Что не убивает

За окном не было ничего интересного. Типичные окраины. Дальше, в сердце города, стоят великие древние стены, но здесь, в нескольких километрах от центра, – скучная утилитарность. Хрущевки, панельки, сталинки, офисы, магазины. Проплешины свободного пространства. Наследие советской эпохи.

Раскрутившись на праще огромной Комсомольской площади, диаметром не меньше двухсот метров, влетели на прямую Молитовского моста через Оку. Здесь уже интересней. Противоположный берег – высокий, зеленый, густо поросший деревьями и кустарником. Такое чувство, что едешь не в центр, а из центра. Под мостом – спокойная гладь реки. В этом пейзаже, в его открытости, свободе, – та самая русская душа, которую нельзя пощупать, но можно почувствовать, если не разучился, не зачерствел, не утонул в китайском смартфоне.

После моста дорога взяла круто влево и вверх.

Вскоре прибыли на место.

Юля жила на улице Белинского, в двух километрах от Кремля, в уютной двухкомнатной квартире с интерьером в светлых тонах. Квартира была обставлена со вкусом, в стиле минимализм. Мало мебели, много свободы.

– Зал ваш, диван раздвигается, – сказала Юля. – А сейчас принимаем душ, пьем чай и – на экскурсию.

На правах гостей Саша и Кира первыми пошли в душ. Встав вместе под теплые струи воды, они начали с поцелуев, продолжили быстро и энергично, закончили одновременно, быстро намылили друг друга, быстро смыли мыло, быстро вытерлись – все это за пятнадцать минут. Спринтеры.

Юля встретила их на кухне с улыбкой:

– Как душ?

– Отлично, – сказала Кира, мягкая, раскрасневшаяся, с распущенными влажными волосами.

Саше стало неловко под взглядом Юли, но он выдержал его и тоже улыбнулся:

– Замечательный душ.

Прогулка по вечернему городу, на излете дня, с Кирой и Юлей, стала для него одним из тех событий, что запоминаются на всю жизнь. Масштаб момента не имеет значения. Первый поцелуй, первый секс, рождение ребенка, смерть близкого человека, и здесь же – блеск снега морозным январским днем, поездка на машине под проливным дождем, свежая пряность тихого осеннего вечера, встретившая на балконе. С течением времени даже самые сильные впечатления имеют обыкновение бледнеть и растворяться на сером фоне прошлого, и лишь немногие остаются с тобой. Такие, как сейчас.

Он шел между Кирой и Юлей, под руку с Кирой. Не шел – летел. Кто сказал, что люди не умеют летать? Еще как умеют. Высоту полета ограничивает смелость мечты.

«Мы в Нижнем Новгороде, мы в Нижнем Новгороде, – мысленно повторял он. – Мы сделали это. Первый этап пройден. Значит, все возможно. Мы проехали автостопом четыреста тридцать километров, впереди восемь тысяч шестьсот, и кто б знал, как это здорово! Много круче, чем новый айфак или поездка в Турцию на все включено. Это вызов. Завтра Чебоксары и Казань, послезавтра Уфа – и так до самого Владика!»

Напитываясь каждым мгновением, он чувствовал, что живет. К сожалению или к счастью, магия настоящего остается в настоящем, поэтому, если хочешь жить, не откладывай жизнь на потом и не живи прошлым. Если задумаешься, то решишь, что настоящего нет, а если задумаешься глубже, то поймешь, что нет ничего, кроме настоящего.

«Суета сует, все суета, – послышался внутренний голос. – Что твоя жизнь в масштабах Вселенной? Ты, Кира, Юля, Нижний, Владик, Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь – все это слишком мелко, неразличимо. Чувствуя себя невидимой точкой в бездне бытия, атомным мгновением на стреле времени из тринадцати миллиардов лет, ты ложишься с пивом у моря или едешь автостопом во Владик. Какая разница? Ты ищешь опору, смысл, но их нет. Когда-то был Бог, потом – социализм, нацизм, капитализм, сексуальная революция, фитнес, органические продукты – но правда в том, что правды нет. Нет Истины. Сменяющие друг друга фантомы ведут людей, а они и рады идти, за неимением лучшего. Что твоя поездка на Дальний Восток? Бессмысленное коллекционирование впечатлений, удобные ницшеанство и дарвинизм, дающие иллюзию точки опоры, затерянной в космосе среди триллиона триллионов звезд. Что твоя жизнь? Движение ради движения. С запада на восток, от рождения к смерти, от радостей детства к цинизму среднего возраста и дальше, к ворчливой беспомощной старости. Кому какая разница, как ты живешь, кроме таких же, как ты, маленьких и невидимых?»

Ты не прав, внутренний голос. Разница есть. Для меня – есть. Если жив – живи со смыслом. Делай, что можешь сделать, все сгодится. Кто знает, где мы будем через десять миллионов лет? Кем мы будем? Сверхлюдьми в дальних уголках космоса? Хозяевами Вселенной, а то и нескольких вселенных? Что скажешь, внутренний пессимист? Почему замолчал?

Прошли мимо Средного рынка и вышли на Большую Покровскую.

Сначала Саша был слегка разочарован, так как на этом участке количество набивших оскомину домов советской и постсоветской постройки явно превышало количество долгожителей, но после площади Максима Горького расклад сил изменился. Вот он – старый город. Пешеходная улица, где до революции жили дворяне, с двух-трехэтажными домами, каждый из которых по-своему индивидуален; а прямо по курсу – Кремль, мощная квадратная Дмитриевская башня с пирамидальной зеленой крышей.

– Кремль уже закрыт, но, возможно, успеем на стену, – сказала Юля.

И правда успели, перед самым закрытием касс.

– Не поверите, но в последний раз я была на стене, когда мне было семь или восемь, – призналась Юля. – Я гуляла здесь с папой, царствие ему небесное, и помню огромные ступеньки, мне, наверное, по пояс, – как мы спускались по ним. Папа брал меня на руки, но так было еще страшней, с высоты его роста.

Поднявшись на стену у Дмитриевской башни, пошли по ней под деревянным навесом, любуясь видами как снаружи, через узкие бойницы, так и внутри Кремля, через широкие открытые проемы. Кремль впечатлял брутальностью, практичностью шестнадцатого века, грубой богатырской мощью. В нем не было столичного лоска, как у московского брата.

Вот и стершиеся от времени ступени высотой в тридцать сантиметров, о которых говорила Юля. Увидев их, она улыбнулась воспоминаниям, а затем ее глаза увлажнились и она отвернулась, пряча слезы.

Спустившись со стены, прошли мимо памятника Петру Первому и вышли на набережную Волги.

Саша никогда не был на Волге и теперь, закрыв глаза, вдыхал ее запах и пытался понять, что чувствует. Это из детства. Рыбалка с отцом, радость от первого, пусть скромного, улова в несколько тощих карасей – и ощущение близости с природой. Волга будет с ними до Казани, а дальше ждут Кама, Исеть, Тура, Иртыш, Обь, Енисей, Ангара и Амур.

Амур – стоит сказать это слово, почувствовать на языке, как дух захватывает от волнения и восторга. Далеко, но достижимо.

Прогулявшись по набережной, заглянув к памятнику Минину и Пожарскому, поднявшись по циклопической восьмерке Чкаловской лестницы, – в общем, выполнив минимальную туристическую программу, они сделали остановку на летней веранде ресторана, с видом на Кремль. Бутылка белого вина на троих. Легкие закуски и рыба на гриле. Крепнущее дружеское чувство.

Юля пила мало.

– Алкоголь и ВИЧ плохо совместимы, – сказала она. – У меня на фоне терапии вирусная нагрузка не определятся, то есть концентрация вируса в крови ниже чувствительности тест-систем, но злоупотреблять не стоит. Пьянею на раз-два, можно не пить, а нюхать пробку.

Через два часа, хмельные и счастливые, двинулись в обратный путь.

Темнота, рассеиваемая стилизованными под старину фонарями по обеим сторонам пешеходной улицы, пряталась между домами, под сводами арок, не пытаясь выползти оттуда. В темноте может поджидать опасность, до поры до времени не персонализированная, не проявляющая себя, местечковое зло как часть общего зла, балансирующего добро, – но сейчас ее не было. Город был тихим, мягким, безопасным.

Юля и Кира шли обнявшись.

– Юль, можно я тебя поцелую? – спросила Кира. – Ты классная. Я хочу быть как ты.

– Сегодня все можно, – сказала Юля. – Вы тоже классные.

Остановившись, Кира коснулась губами губ Юли.

Потом они продолжили путь по Большой Покровской.

День второй

Когда он проснулся в восемь, Кира уже не спала. Она читала книгу в смартфоне. Она любила читать и читала при всякой возможности, наверстывая упущенное в годы бурной молодости, омраченные передозировками и прочими излишествами.

К счастью, он чувствовал себя хорошо, похмелья не было.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе. – Она поцеловала его. – Как спалось? Лучше, чем в хостеле?

– Люблю тебя, хоть ты и вредная. Как снизить градус вредности?

– Ты сам все знаешь.

Она легла на бок.

– Тебе кто больше нравится – женщины или мужчины? – спросил он, устраиваясь сзади и стягивая с нее трусики.

– Женщины – на десерт, мужчина – основное блюдо. Я ни на что его не променяю.

– Как его приготовить? Жарить или тушить?

– Тушить, на о-о-очень медленном огне.