Гибельной дорогой

Несмотря на смятение моих чувств, объективное вредное для poиsk, специалистом была она прекрасным, добросовестно изучила всю доступную информацию о cистеме Жёлтого Дракона, потому была зачислена в службу контакта.

Ни тогда, ни сейчас, через столько лет безнадёжной разлуки, не могу объяснить свою любовь. Ни внешностью ни нравом она даже не походила на «женщину моего вкуса», не подходила под избранный и облюбованный за годы образ.

Беззаконная любовь, основанная на эфемерных предчувствах, которые мы понять, даже вывести на свет сознания пока не способны.

Глава пятая

Итак, Линь Цзе Сюй[3 - Линь Цзе Сюй (1785—1850) – государственный деятель Китая, активный противник порабощения Китая англичанами. Губернатор, возглавивший борьбу китайского народа против английских войск во время первой «опиумной» войны.]. Планета у звезды Жёлтого Дракона была открыта космической лабораторией «Фа Сянь»[4 - Китайский путешественник 7 века.]. «Фа Сянь» совершал рутинный полёт по составлению карт и поверхностному исследованию звёздных систем. Необходимо, чтобы выходя из надпространства в заданной области космоса, корабли не сгорали в солнцах, не разбивались о планеты, не попадали под губительное притяжение чёрных дыр. Поэтому, выйдя из надпространства, картограф, ориентируясь по звёздному небу, определял своё местонахождение, после чего этот сектор становился картой; фиксировалось время и направление движения в надпространстве, точка выхода, – так появлялся безопасный маршрут в эту часть Вселенной. Определив местонахождение и составив карту, корабль бегло исследовал солнечную систему, после чего совершал прыжок к следующей остановке.

Войдя в систему Жёлтого Дракона, «Фа Сянь» с расстояния в несколько сот миллионов километров обследовали все пять планет.

Со второй от звезды планеты были получены многомерные изображения нечто, что биологи, футурологи и физики лаборатории определили как «предположительно искусственные творения». Там же были записаны многочисленные, явно осмысленные сообщения в низкочастотном диапазоне не доступном человеческому уху. Похожие сообщения были записаны и на самой дальней, самой большой планете. Появилась первая из тысяч загадок, что преподносит каждая звезда. Но число загадок в системе Жёлтого Дракона мгновенно множилось на неизвестную величину. Как может существовать цивилизация на двух планетах, разделённых расстоянием в 800 миллионов километров, которые за время существования получили совершенно различные объёмы солнечной энергии; как может существовать одна цивилизация на планетах разных масс, когда по расчётам масса дальней планеты в 53 раза больше массы ближней; разных объёмов, когда дальняя планета по объёму в 383,3 раза больше объёма ближней? Средняя температура на дальней планете на 300 градусов ниже, а сама планета скорее газовое облако, и, условно говоря, «кусок» дальней планеты в нормальных условиях будет плавать в воздухе, в то время как ближняя планета состоит из густых, плотных газовых скоплений.

В отличие от тысяч планет замороженных в лёд газов, Линь Цзе Сюй была планетой газов горячих, которые удерживались большой скоростью вращения планеты и мощным притяжением её ядра. Высокая температура, губительная радиация делали её смертельной для человека. Но по этой же причине жизнь на планете была уникальна[5 - Быть может, жизнь на Америке и Сибири была столь же богата открытиями для человека, но уничтожив её, мы сами превратили исследованиябиологические в археологические. Но у Жёлтого Дракона разум проявил себя вызывающе очевидно – межпланетные путешествия кораблей, обмен сообщениями, спутники у планет. (Человечество вынесло вердикт разумности даже не рассмотрев возможность, описанную в футурологических трактатах, что объектами на орбите и в космосе могут быть нецивилизованные животные).].

Одно осознание того, как существует разум на газовой планете, означает для человека тысячи открытий в биоинженерии, теории газов, химической биологии, биокосмогенезе наконец.

Единственным не противоречивым предположением была межпланетная цивилизация.

Ближнюю к Жёлтому Дракону планету назвали Линь Цзе Сюй.

После возвращения «Фа Сянь» было принято единогласное решение об отправке исследовательского флота в систему Жёлтого Дракона. Мы впервые имели возможность познать межпланетную цивилизацию! Решение на poиsk было единственно возможным. Из четырёх человеческих планет Азия находилась ближе всех к загадочным планетам. На Азию стали прибывать эскадры с Земли, Америки и Сибири.

Флот из сотни кораблей доставил двадцать тысяч людей, которые за четыре земных месяца совершили больше открытый, чем все исследовательские экспедиции за несколько предшествующих лет. Было выявлено, что единственной обитаемой планетой являлась Линь Цзе Сюй. Её населяли существа длиной в два с половиной-три метра веретенообразной формы, прозрачные для человеческого глаза, располагавшиеся горизонтально относительно окружающей среды, как земные рыбы или пресмыкающиеся. По телу тянулись нити, которые мы оценивали как центры мозговой и нервной деятельности. В середине корпуса существовал сгусток похожей структуры, соединённый с нитями, который, видимо, являлся аналогом человеческого головного мозга. По его сторонам располагались две полости заполненные лёгким газом, – с их помощью особи могли принимать и издавать звуковые сигналы. Зрительные органы, органы обоняния у Fad отсутствовали, но с помощью эхолокации, электромагнитной и акустической, они прекрасно ориентировались в пространстве[6 - Fad происходит из смыслового корня нескольких европейских языков с основным вкусом – бесцветный, с привкусом – неясный, неопределённый. Fad укоренившийся, но неудачный термин, ибо даёт лишь внешнюю, да и то неполную характеристику обитателям Линь Цзе Сюй.]. Пищей для существ были планетарные газы; сквозь мембрану поверхности тела они поглощались и преобразовывались в энергию, – ничего похожего на систему пищеварения у Fad не существовало. Одна часть Fad поросла тонкими волосками способными генерировать электрические разряды различной мощности и создавать бесконтактное давление, которую биологи условно назвали «головой». Сон им был неизвестен. Удивительно, как эти существа без мышц и костей на газовой планете смогли создать прочные материалы и разработать космические технологии. С другой стороны, им, наверное, так же трудно понять, как обладая неловкими и грубыми пальцами, человек смог приручить электричество, освоить атомарное строительство материалов и создать нанокомпьютеры, если его органы чувств не позволяют ни ощущать ни видеть мельчайшие частицы.

Впервые в истории была выявлена цивилизация способная к межпланетным перелётам. Здесь воплощение разума физически меняло своё местоположение и создавало весомые и габаритные сооружения, то есть в некоторых элементах совершенно случайно повторило эволюцию разума на Земле. По простейшей аналогии Fad были признаны разумными. Не повтори они в этих элементах развитие человека, кто знает, признали бы мы цивилизацию Линь Цзе Сюй, либо увидел лишь животных, как случилось на Америке, либо растения, как на Сибири. В космосе Fad перемещались на вытянутых как древние ракеты кораблях сужающихся к носу. Существование надпространства, и, как следствие, возможность путешествия в глубоком космосе не были им известны. Жители Линь Цзе Сюй сравнительно недавно освоили сообщение с планетой на окраине своей системы. Там огромные объёмы газов путём давления и заморозки они соединяли в транспортабельные массы, затем придавали им внешнее ускорение, активизировали химические реакции внутри газового конденсата, и титанический объём вещества сам перемещался к их планете.

Цивилизация Линь Цзе Сюй поразила людей. Уникальные, ещё не известные человеку технологи по сжижению и транспортировке гигантских объёмов вещества, удивительные достижения в плавке, сварке, химических соединениях веществ, молекулярном и атомарном строительстве, использовании магнитных сил, а рядом бедность материальной культуры, которая находилась по числу предметов, наверное, на уровне древнеримской республики. В тоже время их знания, информационное богатство вполне сопоставимы с человеческим, хотя, конечно, и значительно меньше. На планете, на сколько удалось выяснить, не существовало никаких иных форм жизни, сколь-нибудь соответствующих определению животное-рептилия-насекомое. Колонии бактерий и Fad. Поразительно – генезис разумной жизни без противников на планете, без развития в борьбе за существование. Всё население Линь Цзе Сюй не превышало полутора миллиардов особей. Представляется, что жизнь их созидательно богата, но духовно бедна. Экспедиции достаточно быстро удалось освоить их язык из серий сигналов в низкочастотном недоступном человеческому уху диапазоне. За всё время poиsk они не предъявили человеку никаких требований. Исследовательские группы беспрепятственно «высаживались» на планету – фактически это означало плавание в скафандрах в газовых облаках без использования движителей и перемещение под panzers подвешенными на стропах магнитных волн; космонавты, как металлические скрепки передвигались под panzers, что находились в верхних разреженных атмосферных слоях, где можно было включать огнеопасные двигатели без угрозы подрыва газовых скоплений.

Таким образом, Fad изначально не препятствовали деятельности человека. При этом они сразу выдвинули требование: оставить систему Жёлтого Дракона и не возвращаться. Они не желали иметь с нами никаких контактов по совершенно загадочным причинам. Будто в своё время мы их обидели. «Паллада» отправлялась в одиночное плавание к Линь Цзе Сюй, чтоб объяснить позицию людей, которые стремятся к мирному добрососедству, объяснить богатство взаимных контактов, донести, что человечество не сможет выполнить их требование, и, наконец, стать первым дозорным.

Оставить без надзора цивилизацию вышедшую в космос, потенциально способную достигнуть ойkуmena и атаковать населённые миллиардами людей планеты человек не мог. На смену «Палладе» к Жёлтому Дракону должны были отправиться целые эскадры, которые, нравится это туземцам или нет, будут наблюдать за их развитием. Каждому человеку, в том числе и мне, было очевидно, что безопасность человечества в условиях, когда одна внезапная атака способна уничтожить нас как вид, требует надзора над Fad. Вместе с тем мы, конечно же, не собирались вмешиваться в их жизнь и развитие, и донести эту благородную и гуманистическую позицию до жителей Линь Цзе Сюй и надлежало экипажу «Паллады», а конкретно мне, как главе службы контакта.

Глава шестая

Команда корабля, раздёлённая стенами, работала в отделах. Иногда проводились общие учения, чтоб отработать экстренный взлёт, срочную эвакуацию, проверить слаженность экипажа, произвести очередной отсев негодных в poиsk. Но однажды не только экипаж «Паллады», но всех, кто находился на территории МЦИК, подняли по боевой тревоге.

Мы быстро облачились в уnиforma: голое тело облепил эластичный скафандр, голову укрыл шлем с прозрачной личиной. На спине походный ранец, правую кисть заключил и продлил руку автомат. На левом плече уnиforma, как птица у древних пиратов, нарост ракетницы. Мы вошли в прямой контакт; перед глазами по очереди переключились режимы зрения – тепловой, звуковой, электронный; огляделись вокруг сенсоры, активировались защитные поля; словно лампа в комнате в мозгу зажглась и погасла информация о боекомплекте, таблетках питания, запасе энергии.

Ночью в густом тумане под командой офицеров десанта под прикрытием panzers мы прочёсывали полигон. Нашему отделению, подчинённому сержанту пехоты, отвели участок в 7 километров по фронту. По приказу мы перестали дышать процеженным воздухом и перешли на автономное дыхание скафандра; капсул питания, газовой смеси для синтеза воды и воздуха хватило бы на несколько дней. В ранце лежал ещё нетронутый боезапас – пули, батареи электрических зарядов, запасные линзы и аккумуляторы тепловых лучей, выстрелы паралитического газа, рассчитанного на человека и известных млекопитающих, самонаводящиеся ракеты, «колючки», что зарывались, как древние мины, создавая поля смерти, или наводились с высоты как бомбы. По команде, вздрогнувшей в мозгу, мы загрузили в форменный bиnder маршрут, поднялись на сто двадцать метров, включили ночной обзор и медленно двинулись вперёд с патрульной скоростью в десять километров. Над нами плыли panzers. Через несколько часов утомительного патрулирования вторая линия вышла вперёд, мы вышли из прямого контакта. Я заснул. Через час bиnder разбудил, подключился к мозгу, мы вновь вышли в передовую линию. Уже рассвело. Мы устало рассматривали жёлтые поля Сибири, посёлки двухэтажных домов, свои тени в плоских зеркальных крышах солнечных батарей. Маршрут шёл через Переславль. Издалека он казался тесным кустом остроконечных сталагмитов. Мы приближались; каждое остроконечное строение увеличивалось, наступало, закрывая обзор. Приказа о смене высоты, о разрешении переговоров не было, и мы, словно лыжники на искусственных снежных склонах, построенных на полюсах Сибири, лавировали между зданиями, как между флажками. Размеренный строй распался; выбирая сходные маршруты, мы сбивались в пары, отставали, уворачиваясь от раскалённых облаков panzers, скользящих между домами. Я задержался, потеряв скорость в поворотах. Но по карте дальше было озеро, я не спешил, собираясь нагнать цепь над водой. Неожиданно между двумя башнями что-то вспыхнуло. Тело затрясла тревога, объявленная по цепи. Я выскочил над акваторией, – впереди, километров в пять по фронту из воды протянулись к солдатам лучи. Вокруг тел в unиformа искрились, словно фейерверки, несколько мгновений защитные поля, гасли, будто отключали электричество, и вниз валились куски тел. Змеёй с чёрной головой и белым туловищем, пересекая картину воды и неба с солдатами, наполнившую мозг, пикировал сбитый panzer. Сверху, будто конфетти в искрящийся, перекрещенный лучами праздник, сыпались обломки. В сознании прозвучала общая команда, и я на полной скорости вонзился в воду, наблюдая сенсорами заднего вида, как ещё один panzer попал в перекрестье лучей, вспыхнул звездой и осыпался обгорелыми лепестками. «Не похоже на учения». В сознании один за другим сменялись режимы зрения, – человеческий, тепловой, электронный, ультрафиолетовый, – ничего не было видно, только неясное пятно в глубине, заштрихованное помехами. Нечто огромное с большой скоростью поднималось со дна. Познавая мир Сибири, я понимал, что это наверняка животное, но может быть и разумное существо, но не машина. Оно убивало нас, ибо я чётко видел, как раскрылась рядом unиformа, из неё вывернулись внутренности, словно красная роза. Связи с сержантом не было, но по каналам командующего неслось «Атака! Атака!».

«Но может быть, это существо внизу, это последний уникальный разум планеты?»

«А если это учения и я не подчинюсь приказу? Меня отчислят, я не увижу Линь Цзе Сюй».

«А если жизнь, если мы вслед за Лесом уничтожаем уникальную форму жизни?»

«Меня уволят с флота за неисполнение приказа».

Ракетница дала залп, я помчался в бездну, мысленно распоряжаясь о настройке автомата на выстрелы электронными зарядами, включении на полную мощность защиты, чтоб электронные разряды и взрывная волна не сварили меня в воде. Неожиданно помехи спали. Гигантское существо с головой на длинной шее, похожее на дракона без хвоста, рыскало подо мной. Голова поворачивалась из стороны в сторону, из четырёх глаз тянулись кипящие в воде лучи. Воду бурили пенные стволы ракет, валились бомбы с panzers. Мгновение, и существо покрылось вспышками, рваными ранами, дымящимися синими чернилами крови. Всё это я видел уже спиной, поднимаясь на поверхность, чувствуя каждые две секунды толчки, когда вниз, мне в ноги отстреливала очередная ракета. Там всё пучилось в разрывах, а приглушённый фильтрами, но всё равно могучий жалостливый стон стоял в ушах, но я уже был спокоен.

Четырёхглазого дракона с глазами-лазерами мог придумать только человек.

Существом был автомат. Взрывались panzers без экипажей. Погибшие солдаты были биомашинами.

Дорогие учения.

Отличная пехота способная победить любые неожиданности. Верная тактика, мощная атака. Прекрасная уnиforma, доказавшая свою мощь на пиратских базах и в планетарных бунтах. Но кто знал тогда, сколь бесполезно всё это в будущей войне…

И напротив, сколь значимы мои жалкие сомнения перед атакой.

Глава седьмая

С приближением даты отлёта напряжённость работы возрастала. Дни проходили в проверках подчинённых мне отделов. Неделями сотрудники службы контакта жили рядом друг с другом, вырабатывая слаженность механизма. Как детали в моторе они притирались друг к другу. Контролируя их работу, я с психологами отслеживал роль каждого человека в коллективе, скрытые противоречия, подавленные антипатии, – внутренне напряжение в критический момент могло разорвать экипаж, как ядерный реактор. Одного из сотрудников пришлось отчислить, – ни её блестящий ум, ни огромные знания не стоят внутренних конфликтов при инопланетном контакте.

Вечерами, когда удавалось выкроить свободное время, капитан Трубецкой, судовой врач Кирилл Небойсягрязи и я собирались втроём распить бутылку драгоценного земного вина. В уютном баре МЦИК в отдельном кабинете мы возлежали на креслах, принимавших формы наших тел. Наш капитан, большой человек с густыми русыми волосами высокой волной уходившими к затылку, с усами и короткой русой бородой, с соразмерными чертами лица, всегда был немногословен. Потому мысли его всегда были точны, а гипотезы свежи и неожиданны.

Противоположностью был разговорчивый Небойсягрязи. По последней моде обритый наголо, но с тёмными узорами подращенных на сантиметр волос, что покрывали растительным орнаментом лысую голову. На тёмном лице светилась подковка усов выбеленной кожи, к правому уху поднималась по загорелым ступенькам лесенка незагорелых полосок. Надув вином щёки он маленькими глотками толкал вниз кадык, который всплывал, словно поплавок, Кирия замирал, наслаждаясь эхом вкуса, и начинал говорить, задавая тему наших бесед.

Конечно, больше всего мы говорили о системе Жёлтого Дракона. За два с половиной века исследований глубокого космоса человек ещё не сталкивался с цивилизацией освоившей межпланетные путешествия.

Никто из нас не нашёл определённый ответ на загадку Линь Цзе Сюй, но единогласно решили, что есть тайна в системе Жёлтого Дракона. Все мы хотели разгадать её; природное любопытство, – эхо творческого начала человека, опасение неизвестного, впитанное генами за тысячи лет выживания, притягивали нас, словно песни Сирен мореходов к гибельным скалам.

Расслабленные и усталые мы сидели молча, попивая вино маленькими глотками, чувствуя его удивительный земной вкус, отличный от американских, азиатских и сибирских вин. Каждый думал о своём. Наконец забыв о предполётной подготовке, о Жёлтом Драконе, я вспоминал детей, думал о Елене.

В те дни в мыслях не было никакого страха за их судьбы от полёта к Жёлтому Дракону, никакого предчувствия, что poиsk станет роковым в наших судьбах. Тогда я удивлялся, что во мне возродилась юношеская душа: никакого влечения к Лене я не испытывал, больше того, мысль о близости казалась мне нечистой. Я любил её любованием и восхищением. С усмешкой пожившего думал о том, что теперь единственным и совершенным счастьем для меня стало быть рядом с ней, видеть, как в задумчивости глаза её застывают в сибирский гранит, а мизинец помещается в уголке ровных губ, как улыбка за мгновение преображает её серьёзное лицо, как по-детски светятся розовым светом раковины её ушей, как размышляя, она приподнимает со лба волосы ладонью, а над переносицей играют клавиши морщин, как стыдливо хохочет, закрывая ладонями лицо, и что нет у неё татуировок на пальцах, не накрашены ногти, не выбриты узоры в волосах, нет украшений на лице и шее, и она естественно прекрасна, как степной сибирский пейзаж у тихого озера её родины.

Краснею и прячу глаза, встретив её внимательный и неподвижный взгляд. После него как-то глупо давать ей задания или спрашивать о результатах исследования социальной структуры Fad. Чувствовать преклонение перед ней было восхитительно и стыдно. Стыдно тем сильнее, что она понимала меня. В её серьёзном или весёлом взгляде я видел отражение своего волнения. Это было словно голым выйти в театр. Она понимала меня, я же не знал её мыслей. Она всегда была дружелюбна и приветлива, но держала дистанцию подчинённого лица.

Накануне вылета жена привезла в МЦИК детей. Мы провели два выходных вместе. Мы гуляли по Москве, побывали в музее исследователей, на космодроме, посмотрели мою каюту в МЦИК. Тогда и сейчас, чувствовал и чувствую, каким счастьем были эти два дня моей жизни. Только теперь воспоминание о счастье отражается болью – последний раз я видел всю семью живой.

Глава восьмая

Перелёт это работа. Экипаж это рабочий механизм. Человек это деталь механизма. Экипаж собирают и тестируют на земле, но слаженно работать механизм начинает только в месяцы полёта.

Крохотная каюта. Из боковых стен в узкий проход раскладывается кровать или стол с bиnder. Из стены над кроватью раскрывается гардероб. Из стены над столом выезжают полки с личными вещами – напитки, сладости, любимые книги. В короткой стене напротив входа мутная пластмасса туалета и душа. Соседская жизнь не слышна, но стены столь тонкие, что взрывная волна, проникнув в крейсер, мгновенно сомнёт все переборки. И это правильно. Единственный способ выжить в космосе заключён в корабле. Мечтать спастись в скафандре или лёгком катере всё равно, что надеяться пересидеть шторм под водой, захватив полные лёгкие воздуха.

Вода, сотни раз испачканная и очищенная. Моча и кал, выжатые в питьевую воду. Объедки, возрождённые в пищу. Всё облегчает военный крейсер. Все трудности жизни для того, чтоб установить лишний защитный экран, увеличить мощность реактора, добавить ещё одну солнечную батарею, всё для того, чтоб иметь шанс спастись в реальном космическом сражении. В сражении, которого ещё не было за двести лет kosmoera, (спецоперации против pиreйt и подавление бунтов kontеrrиtоrио не в счёт), и, как тогда казалось, не будет никогда.

Общественные зоны «зелени», «еды», бар, тренажёрный зал – всё было подчинено созданию боеготового, слаженного экипажа, в котором дружеские, семейные и любовные узы были несущим каркасом.

Из каюты шесть шагов в пять дверей узкого коридора к лаборатории. В овальной лаборатории по стенам откидные столы рабочих мест. В центре комнаты овальный остров, – банк данных и исследовательская аппаратура. Через четыре часа шаг из лаборатории в шахту лифта и секунда до столовой. Пол часа еды и полтора отдыха. Вновь пять часов в лаборатории. Вечером (сибирской ночью), ужин в столовой, шум в переполненном баре, жар в переполненном спортзале, либо тесная каюта. Я оставался в каюте и снова работал, затем засыпал. Просыпался через шесть часов бодрым, деятельным, неспособным доспать ещё два привычных часа. Ночью мгновенно засыпал, чтобы вновь проснуться за два часа до побудки.

Иногда я садился на balkon и смотрел, как мы плывём в космосе, словно в тёмной воде, усыпанной светящимся планктоном. В эти часы поглощения космосом я успокаивался, волнение работы уходило. Как расслабленный массажем, я засыпал, успокоенный плавным течением космоса. Но через несколько минут просыпался, будто меня будили. Однажды я проснулся под взглядом Кирии.

Он увёл меня в медчасть, где после обследования предложил успокоительные пилюли. Но мы оба знали, что сняв нервное напряжение, мы отключим и источник питания восхитительной работоспособности.

Вечером одного из однообразных дней я вернулся в каюту. Потолок и стены озарил яркий, рабочий, последний перед выходом свет. «Дважды темнее», – свет потускнел. «Ещё темнее», – и каюта погрузилась в вечер, в углах легли тени, потемнел потолок. Тишину разобрало на отдельные клавиши тихое фортепиано. Я высыпал в стакан сухой сок, растворил его тёплой водой из крана в душе, нажатием кнопки откинул от стены кровать и сел на край, упираясь лбом в стену.