Не покидай меня

– Не в Африку же.

Другое дело моя мама. По календарю – победившая все и всех зима и моя главная задача – уменьшить количество заготовленных мамой вещей в поездку хотя бы на одну тонну. А моя умничка, Людка, восприняла информацию об отъезде по-философски.

– Раз надо, значит надо.

После этого она подкралась ко мне откуда-то сбоку и шепотом посочувствовала:

– Как жаль, что тебя так долго не будет. А мне-то каково? Андрюш, а ты не мог бы мне чего-нибудь оставить? Так, мелочь, много не надо.

Хитрюга, а куда я от нее денусь. Да, и кроме того, она на глазах и упрямо становится девушкой, а это значит – помада, краски, тушь и прочее. Хоть и не сразу килограммами, но, все равно, макияж начинает вползать в ее многотрудную женскую жизнь. Да и тряпки, конечно, тут никуда не денешься. Мне ничего для нее не жаль, в крайнем случае, куплю машину попроще.

Вылет

Одно из преимуществ командировочного – утром можно встать значительно позже. Правда, остается обоснованное опасение, что с утра я останусь под усиленным контролем и заботой своей собственной матери. Ведь она должна накормить ребенка так, чтобы он не голодал, пока не доберется ну хотя бы до окрестностей Северного полюса. И с самого раннего утра я бегаю от ее разнообразных указаний, вопросов и заявлений. Например:

– Андрюша, завтрак уже готов.

Или так:

– Андрюша, ты уже поел?

А часто следуют указания или уточнения:

– Андрюша, ты упаковал бутерброды? Нет, ну хорошо. Тогда я сама.

А в воздухе нашей квартиры так и витает ее материнская забота о нежном ребенке:

– Андрюша, а где шерстяные носки? Ты уже положил?

И это только самое начало. А для предотвращения обморожений в самолете, в машине и при возможных пеших переходах по Сибирским трассам и дорогам ребенку обязательно потребуются: дедушкины унты; шерстяные носки; теплые кальсоны и многое другое. Глядя на эту груду приготовленных мамой вещей у меня появляется законное подозрение, что для их перевозки придется вызывать дополнительный транспортный самолет, который полетит на безопасном расстоянии рядом с моим, только пассажирским. Главное, чтобы никто не удрал с моими вещами на один из азиатских оптовых рынков.

Моя мама к этому времени плотно вышла на пенсию. Большое благо для любой женщины – там, где мужчины начинают безостановочно теряться и, не находя себе применения, зависают от каждодневной скуки, женщина продолжает развлекаться, находя себе интересное и, главное, по ее собственному вкусу занятие. В этом и есть величие их пола. Женщина идет как бы по ступеням – дети, внуки, правнуки и если получится, то можно и дальше, почти до бесконечности. И посмотрите, что у нас происходит. Ведь встретить мужчину в нормальном музее скоро будет такой же редкостью, как увидеть приамурского тигра где-нибудь в лесах Ленинградской области. Впрочем, не беру в расчет иностранных туристов-мужчин. Насколько я понимаю, их почти насильно загоняют в исторические места и здания на территории нашего города. А им бы посидеть в укромном месте да с кружкой пива. Или посмотреть по монитору футбол.

Но вернемся к моей маме. Весь дом держится лишь на ней. Как и на любой женщине. Это даже в общегородских масштабах – признанный факт. Когда-то она работала, кажется где-то на заводе и рядом с отцом, и на своей работе здорово уставала. Но я никогда не слышал, чтобы мама грозила ремнем мне, убежденному разгильдяю, а впоследствии и подрастающей разгильдяйке, моей сестре. Ну не думаете же вы, что ей было только жалко попортить ремень? Да и не настолько широко проявлялся ее гуманизм.

Кстати, при Людке до сих пор стараются не только лишний раз, а вообще не употреблять слово ремень. А все очень просто – когда она еще не ходила в школу, после очередного своего преступления она спрятала все ремни, начиная от брючных и кончая приспособлениями для переноски чемоданов. Потом их, конечно же, нашли, но, как говорят, значительная часть пропала бесследно.

У папы и мамы хватило мудрости вместо внедрения особого вида наказания провести мирные переговоры с Людкой. Не знаю, что такого они ей сказали, но только она после этого дулась не меньше месяца, но почему-то на меня. А все потому, что на брата можно, а на родителей нет.

А в офисе меня уже ждали. И это с самого утра.

– Почему вы опаздываете? – это оно, наше, так сказать, руководящее солнышко, только непонятного цвета.

– Но мы же в командировку сегодня уезжаем.

– Я тоже еду, но это не помешало мне прибыть на работу вовремя.

Хочу немедленно парировать, что у нас разный уровень зарплат, но в последний момент решаю не спорить. Начальство терпеливо ждет пререканий, а мое спасение подходит к ней сзади – ее срочно вызывают к телефону.

С огромным зазором на пробки и разгильдяйство дорожных, авиационных и прочих служб мы выходим из нашего офиса. Сотрудники, облепившие как мухи чемодан начальницы, старательно и почти ласково загружают его в микроавтобус. Размеры чемодана начальника отдела значительно меньше – не тот ранг. Мне будет крайне интересно, сумеет ли эта зануда, Валерий Иванович Чурбаков, найти общий язык с Еленой Сергеевной. Или, все-таки, они будут молчать всю дорогу?

У наших бессовестных сотрудников напрочь отсутствует желание загрузить мою дорожную сумку вместе с чемоданами руководящего состава, уезжающего в командировку. И мне приходится делать это самому. А теперь нужно проскочить в машину и тихонько затаиться где-нибудь на заднем сидении. Увы, но я не успеваю. Одетый в норковую шубку шеф местного отделения гестапо придирчиво рассматривает мой внешний вид и глубокомысленно заявляет:

– Будет лучше, если вы не будете заходить ни на встречи, ни на совещания. И, вообще, старайтесь поменьше высовываться. По крайней мере, пока вас не позвали.

Вот это женщина! Мне так жаль ее мужа. Правда, я его никогда не видел, но почему-то сразу представляю крайне забитое или почти уничтоженное условиями жизни существо, окончательно потерявшее свободу и право голоса. А еще говорят, что мы живем в демократической стране. И все-таки, мне непонятно – зачем меня берут?

Не портите друг другу настроение

В посадочном терминале начинает потихоньку вырисовываться моя истинная роль, а может только одна из них. Водитель с брезгливым лицом довел нас до места регистрации и теперь всем своим видом показывал готовность покинуть нас если и не навсегда, то, по крайней мере, надолго. Но мы пока не прошли ту точку невозврата, за которую его не пустят ни за какие личные и общественные достижения. И потому он нетерпеливо и даже тоскливо смотрел на длинную очередь из людей, мечтающих пройти регистрацию на рейс.

И вот как раз в это время одна пожилая пара, состоящая из женщины и мужчины, выражаясь по-дорожному, подрезала нас, первыми проскочив в один из заново образовавшихся отростков очереди к операторам. Оперативно направившаяся туда же начальница была шокирована этим коварством лиц преклонного возраста и устроила им необычайно бурный протест. Он содержал обоснованное в грубых словах заявление, что она, как утвержденная в правах vip-персона, должна иметь очевидный приоритет, а не стоять в общей очереди. Да и за что она платит деньги? Стоящий рядом Чурбаков солидарно помалкивал, но всем своим внешним видом показывал полную поддержку руководству. Поверьте, что я, в отличие от него, в это время был готов от стыда провалиться этажом ниже, сразу куда-нибудь в зал прибытия. А очередь разделилась на две неравные части. Поднявшийся шум вызвал прибытие полномочного служащего аэропорта. Он очень терпеливо стал объяснять моей служебной госпоже, что есть общие правила и пока другие не появятся, всем нам придется выполнять то, что уже есть. После его слов в отростках очереди раздались жидкие аплодисменты. Ситуация на первый взгляд вполне успокоилась.

Но едва мы завершили регистрацию и направились в сторону зоны досмотра, как нашу дорогу еще раз пересекла остающаяся женская часть обиженной пары. Только сейчас я рассмотрел эту женщину повнимательнее. Стройная, невысокого роста, с темными, даже очень, волосами. А так, по внешнему виду – вполне обыкновенная среднегородского типа бабушка. Как раз про таких в новостях обычно сообщают, что «молодая наглая бабушка на обезболивающих препаратах уверенно вскочила через закрывающиеся двери вагона». Вот только выражение ее лица явно свидетельствовало, что передо мною стоит достаточно сильный по жизни человек, не позволяющий себя унижать, и, вдобавок, вполне готовый постоять за себя и за своих близких. Одни почти черные, немигающие глаза чего стоят. А сейчас они были направлены на нас, а если быть точнее, то на мою начальницу. Полминуты дуэли взглядами и женщина уверенным и твердым голосом заявила:

– Тебя, похоже, еще никто не учил должным образом. Знай, что все возвращается. Но я вижу, что у тебя скоро будет возможность поучиться. Посмотрим, что получится из такой, как ты. Если, конечно, сможешь выдержать и вернуться обратно.

Она, для своего возраста слишком круто, развернулась и пошла на выход. Эта женщина даже не удосужилась пожелать хорошего пути своему попутчику, который в это время уже начинал проходить досмотр. А вот он как раз крутил головой во все стороны, явно пытаясь что-то или кого-то высмотреть мимо снующих вокруг него людей. Я еще раз посмотрел туда, куда направилась эта строгая женщина. Напрасно мой взгляд как лазерный луч расчерчивал пространство терминала – способная постоять за себя бабушка исчезла, а может и просто растаяла в воздухе.

Пожалуй, что в первый раз я видел свою начальницу в полной растерянности. И если бы я не знал всю ее сущность, и на меня не давил такой мощный негатив, то, наверное, испытал к ней в это время даже жалость. Но, увы, только не теперь. Пока еще не заслужила. Я оглянулся – Чурбаков стоял в неимоверной стойке. Наверное, именно такую выполняет любая охотничья собака перед получением команды от охотника или обнаружив для него дичь. Естественно, что никакой команды ему не последовало.

Право на выбор

В Екатеринбурге на пересадке нас ждало неприятное известие, что по техническим причинам наш самолет дальше не полетит. Такие сообщения неприятны для всех. Я сразу подумал, что сейчас начнется грандиозный скандал, но неожиданно и совсем без всяких криков наш командир двинулся к авиационному начальству. Когда она вернулась, то начала подробно объяснять Чурбакову, меня она при этом полностью игнорировала, что ближайший самолет полетит на Читу только завтра днем, и мы потеряем впустую почти целые сутки.

А вокруг нас стояли люди, оказавшиеся в таком же положении, как очевидные заложники ситуации. И пока вокруг витали шумные эмоции, выражаемые в различных по содержанию и уровню приличия словах, к нам подошел совсем незаметный с виду человек. Он представился моей начальнице и отрапортовал, что есть возможность вылететь немедленно. Правда, при крайнем минимуме комфорта. Якобы дежурный вошел в положение нашей группы и полностью готов договориться с руководством о посадке нас на арендованный грузопассажирский вариант самолета АН-12. Предполагалось, что полет начнется уже через полчаса и решение нужно принять срочно. Я сразу не понял, почему он не сделал такое же предложение остальным нашим товарищам по несчастью?

Впрочем, оказалось, что я ошибся. Этот человек без лишнего шума обошел пассажиров и, решительно отказав тем, кто летел вместе с детьми, набрал небольшой коллектив индивидуальных авантюристов в количестве пятнадцати человек. И минут через двадцать нас пригласили к боковому выходу и без всякого оформления повели на летное поле. Видимо для нашей моральной поддержки начальница заявила нам, что после полета придется немного доплатить, но она полностью берет эти расходы на себя.

Когда завербованные пассажиры выходили из здания аэропорта, на поле нас встретил негостеприимный, холодный ветер. Мне даже показалось, что он не хочет выпускать людей на улицу. Автобус нам почему-то не предоставили. Более того, даже багаж пришлось нести самим. Только теперь я понял – меня взяли для переноски грузов. Уже тогда показалось, что моя начальница решила прямо после служебной командировки махануть куда-нибудь на Гавайские острова. А потом еще куда-нибудь. Вещей у нее должно было хватить с учетом территориальных особенностей и даже колебаний температуры воздуха в диапазоне их сезонных изменений для любого места на нашей планете. Впрочем, я приноровился – моя сумка отлично улеглась сверху на чемодан, удобно катившийся на своих собственных колесиках. Я даже поймал критический взгляд начальницы. Видимо она не одобряла неуважительное отношение к личным вещам. Но, кроме взгляда, ничего не последовало. Видимо сыграло свою роль молчание чемодана. Ведь он мужского рода и на его месте жаловаться на лежащую на нем сумку просто неприлично.

Исподтишка я посматривал на маневры Чурбакова. Всю дорогу он лавировал, надеясь выскочить на траекторию движения рядом со своей начальницей. Но когда у него это почти получалось, я всегда успевал вовремя поставить перед ним бампер влекомого мною чемодана. И ему снова и снова приходилось повторять свои сложнейшие маневры. Если бы не эта забавная игра, я мог в первый раз в жизни уснуть прямо на ходу. И поэтому даже обрадовался, когда завершив длительную прогулку, мы подошли к приподнятому хвосту самолета. Нас провели через огромный грузовой люк в отгороженное помещение, подготовленное для перевозки пассажиров. Где-то рядом располагались и члены экипажа. Едва увидев грубые деревянные сиденья, начальница непроизвольно стала озираться вокруг.

У меня до сих пор нет ясности, почему она тогда сломалась. Неужели на нее так подействовал разговор с той женщиной в аэропорту? Или строгой бабушкой? Мне помнится, что в то время я даже злорадствовал – начальница полетит в таком же бизнес-классе, как и я. Причем в жуткой тесноте. Когда я сел рядом и мое колено прижалось к ее, она немедленно вскинула голову, наверное, хотела возмутиться. А потом она как-то сжалась и так и осталась сидеть весь полет. Точнее, его часть. Вот как раз об этом и пойдет дальнейший рассказ.

Как начинается катастрофа

В так называемом салоне было достаточно прохладно. Правда, местный персонал заботливо выдал каждому из нас индивидуальные шерстяные покрывала – и хотя бы ноги были у нас укутаны. А то, что мы сидели впритирку, друг к другу, имело с моей точки зрения даже положительный аспект. Не могу сказать, что я воровал тепло у моей начальницы, но уж лучше прижиматься к ней, чем к Чурбакову. Ну, скажите честно, вам нравится сидеть вместе с начальником? Конечно, нет. А тут – начальница. Правда замечу, что она грела меня только с правой стороны. С другой – я упирался в перегородку, которая отбирала подходивший ко мне поток тепла. То есть, я еще и должен был быть благодарен нашей змее. В то время меня совершенно не волновало, что реально испытывает эта женщина.

Поговорить в полете было не с кем, поэтому сразу после тяжеловесного взлета самолета я уснул. Не знаю, на какой минуте полета я проснулся. То ли от пронизывающего холода – начальница ухитрилась во сне стащить с меня одеяло – то ли от нарастающего вокруг грохота. А самолет очень сильно трясло, и он по достаточно крутой траектории шел вниз. И я все больше ощущал, как опоры подо мною, и сиденье, и пол, стремятся удрать от меня куда-то далеко вниз. Теперь сложно сказать, сколько продолжалось это состояние. С трудом удерживаясь за какие-то кронштейны, к нам периодически выходили летчики и техники. Они, пытаясь перекричать шум, объясняли, что нам нужно делать. Единственно, что я осознал, так это то, что самолет идет на вынужденную посадку где-то в тайге. И, пожалуйста, не требуйте правдивого рассказа, почти невесомость в начале и перегрузка в конце не позволяли даже толком увидеть, а не то, чтобы оценить состояние других пассажиров. Настоящим чудом летчики ухитрились перевести полет на более пологую траекторию. И потом что-то начало царапать фюзеляж самолета. По-видимому, мы заходили прямо на лес. Скажите, вы мне верите? А вот и напрасно. Это много позже я представил общую картину нашего падения. Реально я просто вырубился после его начала. И только когда громада самолета остановилась и через все пробитые дырки засифонил холодный воздух, я начал приходить в себя. Очень неуверенно и долго.

Я лежал возле наших деревянных кресел. Сильно болело правое плечо, а прямо передо мною лежала норковая шубка. Точнее будет сказать, что в первоначальном положении мой нос сильно упирался прямо в нее. Она не шевелилась, и я начал всерьез думать, что моя начальница уже отмучилась. Ну, нет, в таком положении радоваться чужому горю – это даже подло. Поэтому, лежа сейчас на полу и наблюдая вывороченные подлокотники, кронштейны и людей, прикрытых сверху оторванными от пола деревянными сиденьями, я подумал, что, наверное, и ее кто-то ждет дома.

А когда я с трудом поднялся с металлического пола самолета и теперь стоял, раскачиваясь на ставших не своими ногах, со стороны шубы раздался повелительный голос:

– Прошу немедленно найти мой чемодан.

Не знаю, как и почему в этой ситуации я сдержался, чтобы не покрыть мадам всеми известными мне нехорошими словами. Но как раз в это время самолет сильно дернулся вперед, видимо делая конвульсивное скользящее движение куда-то вниз по склону, и я упал. На всякий случай ползком я добрался до ближайших кресел и, пользуясь ими для поддержки, снова поднялся.