людям головы, как кочетам, умеем вертеть!

– Эй, кто от вас в храме Божьем угрозные речи кричит?

– Сам ты храм-то кружечным двором сделал альбо приказом сыск чинишь!

– Истцы! Запишите речи тех людей и сыщите про них.

– А Яик, как атаман сказал, не устоим – сроем!

– Истцы-ы!

– Кличь лучше стрельцов!

За окнами башни раздались выстрелы из пушек и ружей, потянуло в открытые окошки пороховым дымом. Бухнула на раскате угловой башни сторожевая пушка, и с колокольни взвыл набат. Голова, потряхивая брюхом, схватив в правую руку пистолет, в левой держа шапку, сбежал с амвона, исчез в алтаре.

– Завернуть, что ль, черта?

– Пождем!

– Кто бьет с пушек?

– То на море, Сукнин с Рудаковым запасные суды захапали, побегли…

– Ушли?

– Стрельцы, вишь, упредили: в камышах дозор крылся…

После слов «стрельцы упредили» голова, придерживая сбоку саблю, вышел из алтаря.

Народ уходил из церкви.

За городскими воротами, на обрыве, стоял голова Сакмышев, привычно мотаясь взад-вперед, кричал, махал обнаженной саблей:

– Псов ведите в башню! Сам погляжу – заковать их, и крепкой к тюрьме караул чтоб…

В гору с берега вели десятка с два казаков и стрельцов в голубых кафтанах, все были с руками, закрученными назад. Впереди есаул Сукнин, руки также связаны, есаульский кафтан с перехватом разорван, правая пола волоклась, черные волосы капали на шее кровью. За ним, хромая, опустив седую голову, шел древний Рудаков; зоркие глаза, не мигая, глядели из-под серых бровей – вид старика с опущенной головой был упрям и злобен.

Голова, всунув на ходу саблю в ножны, пыля песком, шагнул к связанным и, ударив кулаком в лицо Сукнина, крякнул:

– Кхя! Вот те, государев супротивник, вор! – Неуклюже размахнулся еще и тяпнул Рудакова в седой затылок.

Из носа у Сукнина закапала кровь, но он молчал, шел как прежде. Рудаков ответил на удар матерно.

– Подберу на Яике палача, я вас, воров, в бане умою и выпарю!

– Не сразу подберешь, царева сука, а соколы улетят! – громко проворчал Рудаков, кося глазами.

– Я ж им ноги изломлю, не улетят!

По приказу головы – «найти одинокую избу у одинокого» – стрельцы долго шарили по городу, и Сакмышев остался доволен: изба, в которой поместился он, стояла близко к воротам в степь, и не курная, с полаткой в печи, – жил тут, сказывали, воровской казак, сбежал к Разину. То еще по сердцу было голове, что хозяйка-старуха глухая крепко. В передних углах лицевой стороны голова приказал стрельцам приладить факелы и зажечь. На столе в медных подсвечниках, привезенных с собой, зажег четыре сальных свечи. У дверей в углу поставил заряженную крупную пищаль, на стол деревянный, широкий, с голой доской положил два пистолета, бумагу, чернила и три гусиных пера. На лавке под окном лежал его кафтан на случай вздремнуть.

Спать голове не хотелось, он и в дороге от Астрахани не спал, опасаясь засады воровских людей, а в городе после всего виденного пугали всякие шорохи. Город сонный мнился ему лишь временно притихшим. Сакмышев упорно ждал набата, чудились ему злые лица горожан, таящих свое – воровское… Хотел писать – не писалось, и сна не было. Тяжело сидеть в избе, пошел на улицу.

У избы на карауле пять стрельцов, пять бердышей белели в лунном свете лезвиями.

В полукафтанье сером, на боку сабля, без шапки, голова, проходя мимо избы к воротам, сказал дозору:

– Водки куплю! Не дремли, робята.

– Не бойсь, Афанасий Кузьмич!

– Стоя не спим!