Учебка-2, или Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

– Меня не ебет, схватил и вперед!

Саня уперся, и сержант попытался пробить ему фанеру, после чего был опрокинут на пол могучей дланью. Вернулся он с серьезной подмогой и Белова как следует отметелили, восстановив тем самым статус-кво, после чего старшина поспешил от него избавиться. Прилепилось к нему погоняло «Малыш».

Сзади волокут Васю Арапова, в авангарде, как разведка, идет Новак. Мы были уже почти у цели, когда наша компания привлекла внимание полкового парторга майора Петькина, который как на грех стригся в бытовке на первом этаже. Я даже фрагментарно запомнил этот момент – когда, выскочив на улицу, он кричал:

– Курсанты, ко мне!!!

Но верные курсы уже уносили командирские тела в обратном направлении. Новак же, перейдя в категорию арьергарда, в нерешительности топтался посередине громадной лужи. Петькин уставился на него:

– Кто такой?

– Сержант Новак…

– Какая батарея?

– Сержант Новак…

– Чьи бойцы умотали?

– Сержант Новак… – боясь сбиться, Шура упрямо гнул свою линию.

Майор выматерился и пошел к телефону.

Дембелей в итоге закопали в дровах на пилораме, а нас с Васей через запасной вход затащили в казарму и бросили в каптерке на кучу бушлатов, где я и очнулся поздним вечером. В ногах стоял старшина и, глядя на меня с нескрываемым интересом, протягивал пол-литровую банку с молоком – местный деликатес, с комплекса прислали.

– Ну ты даешь! Такого у нас еще не было, чтобы молодой нажрался с дембелями, да еще нарисовался на весь полк…

Я смущенно жму плечами и пытаюсь вернуть банку.

– Пей все! – командует Толик.

Слух быстро распространяется по части. Оказывается, комбат уже был и изрядно обработал наши тела яловыми сапогами, после чего мы очнулись, и нам с Васей удалось привести торсы в вертикальное положение. Потом Пургин совал под нос кружку, заставляя дышать, – знаменитый тест на алкоголь, хотя ситуация была и так очевидной. Комбат был старым капитаном, который из-за обилия взысканий никак не мог превратиться в майора, и теперь долгожданное событие могло снова отодвинуться на неопределенный срок. Как ни странно, происшествие это не имело серьезных последствий. Проступок был настолько массовым, что решили сор из избы не выносить.

Утром комбат подошел ко мне за завтраком и зловещим тоном произнес:

– За ворота до дембеля не выйдешь, кто бы к тебе ни приехал…

Перспектива неутешительная, до дембеля еще далеко, хоть он и неизбежен, как крах империализма. Погода резко пошла на потепление, а я, по превратности судьбы, через два дня оказался дома.

На следующий день с химзавода вернулись духи. На замену едет другая партия, машина стоит на КПП. Сопровождение команды поручается старшему лейтенанту Круглову. Убедившись, что в кабине нет места, взводный отправляет вместо себя попавшегося на глаза Струта. Струт «дедушка», у него нет никакого желания трястись в кузове вместе с духами, и он находит меня:

– Знаешь, куда везти?

– Знаю.

– Тогда давай, вперед.

– А старшина?

– Со старшиной договорюсь.

Через полчаса сижу вместе с бойцами под душным тентом. В кабине уже знакомые по первой ходке мужики. На полпути останавливаемся у придорожного «бистро» с романтическим названием «Закусочная». Гражданские зовут обедать, я не хочу и денег нет, но они берут мне порцию и предлагают по 150. Отказываюсь, но после недолгих уговоров опрокидываем по дозе за родную армию. Вкратце рассказываю о недавних событиях. Сорокаградусный эликсир разбегается по сосудам, насыщая эритроциты с лейкоцитами гормоном радости, и мрачная ситуация с выездной пьянкой приобретает более светлые оттенки. Водила хлопает меня по плечу:

– Не дрейфь, сержант, прорвешься, мы тоже это проходили…

Сегодня у Валентины день рождения, и в пути у меня зарождается дерзкий план очередного побега. Расползающийся же по организму эндорфин способствует его окончательному утверждению в повеселевших извилинах. Делюсь соображениями с мужиками. Лица их светлеют:

– Ты че, сержант? И думать нечего. Сейчас добросим тебя до ближайшей станции, за салабонов не беспокойся, доставим в лучшем виде.

Я сильно рискую, но процесс уже пошел. На станции выпрыгиваю из кузова, мне жмут руку и желают удачи. Минут через двадцать подходит электричка. В городе по привычному маршруту – сначала по путям, но не к Ленке, просто обхожу вокзал. Дома час на родителей, потом звоню Сереге. Рисую ситуацию, он свободен, и через полчаса мы уже пилим на «ушастом» на другой конец города. По дороге берем цветы. Мое появление радует, но не производит ожидаемого эффекта. В глубине души я понимаю, что ничего у меня здесь не будет и, пожалуй, пора завязывать. Вручаю букет, мехового чебурашку, поздравляю с рождением и присужденной недавно всесоюзной премией Ленинского комсомола.

Утром Серега доставляет меня обратно. Проникаю на территорию части через знакомое отверстие, у казармы меня отлавливает Струт.

– Ты куда делся? Обыскались вечером.

Думаю, чтобы получше наврать, но Струт обрубает меня превентивным вопросом:

– Домой, что ли, мотал?

Киваю в ответ, Струт обалдело крутит головой.

А через два дня батарею сотрясает новое происшествие. В обед с пилорамы вернулась рабочая команда, но бесследно исчезли два сопровождающих сержанта. Их ждут до вечера, следующий день, после чего полк поднимают по тревоге. Духи из рабочей команды толком ничего не знают. Дезертировать им нет никакого смысла. Беликов черпак, Килин – моего призыва, за штатом. Все начинают думать о плохом. Или пристукнул кто по пьянке, или в болоте утонули.

Полк прочесывает окрестности, но сержанты как сквозь землю провалились. На четвертые сутки, когда надежда почти умерла, ночью помдеж по части принял странный звонок: пропавшие объявились.

Ситуация оказалась до ужаса тривиальной. Пока духи горбатились на деревянном производстве, сержанты посетили местное сельпо, где через гражданского заполучили бутылку портвейна. Употребление ее за ближайшим углом породило забытое ощущение праздника жизни, и они решили продолжить его в ближайшем райцентре, в тридцати километрах, куда их и доставил рейсовый автобус. Там они догнались и, нагулявшись, собрались до дома, но, дезориентированные количеством употребленного алкоголя, сели на электричку, идущую в обратном направлении. Примерно через час они вывалились на перрон областного центра в совершенно непотребном виде, тут же напоровшись на группу старших офицеров, встречающих на соседнем пути высокое начальство. Оно выразило суровое недоумение по поводу странного прецедента, после чего мои сослуживцы оказали ожесточенное сопротивление вызванному патрулю, мотивируя тем, что противотанкисты не сдаются. Так они оказались на гарнизонной гауптвахте, где, очнувшись утром, осознали всю гнусность своего положения. В часть никто не сообщил. Возможно в отместку за неприличное поведение на вокзале, а может быть просто забыли. Время шло, караулы менялись, а за ними никто не приезжал. Так как они числились временно задержанными и кормить их было не положено, то перебивались тем, что пошлет бог, выводной и соседи-губари. На четвертые сутки через земляка выводного удалось уговорить дежурного сделать звонок в часть.

В батарее они появились через неделю после пропажи, исхудавшие и наголо обритые. Мы дружно осудили этот проступок на внеочередном комсомольском собрании, и уже на следующий день они стали бойцами стройроты, расквартированной в соседнем артполку. Рота формировалась из залетчиков, свозимых сюда со всего Мукашинского гарнизона, а по полку поползло зловещее: «Опять вторая».

На стройроту никак не могли найти командира, ни один из назначаемых не мог справиться с ее контингентом. Командование дивизии, в отсутствие постоянного руководства ротой, стало направлять туда, как в командировку, разных офицеров на неделю. Попал туда и мой взводный Круглов, который, по рассказам очевидцев, проявил себя далеко не героем. Батарейные панты в стройроте не пролезали, так как народ там был на подбор отчаянный, терять им было особо нечего. Оттерпев неделю, старлей сбежал в полк, хотя желающим предлагали остаться на этой должности, что для взводных было резким повышением. Из нашего полка со стройротой справлялись только два офицера, капитан Горкин и старший лейтенант Мажара, оба из второго дивизиона. Горкина я почти не знал, а с Мажарой как-то пришлось столкнуться и прочувствовать на себе его внутреннюю силу.

Однажды он случайно зашел в нашу батарею вместе со взводным Тимохой. Я шел по расположению, засунув руки в карманы, с расстегнутым воротником. Мы уже начинали буреть, постепенно выдавливая из себя духовское подобострастие. Жесткий окрик вывел меня из благодушного состояния:

– Сержант, ко мне!

Два узких зрачка в сером, холодном ореоле проткнули мозг до внутренней стенки затылка. Взгляд вводил в оцепенение и одновременно притягивал. Под коленками слегка захолодело, и ноги, теряя привычную упругость, сами три раза шагнули в сторону старлея. Глаза Мажары наливались бешенством. Душа же моя переместилась этажом ниже, оставив на своем месте неприятный вакуум, рука при этом торопливо шарила по вороту в поисках ненавистного крючка. В полк он пришел полгода назад, из Афгана. Впечатление к тому же значительно усиливалось почти двухметровым ростом, центнером мышечной массы без примесей и значком мастера спорта на кителе.

– А ну, встал смирно! Ни хрена себе, опухли салабоны…

– Ну ладно, кончай, хватит… – попытался вступиться Тимоха.

– Чего хватит? Чего хватит? Распустили сержантов…

Где-то в глубине у меня мерцала мысль, что надо бы маленько поборзеть, слишком много зрителей, но тело и язык не подчинялись.

Выручило появление Малыша. При виде себе подобного громилы, со значком КМСа на груди, лицо старлея просветлело. Безошибочно угадав в нем коллегу – а Мажара оказался мастером по вольной борьбе, – он даже улыбнулся:

– У тебя за что?