Воскресение мертвых

«О воскресении тел человеческих». М., 1913)

Доказательства возможности воскресения

Ко всякому учению, являющемуся истинным, прирастает нечто ложное. Причиной этого является не какое-либо естественное начало, а нарочитое искажение истины. В этом можно убедиться на примере некоторых, занимавшихся в древности философскими исследованиями. Такие люди ни одной истины не оставили не оклеветанною: ни существа Божия, ни Его ведения, ни деятельности, ни всего того, что с этим связано и предписывает нам образ благочестия. Одни совершенно и решительно отвергают истину в этих предметах, другие извращают ее по своим воззрениям, а третьи стараются подвергнуть сомнению самое очевидное. Поэтому необходимо иметь два рода доказательств: одни (непрямые) – в защиту истины для неверующих или сомневающихся, а другие (прямые) в подтверждение истины для благомыслящих, охотно принимающих истину. Следовательно, желающие рассуждать об этих предметах должны соотносить и сами доказательства, и порядок их с конкретной ситуацией. Конечно, в отношении к естественной последовательности, доказательства прямые, подтверждающие истину, должны предшествовать доказательствам непрямым, защищающим истину; но что касается большей пользы тех или других доказательств, то наоборот, непрямые должны предшествовать доказательствам прямым. Так земледелец не может с пользою бросать в землю семена, если наперед не очистит ее от трав диких и вредных для бросаемых добрых семян. Так и говорящий истину не может убедить никого, пока какое-нибудь ложное мнение господствует в уме слушателей и противится словам его. Поэтому, для большей пользы, и мы иногда излагаем доказательства истины непрямые прежде тех, которые прямо подтверждают истину. Таким же образом поступить я нахожу небесполезным в рассуждении о воскресении. Потому что даже касательно этого предмета одни совершенно не веруют, другие сомневаются, и что всего безрассуднее, при этом они не имеют никакого повода к неверию, и никакой основательной причины, по которой они не веруют или колеблются.

Будем рассуждать так. Бесспорно, не всякое неверие не имеет под собой иного основания кроме предубеждения, но иногда происходит от осторожности в изыскании истины: оно имеет справедливое основание, когда сам предмет, которому не веруют, представляется невероятным; но не верить тому, что само по себе не является невероятным, свойственно людям, не имеющим здравого суждения относительно истины. Итак, неверующие или сомневающиеся касательно воскресения, должны или допустить происхождение людей без всякой причины, – а это весьма легко опровергнуть, – или, полагая причину существующего в Боге, смотреть на этот догмат как на начало, и из него доказывать, что воскресение не имеет никакой вероятности. А это они сделают, если будут в состоянии доказать, что Бог или не может или не хочет тела мертвые и их части опять соединить и собрать так, чтобы вышли те же самые люди. Если же они это не могут, то пусть отстанут от такого безбожного неверия и не кощунствуют над тем, над чем не должно. Ибо утверждают ли они, что Бог не может, или что Он не хочет этого, – в том и другом случае они говорят неправду, как видно будет из нижеследующего.

Невозможным для кого-нибудь является дело, если он или не знает, как его сделать, или не имеет достаточной силы хорошо исполнить то, что знает. Но Бог не может не знать природы имеющих воскреснуть тел, целых ли членов или их частей, не может не знать, куда поступает каждая частица по разрушении тел и какая из стихий приняла каждую частицу, разрушившуюся и соединившуюся со сродным себе. Ибо Тот, Который еще до сотворения знал природу будущих стихий, из которых должны произойти тела человеческие, – Тот, очевидно, и после разрушения целого тела не может не знать, куда поступила каждая из частиц, употребленных Им для полного образования каждого тела.

Само происхождение тел доказывает то, что могущества Божьего достаточно для их воскресения. Ибо если Бог в первоначальном творении создал не существовавшие тела человеческие и начала их, то Он и разрушившиеся воскресит с такою же легкостью, так для Него и это равно возможно. Творцу свойственно извлечь и присоединить опять к телам и то, что расхищено животными, питающимися телами, если оно поступило в одно животное, или во многие, или из них в другие, или вместе с ними разрушившись, разложилось, обратившись в первые начала. Это особенно смущает некоторых, даже из мудрых, которым почему-то кажутся сильными такие недоумения, представляемые толпою.

Обычно говорят, что тела погибших при кораблекрушениях делаются пищей рыб, многие тела умерших на войне или по какой-либо другой причине лишенные погребения пожираются животными. Когда таким образом тела истребятся и составляющие их части распределятся по многим животным, и соединятся с телами питающихся: то, говорят, невозможно их отделение. И кроме того, некоторые из животных, напитавшихся телами человеческими, годны в пищу людям. Они соединяются с телами потребивших их, тогда и части людей, съеденных животными, поступают в тела других людей. Далее говорят о случаях людоедства, об известной мидийской трапезе, о трагических вечерях Фиеста, и приводят другие подобные несчастные случаи, происходившие у эллинов и варваров. Этим доказывают, как они думают, невозможность воскресения, так как невозможно, чтобы одни и те же части воскресали вместе с теми и другими телами, – но или тела первых из них не могут составиться, когда части, из которых они состояли, перешли к другим людям, или, если эти части возвратятся к первым телам, тела последних будут неполными.

Но такие люди, мне кажется, не понимают могущества и премудрости Создателя, Который не всякому веществу предоставил входить в соединение или смешение со всяким телом, и не затрудняется в отделении того, что соединилось, и все допускает или изменяет по Своей воле и сообразно с Своей целью.

Тела человеческие не предназначены в пищу ни одному животному, им, по достоинству природы, определена могила только в земле. А противоестественное никогда не может поступить в пищу нуждающимся в ней членам, а не поступившее в пищу не может соединиться с тем, чего оно не питает, значит и тела людей никогда не могут соединиться с подобными им телами, для которых эта пища противоестественна, хотя нередко проходит через их чрево по какому-нибудь ужасному несчастию; не имея питательной силы и рассеявшись по тем частям вселенной, от которых получили первоначальное свое происхождение, вещества тел соединяются с телами поглотивших их на время; потом же они опять отделяются от них премудростью и силою Божьей. И соответственно природе соединятся при воскресении каждое со своим, даже если были они сожжены огнем, или сгнили в воде, даже если были поглощены зверями, даже если иной член, отторгнутый от целого тела, разложился прежде прочих членов. Соединившись опять друг с другом, они займут прежнее место, чтобы составить то же тело, и дать новую жизнь тому, что умерло и совершенно разрушилось.

Даже не хочется останавливаться на доводах прибегающих к делам человеческим, которые говорят, что люди не могут возобновить свои произведения, если они разобьются, повредятся или обветшают от времени, которые на примере горшечников или ваятелей стараются доказать, что и Бог не желает, а если бы и желал, то не может воскресить умершее и разрушившееся тело. Эти люди не понимают, что этим рассуждением они тяжким образом оскорбляют Бога, ставя на один уровень силы совершенно различных существ, считая искусственное наравне с естественным. Останавливаться на этом стыдно; безрассудно опровергать мысли поверхностные и пустые. Гораздо приличнее и всего справедливее сказать, что невозможное у людей возможно у Бога (Лк. 18, 27; Мф. 19, 26). Посредством этого весьма уместного соображения вместе со всеми вышеизложенными разум доказывает, что воскресение тел дело возможное, значит оно не невозможно для Бога.

Говорят еще, что воскресение тел неугодно воле Его. Неугодное Богу бывает неугодно Ему или как несправедливое или как недостойное. Несправедливость можно усматривать или по отношению к самому смеющему воскреснуть, или по отношению к кому-нибудь другому. Но, очевидно, что воскресение не делает несправедливости никому из посторонних существ, которые считаются в числе существующих. Духовные существа не будут обижены воскресением людей, – ведь воскресение людей не послужит ни препятствием для их бытия, ни вредом, ни оскорблением. Так же не будут обижены ни бессловесные животные, ни бездушные твари; ибо эти и не будут существовать после воскресения; а в отношении к несуществующему невозможна несправедливость. Если даже кто допустит, что и они будут всегда существовать, то и тогда они не получат обиды от возобновления тел человеческих. Если бы даже они имели голос, то не стали бы обвинять Создателя, будто они несправедливо унижены пред людьми тем, что не удостоены одинакового с ними воскресения – ведь существам, у которых природа неодинакова, Справедливый не может дать и конец одинаковый. Кроме того, у кого нет никакого понятия о справедливости, у тех не бывает и жалобы на несправедливость. Так же нельзя сказать и о несправедливости по отношению к самому человеку воскрешаемому. Человек состоит из души и тела, и в воскресении нет несправедливости ни по отношению к душе, ни по отношению к телу. Никто рассудительный не скажет, что будет обижена душа; иначе он вместе с тем отвергнет и настоящую жизнь (если ныне, обитая в тленном и подверженном страданию теле, она не терпит от этого несправедливости, тем более для нее не будет обиды, когда станет обитать в теле нетленном и чуждом страдания). Да и тело, если ныне оно тленное, существуя вместе с нетленным, не терпит обиды, то очевидно, само сделавшись нетленным и существуя вместе с нетленным, этим не будет обижено.

Нельзя сказать и что воскресить и составить разрушившееся тело – дело, недостойное Бога. Потому что если было достойно Его создать тело худшее, тленное и подверженное страданию, то тем более не недостойно Его создать лучшее тело – нетленное и чуждое страдания.

Таким образом, я доказал посредством основных истин и вытекающих из них следствий каждый пункт нашего исследования, и стало ясным, что воскресение разрушившихся тел есть дело и возможное, и угодное, и достойное Создателя. Это же доказывает ложность противного мнения и неосновательность доводов людей неверующих. Не нужно ли сказать, что то, что Бог может сделать, Ему и желательно; и угодное Богу непременно возможно и сообразно с достоинством желающего?

Теперь же нужно доказать истинность учения о воскресении на основании причины, по которой произошел первый человек и потомки его, на основании общей природы всех людей и на основании будущего суда, который произведет над ними Создатель за все время жизни каждого из них и за всякие действия.

Доказательство на основании причины. Рассмотрим, случайно ли и напрасно сотворен человек, или для чего-нибудь; если для чего-нибудь, то для того ли он сотворен, чтобы ему жить и оставаться в своей природе, или для пользы кого-нибудь другого; если для пользы другого, то для пользы ли Самого Создателя или кого-нибудь из близких к Нему и удостоившихся большего попечения. Рассматривая это общим образом, мы находим, что всякий благоразумный и приступающий к какому-нибудь действию, если действует с намерением, то не делает напрасно ничего, но или для собственной пользы или для пользы кого-нибудь другого, о ком он заботится, или для самого дела, к которому он побуждается каким-либо естественным влечением.

Бог, конечно, сотворил человека не напрасно, – ибо Он премудр, а никакое дело премудрости не бывает напрасно, – и не для собственной пользы; ибо Он ни в чем не нуждается (Деян. 17, 24–25); Тому, Кто ни в чем не нуждается, ничто из созданного Им не может служить к собственной Его пользе. Также и не для кого-нибудь из созданных Им творений Он сотворил человека. Разум не находит какой-нибудь пользы, которая была бы причиною сотворения людей, ни для бессмертных существ, ни для бессловесных животных. Бессмертные существа не имеют ни в чем недостатка и не нуждаются для своего бытия ни в каком содействии людей, а животные по природе своей подвластны людям, а не созданы для того, чтобы пользоваться людьми, ибо несправедливо употреблять начальствующее и управляющее на служение низшим, или разумное подчинять неразумному, неспособному к начальствованию. Итак, если человек сотворен не без причины и не напрасно, – ибо ничто из сотворенного Богом не напрасно, и не для пользы Самого Создателя или кого-нибудь другого из творений Божиих, то очевидно, что, если смотреть на первую и общую причину всех вещей, Бог сотворил человека ради себя самого, ради благости и премудрости, созерцаемой во всех созданиях. Если же рассматривать причину ближайшую к сотворенным людям, – для жизни самих сотворенных, и притом для жизни, которая не на краткое время возжигается, а потом совершенно угасает. Такую жизнь, по моему мнению, Бог уделил животным; а тем, которые носят в себе образ Самого Творца, владеют умом и одарены разумным смыслом, Творец определил вечное существование, чтоб они, познавая своего Творца и Его силу и премудрость, и следуя закону и правде, пребывали во веки с тем, с чем проводили предшествующую жизнь, находясь в тленных земных телах. Существа, сотворенные для кого-нибудь другого, по справедливости перестают существовать, когда прекращают свое бытие те, для которых они сотворены, так как в творениях Божиих напрасное не имеет места. Но существа, сотворенные для самого бытия своего и жизни никак не могут подвергнуться совершенному уничтожению их бытия. Если причина их бытия всегда усматривается в самом их бытии, то всегда должно сохраняться созданное таким образом живое существо, делая и испытывая то, что ему свойственно, причем та и другая часть, из которых оно состоит, проявляется свойственным себе образом. Душа существует и пребывает с той природой, с какой она сотворена, и совершает свойственное себе, – а ей свойственно управлять телесными стремлениями и определять и измерять надлежащими признаками и мерами происходящее. Тело же стремится по природе своей к тому, что ему свойственно, и принимает назначенные ему изменения, а после всех прочих, относящихся к возрастам, к виду, к величине, – и само воскресение. Ибо воскресение есть самый последний вид изменения; это – изменение того, что еще останется в то время, на лучшее.

Мы любим и эту жизнь при всей ее скудости и тленности, как сообразную с настоящим состоянием нашим, и твердо надеемся на жизнь в нетлении. Ее мы не по человеческим выдумкам воображаем, обольщая себя ложными ожиданиями; мы веруем неложному ручательству, – намерению, с которым Бог создал человека из бессмертной души и тела, даровал ему ум и врожденный закон для соблюдения и сохранения того, что дано от Него и что потребно для разумной жизни. Мы хорошо знаем, что Он и не создал бы такое живое существо и не украсил бы его всем для всегдашней жизни, если бы не хотел, чтобы эта тварь всегда пребывала. Итак, если Творец создал человека для того, чтобы он, сделавшись созерцателем Его величия и сияющей во всем мудрости, всегда пребывал в таком созерцании, согласно с намерением Его и с природою, какую получил человек, то причина сего создания указывает на непрерывность его существования, а непрерывность – на воскресение, без которого человек не существовал бы всегда. Из сказанного очевидно, как причиной создания человека и намерением Творца ясно доказывается воскресение.

Если же такова причина, по которой человек введен в мир, то необходимо рассмотреть и то, что естественно следует за этим: природа сотворенных людей; за природою же сотворенных – праведный суд Творца и после всего этого – последняя цель их.

Природа человеческая равно утверждает веру в воскресение. Если вообще она состоит из бессмертной души и из тела, которое соединено с нею при сотворении, и душа и тело в человеке составляют одно живое существо, которое испытывает и свойственное душе и свойственное телу, действует и исполняет то, что относится к чувственному или умственному постижению. Поэтому совершенно необходимо, чтобы такой состав всецело направлялся к одному концу, – дабы все и во всех отношениях сходилось к одной гармонии и к общему согласию, – сотворение человека, природа человеческая, жизнь человеческая, действия и страдания, образ жизни и сообразная с природой последняя судьба. Если же есть единство и гармония во всем этом живом существе, если есть согласие между действиями души и отправлениями тела, то должна быть одинакова и последняя цель всего этого. А последняя цель будет одна, если живое существо дойдет до этой цели в полном составе – имея все свои части. Это возможно только тогда, когда разрушившиеся части вновь соединятся вместе свойственным им образом. Это по необходимости ведет к воскресению умерших и разрушившихся тел. Если ум и рассудок даны людям для осознания не только сотворенных сущностей, но и благости, премудрости и правды Того, Кто даровал их, то необходимо сохранение способности суждения, если продолжают существовать предметы, для которых дан разум. Существо же, получившее ум и рассудок, есть человек, а не душа сама по себе; следовательно, человеку должно оставаться всегда и состоять из души и тела; а таким пребывать ему невозможно, если не воскреснет. Ибо если нет воскресения, то не останется природа человека как человека. Если же человеческая природа не остается существовать, то напрасно душа связана с немощами тела и его состояниями, напрасно и тело удерживается от достижения того, к чему стремится, будучи направлено и сдерживаемо уздою души; напрасно существует ум, напрасны рассудительность и добродетельность, напрасны законодательство и уставы, и вообще все то, что есть прекрасного в людях и для людей, и напрасно самое сотворение людей и их природа. Но во всех делах Божиих и исходящих от Него дарах нет ничего напрасного, а значит, необходимо, чтобы бессмертной душе соответствовало вечное пребывание и тела.

Жизнь, прекращаемую смертью и тлением, мы называем пребыванием – имея в виду, что это выражение имеет не один смысл, и не одна мера пребывания, так как не одна и природа пребывающих существ. Так как пребывание сообразно природе пребывающего, то не стоит искать человеческого пребывания у существ совершенно нетленных и бессмертных, и у людей нельзя искать такого неизменного пребывания. Те сотворены бессмертными от начала и нескончаемо пребывают по единой воле Творца; а люди по душе имеют от сотворения непрерывное существование, но по телу получают нетление после изменения. Таков смысл учения о воскресении. Имея его в виду, мы ожидаем и разрушения тела, следующего за жизнью немощной и тленной, и после него уповаем иметь пребывание в нетлении: таким образом мы не равняем нашу смерть со смертью животных, и пребывание людей с пребыванием бессмертных. Итак, не надо сокрушаться, усматривая некоторое неравенство в пребывании людей. И не должно отвергать воскресения оттого, что отделение души от тела и разложение его разрывает непрерывность жизни. Ибо во время сна, по-видимому, также прерывается жизнь, состоящая в сознательном ощущении, но мы не отказываемся называть такое состояние жизнью. Некоторые называют сон братом смерти, не потому, чтобы производили их от одних и тех же предков, а по сходности состояния умерших и спящих, по спокойствию и нечувствительности ко всему происходящему, и даже к собственной жизни. Итак, если мы жизнь людей, несмотря на то, что она подвержена таким изменениям от начала до разрушения, и терпит перерывы на время сна, не отказываемся, однако, называть тою же жизнью, – то мы не должны отвергать и жизни, следующей после разрушения, к которой приведет воскресение, – хотя она прерывается на некоторое время разлучением души и тела.

Потому что такова природа людей; с самого начала по мысли Творца она получила в удел – подвергаться изменениям и имеет пребывание прерываемое то сном, то смертью, то переменами в каждом возрасте, так как последующий возраст не обнаруживается ясно в предыдущем. У младенцев не замечается того, что обнаруживается у юношей, в юношеском возрасте – того, что свойственно мужам зрелым, а у последних – того, что бывает у стариков. Всем известно, что прежде всего должны быть брошены семена, потом, когда после образования и развития плод явится на свет, наступают младенчество, детство, юность, зрелость, после зрелости – упадок естественных сил – до старости, а потом разрушение одряхлевших тел. И так, хотя в семени не увидеть жизни человеческой, а жизнь не обнаруживает последующего разрушения на первоначальные стихии, но порядок естественных явлений внушает веру в то, что еще не подтверждено самыми явлениями: и разум, исследуя истину в естественном порядке, удостоверяется в воскресении, имея надежнейшие и более сильные, чем опыт, основания к подтверждению истины.

Раскрыв сколько можно первые доводы (сотворение и природу людей), нужно доказать рассматриваемую нами истину и посредством последних: я говорю о предстоящей каждому человеку награде или наказании по праведному суду, и о цели человеческой жизни. Прежде рассмотрим мысль о суде. Скажу здесь, что признающие Бога творцом всего, должны также признать, что ничто ни на земле, ни на небе не изъято из управления и провидения Божия, но что попечение Творца простирается на все сокровенное и явное, малое и великое. Ибо все сотворенное имеет нужду в промысле Творца, и каждое существо в частности, относительно своей природы и назначения, для которого оно создано. Человек, о котором теперь речь, как слабый, имеет нужду в пище для поддержания жизни; как смертный – в потомстве для продолжения рода, как разумный – в правосудии для законного приобретения пищи и потомства. Если же все эти потребности свойственны человеку по его природе, то необходимо, чтобы, как пища и преемство рода относятся к обеим частям его существа, так и правосудие простиралось на всего человека состоящего из души и тела, – и чтобы весь человек подлежал суду за все свои дела, и получал за них награду или наказание. Если праведный суд полагает возмездие за действия обеим частям, и ни одна душа должна получить возмездие за то, что сделано ей вместе с телом (ведь она не сама по себе увлекается к грехам телесных удовольствий, пищи или других чувственных благ) и ни одно только тело (оно само по себе не способно рассуждать о законе и правосудии), а человек, состоящий из того и другого подлежит суду за каждое из своих действий. Между тем разум не находит этого воздаяния ни в настоящей жизни, ни после смерти. В настоящей жизни нет его по достоинству, так как многие безбожники, преданные всякому беззаконию и нечестию, не испытывают несчастий до самой смерти, и напротив, проводящие жизнь свою в добродетели, подвергаются скорбям, обидам, клеветам, мучениям и всяким бедствиям. После смерти нет его, потому что человек не состоит еще из обеих частей, пока душа отделилась от тела, а тело разложилось. Следствие очевидно для всякого: именно что надлежит по апостолу, «тленному сему» и рассыпавшемуся «облещись в нетление», чтобы, когда умершие оживут через воскресение, и опять соединится разделившееся или совершенно разрушившееся, каждый получил должное, за то, «что с телом соделал, благое или злое» (1 Кор. 15, 53; 2 Кор. 5, 10).

Не признающие Промысл пусть поразмыслят: навсегда ли оставлена без внимания жизнь и все поведение людей и распростерт на земле какой-то глубокий мрак, покрывающий неведением и забвением самих людей и дела их, или гораздо безопаснее полагать, что Творец управляет Своими творениями, надзирает над всем существующим и совершающимся, и есть судия дел и намерений? Если бы не было суда над человеческими деяниями, то люди не имели бы никакого преимущества перед животными, а были бы еще несчастнее их, так как они борются со страстями, заботятся о благочестии, правде и о прочих добродетелях; а жизнь скотская была бы самою лучшею, добродетель – нелепостью, угроза суда – смешною, наслаждение всякими удовольствиями – величайшим благом; и общим для всего учением и одним законом было бы любимое у невоздержных и сладострастных правило: «будем есть и пить, ибо утром умрем» (Ис. 22, 13; 1 Кор. 15, 32). Конец такой жизни – совершенное бесчувствие. Если же Творец людей имеет какое-нибудь попечение о своих творениях, и соблюдает различие между доброю и худою жизнью, то это последует или в настоящей жизни, когда еще живут люди добродетельные или злые, или после смерти, когда они подвергнутся разделению и разрушению. Но ни в том, ни в другом случае не может быть соблюден праведный суд. Ибо в настоящей жизни ни добрые не получают должного за добродетели, ни злые – за свое нечестие. Я уже не говорю о том, что, пока пребывает наша природа в том виде, в каком мы теперь существуем, эта смертная природа не может понести наказание, которое равнялось бы весьма многим и весьма тяжким преступлениям. Так разбойник, правитель или тиран, умертвивший несправедливо бесчисленное множество людей, одною смертью своею не мог бы заплатить за них правосудию. Так нечестивец, который не имел ни одного истинного представления о Боге, предавался всякому глумлению и злохулению, презирал божественное, попирал законы, растлевал детей и женщин, несправедливо разорял города, сжигал дома вместе с живущими в них, опустошал области, истреблял множество людей, или даже целый народ: каким образом он в тленном теле получил бы наказание, соразмерное с этими злодеяниями, если смерть предвосхищает его от заслуженного наказания, и смертное естество его недостаточно для возмездия даже за какое-нибудь одно из преступлений его? Итак, ни в настоящей жизни не видно праведного суда, ни после смерти.

Смерть есть или совершенное прекращение жизни, так что душа вместе с телом разрушается и истлевает, или душа пребывает одна, неразложимая, неразрушимая, негибнущая, а разрушается только тело, не сохраняя никакого воспоминания о содеянном, и никакого ощущения того, что оно испытало под влиянием души. Ибо если совершенно угасает жизнь людей, тогда нет никакого попечения о людях уже не живущих, никакого суда над теми, которые жили добродетельно или нечестиво; а в таком случае совершатся все злодеяния беззаконной жизни, и множество гнусностей, связанных с такою жизнью, и главное из этих беззаконий – безбожие. Если же подвергается тлению одно тело, и каждая из разрушившихся частей его переходит к сродным стихиям, а душа, как нетленная, остается сама по себе, то и тогда суд над нею не будет иметь места, так как нет здесь правосудия. Но нелепо предполагать, будто от Бога или у Бога бывает какой-нибудь суд, в котором нет правды: а правды не бывает в суде, когда недостает того, кто совершил праведное или неправедное. Совершил же в жизни то, о чем производится суд, человек, а не одна душа. Кратко сказать, такой суд был бы несправедлив.

Если будут награждены добрые дела, то, очевидно, будет оказана несправедливость в отношении к телу, которое участвовало с душой в трудах при совершении добра, и не участвует в награде за добрые дела; и тогда как душа часто получает прощение некоторых согрешений ради немощи и нужд тела, само тело будет лишено награды за участие в добрых делах, в которых во время жизни и оно несло труды вместе с душой. И когда будут судимы согрешения, не будет соблюдено правосудие по отношению к душе, если она одна подвергнется наказанию за те грехи, которые она совершила подвигнутая телом и увлеченная его стремлениями или движениями. Или какая была бы справедливость, – подвергать суду одну душу за то, к чему она по своей природе не имеет ни вожделения, ни влечения или стремления, например, за роскошь, или насилие, или жадность, или несправедливость, и происходящие от них пороки? Если большая часть таких злодеяний бывает от того, что люди не сдерживают волнующие их страсти, а страсти возникают от требования и нужд тела, от попечения о нем и угождения ему, – ибо ради этого всякое стяжание и наслаждение, так же супружество и все житейские дела, из которых одно считается предосудительным, а другое нет. Где же правосудие, если одна душа подвергнется суду за то, к чему тело первое чувствует стремление и увлекает душу к сочувствию и к общению в действиях для того, что ему потребно? Если же страсти принадлежат не одному телу, а и душе человека, что справедливо, так как единая жизнь его слагается из обоих, однако, не можем сказать, чтобы они принадлежали одной душе, если отдельно рассматриваем ее собственную природу. Ибо если она совершенно не нуждается ни в какой пище, то она никогда не может стремиться к тому, в чем она не имеет нужды для своего бытия, не может домогаться чего-нибудь такого, чем она вовсе не может пользоваться; она никогда не будет скорбеть о недостатке денег или стяжаний, как совершенно бесполезных для нее. Если она выше тления, то не страшится того, что могло бы причинить ей смерть; не страшится ни голода, ни болезни, ни увечья, ни огня, ни железа, потому что она не может потерпеть от этого никакого вреда или болезни, так как ее совершенно не касаются ни тела, ни силы телесные. Если же страстные движения присваивать собственно душам – нелепо, то преступления, происходящие от них, и наказания за них возлагать на одни души – чрезвычайно несправедливо и недостойно суда Божия.

Каким образом представить себе мужество и твердость в одной только душе, когда она не боится ни смерти, ни ран, ни отсечения членов, ни ущерба, ни ударов, ни происходящих от них страданий, или несчастий? Каким образом представить в ней воздержание и целомудрие, когда она не влечется никаким желанием к пище, или совокуплению, или другим удовольствиям и наслаждениям, когда ничто другое ни изнутри не возбуждает ее, ни извне не подстрекает? Как представить в ней благоразумие, когда в ней нет естественного стремления к какой-либо внешней деятельности? Каким образом душам может быть свойственна справедливость в отношении друг к другу или к чему-нибудь, когда они не имеют, почему бы, чем бы и как бы воздать по заслугам или по закону равномерности за исключением почтения к Богу, когда они не имеют стремления, или побуждения к пользованию своим или к воздержанию от чужого: когда пользование тем, что сообразно с природою или воздержание от сего свойственно тем, которые так рождены, чтобы могли пользоваться; а душа ни в чем не имеет нужды, и не так устроена, чтобы пользоваться тем или другим, и поэтому в ней не может оказаться своекорыстия.

И нелепее всего то, что установленные законы относят к людям, а возмездие за законные и незаконные деяния обращают на одни души. Бог не душам заповедал воздерживаться от того, что нисколько не свойственно им, например прелюбодеяния, убийства, воровства, хищения, поношения родителей, и вообще всякого пожелания, причиняющего ближнему обиду и вред. Ибо заповедь: «чти отца твоего и матерь» (Ис. 20, 12; Лк. 18, 20) не к душам только относится, потому что не души рождают душ, так чтобы им называться отцом или матерью, а люди людей. Так же и эту заповедь: «не прелюбодействуй» (Исх. 20, 13), несообразно было бы обратить к душам, когда между ними нет различия полов, и в них нет ни способности, ни стремления к совокуплению. А если не может быть совокупления, то невозможно и законное совокупление, то есть брак; когда же не существует законное совокупление, то не может быть и незаконное совокупление, и вожделение, т. е. прелюбодеяние. И запрещение похищать или желать большего не относится к душам; ибо им нет нужды в том, что нуждающиеся, вследствие естественного недостатка или потребности, похищают или отнимают силою, например, золото или животное, пищу или одежду. Для природы бессмертной бесполезно все, что для нуждающихся составляет предмет стремления, как полезное.

После вышесказанного остается рассмотреть доказательство, основанное на цели человека. Здесь следует указать, что и для произведений природы и для произведений искусства должна быть свойственная каждому цель: в этом убеждает нас всеобщий смысл и свидетельство наглядного опыта. Разве мы не видим, что одну цель имеют земледельцы, другую – врачи, и еще, что иное назначение того, что родится из земли, и иное животных, которые питаются от нее и рождаются по некоторому естественному преемству? Если же это несомненно, и силы, как естественные, так и искусственные, а также их произведения, должны иметь свойственное им назначение, то совершенно необходимо, чтобы назначение людей, как особенных по своей природе существ, не имело ничего общего с другими. Ибо несправедливо назначать одну и ту же цель и для тех, которые не имеют разумного суждения, и для тех, которые действуют по врожденному закону и разуму, и способны к жизни разумной и к справедливости. Таким образом, беспечальность не может быть их целью, – ибо это было бы у них обще с существами, лишенными всякого чувства; не может также считаться целью и наслаждение тем, что питает и услаждает тело, и обилие удовольствий, – ибо тогда имела бы преимущество жизнь скотская, а жизнь добродетельная была бы бесцельна, – это я считаю назначением зверей и скотов, а не людей, одаренных бессмертною душой и разумным суждением.

Равным образом не может быть назначением человека блаженство души, отделенной от тела. Ибо мы рассматриваем жизнь и назначение не одной какой-либо из частей, из которых состоит человек, но человека, состоящего из обеих. Цель же эта, по причинам неоднократно высказанным выше, не может быть указана для живущих людей ни в этой жизни, ни по отделении души от тела, потому что человек не есть уже человек, когда тело разрушилось или совершенно уничтожилось, хотя бы душа и продолжала существовать сама по себе. Если это так, то совершенно необходимо, чтобы назначение людей находилось в каком-либо ином состоянии этого двухчастного живого существа. А раз так, то непременно должно быть воскресение тел, умерших и совершенно разрушившихся, и вторичное существование тех же людей; ибо естественный закон определяет цель ни для человека вообще и ни кое-кого из людей, но для тех самых, которые провели эту жизнь, а они не могут опять существовать, как те же люди, если те же самые тела не будут возвращены тем же самым душам. Но это возможно только через воскресение. Когда это совершится, тогда будет достигнута цель, сообразная с природой людей. Никто не согрешил бы, если б сказал, что цель сознательной жизни и разумного суждения – в постоянном и непрерывном занятии тем, к чему больше и прежде всего приспособлен естественный разум – в созерцании Сущего и непрестанном услаждении Его заповедями, хотя многие из людей, слишком пристрастно и сильно предавшиеся земному, не достигают этой цели. Не изменяет общего жребия множество таких, которые уклоняются от предназначенной им цели: каждый подвергнется суду и каждому будет соразмерена награда или наказание за добрую или худую жизнь.

(Из трактата Афинагора Афинянина «О воскресении мертвых».

Ранние отцы Церкви. Антология. Брюссель: Жизнь с Богом, 1988)

Истина воскресения

Ни одна из истин нашего православно-христианского вероучения не подвергалась и не подвергается так часто сомнениям и отрицанию, как эта истина о воскресении наших тел.

Сомневаться в будущем воскресении мы тогда только имели бы право, если бы могли доказать, что Бог или не в силах, или не хочет совершить этого чуда. Но ни того, ни другого доказать никто не может.

Конечно, после смерти с телом нашим произойдет великая перемена. Оно превратится в перст и, в конце концов, от него ничего больше не останется, как один прах, который смешается с землею. Но отсюда отнюдь не следует, что Бог Всемогущий не может этот прах снова собрать и оживить. Если Он из ничего мог целый мир, а с ним и человеческое тело, вызвать к бытию, то почему Он не может рассеянный прах нашего тела снова собрать и облечь в форму человеческого организма и снова вдохнуть в него жизнь? Неужели может отсутствовать такая сила у Того, Который, по свидетельству истории, так часто совершал это на деле, Который действительно многих воскресил из мертвых? Не Он ли пробудил от вечного сна, по молитве слуги своего Илии, сына вдовы сарептской? Не Он ли возвратил к жизни того мертвеца, который брошен, был в гроб пророка Елисея[2 - 4 Цар. 13, 21.] и ожил, как только коснулся костей этого пророка? Не Он ли душу дочери Иаира вызвал из загробной жизни[3 - Лк. 8, 49–56.], и снова соединил ее с умершим было телом? Не Он ли обрадовал вдову Наинскую, о которой повествует Евангелие, воскрешением ее сына[4 - Лк. 7, 11–16.], и сестер Лазаря воскрешением последнего в то время, когда он уже начал разлагаться? Не Им ли воскрешены Евтихий юноша[5 - Деян. 20, 9–12.], Тавифа[6 - Деян. 9, 40.] и другие? Не творит ли Он подобных чудес ежедневно в царстве природы? Взгляните на деревья, растения и плоды. Как всем нам известно, они все произрастают из одного семенного зерна. Но как произрастают? Сначала это зерно сеется в землю и там разлагается, умирает, и из этого умершего зерна развивается затем новое растение, новый плод. Если же Бог имеет силу производить из разложившегося семени столь чудные, разнообразные растения и плоды, то почему не может Он и из нашего умершего тела произвести прекрасное, и, как говорит апостол, бессмертное, нетленное тело?

Следовательно, у Бога никто не может отрицать силу пробудить наши тела; такое воскрешение вполне отвечает его мудрости и справедливости. В самом деле, не служит ли тело, так сказать, орудием, посредством которого душа осуществляет свои цели и намерения?

Что бы сделала она на земле доброго, если бы тело не являлось ее верным помощником и участником? Если хочет ли она заняться рассмотрением сотворенного, чтобы через это зажечь в себе огонь любви и благодарности ко всемогущему и всеблагому Творцу, то здесь ее орудием бывают глаза, которыми она воспринимает впечатления от этих поучительных предметов. Если желает сделать шаг вперед в учении о божественном домостроительстве и усовершенствоваться в познании истин христианского вероучения и нравственности, то этого достигает она не иначе, как посредством ушей, которые служат орудием для восприятия этих уроков. Если захочет защитить религию от нападающих на нее насмешников и клеветников, взять под свое покровительство задеваемую честь ближнего, вступиться за угнетаемых со стороны сильных, наставить не ведущих или заблуждающихся, исправить порочных, то это она может сделать и делает не иначе, как при посредстве языка. Собирается подать милостыню бедняку, оказать помощь больному, исполнить долг своей службы, защитить отечество – при этом ей необходимы бывают руки, которыми она оказывает человечеству эту полезную услугу.

С другой стороны, что делает душа здесь дурного, при чем тело не являлось бы ее деятельным помощником и сотрудником? Если воображение полно бывает нечистых, вредных мыслей и представлений, порождающих дурные, греховные пожелания, то все это ничто иное, как впечатления от тех предметов, которые она прежде или видела своими глазами, или слышала своими ушами. Если она обнаруживает вражду против Бога и Его Церкви, или из зависти и ненависти клевещет на ближнего, то не пользуется ли для этого главный образом языком? Если желает причинить убыток имуществу ближнего путем воровства, похищения, или если хочет отнять у ближнего самое дорогое его земное благо, жизнь его, то не употребляет ли для осуществления такого беззакония руки?

Можно ли после этого говорить о какой-нибудь несправедливости в том, что и тело наше, которое здесь на земле было постоянным соучастником души, которое помогало ей во всех добрых и дурных поступках, будет некогда воскрешено и примет свою часть в награде или наказании?..

Сказанное до сих пор слово должно убедить нас, что Бог силен снова воскресить наши тела, и что это воскрешение вполне отвечает Его мудрости и правосудию. Уже из этого мы в праве заключить, что Он действительно воскресит и нас. Но этому заключению мы находим подтверждение и во многих, недвусмысленных изречениях Священного Писания. Не дает ли нам Бог уже в Ветхом Завете несомненное удостоверение будущего воскресения? Не уверяет ли Он нас через пророка Исаию, что мертвые снова оживут? Не показывает ли Он пророку Иезекиилю в видении, как кости всех умерших из его народа собраны были вместе в свои тела и снова оживлены? Не говорит ли через пророка Даниила: многие из спящих в прахе земли пробудились, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление?

Еще более определенное уверение в нашем будущем воскресении находим мы в Новом Завете. Что говорит нам об этом прежде всего Спаситель, Который убедился в этом как через Свои бесчисленные чудеса воскрешения мертвых, так и через Свое собственное воскресение? Наступит время, говорит Он, в которое все находящиеся в гробах услышат глас Сына Божия, и, услышав, оживут. И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения. Далее: воля пославшего Меня Отца есть такова, чтобы из того, что Он Мне дал, – ничего не погубит, но все то воскресит в последний день (Ин. 6, 39). Я есмь воскресение и жизнь верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин. 11, 25).

Так учит Иисус, и Его учение часто повторяется Его учениками. Так, например, св. Ап. Павел в своем 1-м послании к Коринфянам подробно излагает следующие мысли: в Евангелии, которое благовествовал вам, которое и вы приняли, я показал вам, что Христос воскрес из мертвых; и что и мы снова воскреснем. Но есть некоторые из вас, которые отвергают будущее воскресение. Таковым я говорю, что если мы не воскреснем, если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес и, следовательно, фальшива наша проповедь и суетна наша вера. Но Христос, несомненно, воскрес из мертвых, а потому и мы воскреснем. Он именно воскрес, как первенец всех умерших, как первообраз нашего воскресения и как неопровержимое доказательство, что и мы воскреснем для бессмертной жизни. Но скажет кто-нибудь, как же воскреснут мертвые, в каком теле они придут, возможно, ли, чтобы наши тела, превратившиеся в прах, снова ожили? Таковому я отвечаю: безрассудный! То, что мы сеем, не оживет, если не умрет. Так и с нашим воскресением: сеется в тление, восстает в нетлении; сеется в уничижении, а восстает во славе и в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. И это произойдет вдруг, в мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубят и мертвые воскреснут, и мы изменимся (сделаемся нетленными). Когда же телесное сие облечется в нетление, тогда сбудется писание: поглощена смерть победою: смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» (1 Кор. гл. 15). А в апокалипсисе пишет св. Иоанн: я видел мертвых малых и великих, стоящих пред Богом, и судимы были мертвые по написанному в книгах (Откр. 20, 12).

Какая высокая и утешительная истина! Она убеждает, что наши тела некогда воскреснут, так как Всемогущий Бог силен воскресить их, и что это соответствует Его мудрости и правосудию и что, наконец, Он решительно заверяет нас, что Он это сделает. Но не для всех это воскресение будет радостным и утешительным. По учению Господа, только праведные воскреснут для вечной жизни, а нечестивые для строгого осуждения и вечного мучения. Как же мы должны пользоваться телом, чтобы оно воскресло для вечной жизни? Для этого нет надобности мучить и безмерно изнурять наше тело, но мы не должны и изнеживать его и потворствовать ему удовлетворением всех его желаний, как это делают некоторые неразумные матери в отношении детей своих. Так, например, нашим глазам хочется иногда смотреть на тот ил иной предмет или читать такие книги, которые способны в наших сердцах порождать нечистые пожелания и склонять к таким действиям, через которые мы можем согрешить пред Богом и людьми. Нашим ушам хочется часто слушать такие речи, которыми оскорбляется святость и унижается достоинство религии, или сквернится честь ближнего. Нашему языку хочется иногда изрыгать хулу на имя Божие, изрыгать неприличные и бранные слова и наветы, исполненные лжи и клеветы на ближних, и нередко случается, что такими речами подается повод и соблазн к греху, даже очень нередко хочется нам употреблять язык собственно для того, чтобы склонить и уговорить другого к дурному поступку. Наша гортань способна бывает переступить меру в пище и питье и предаться сластолюбию, а наша рука – к тому, чтобы захватить чужую собственность или нанести оскорбление своему собрату. При таких и подобных влечениях и порывах уступчивость и поблажка были бы совершенно греховны и пагубны. Такое потворство завело бы нас в бездну такой нравственной распущенности и таких беззаконий, которые лишили бы нашу душу и тело вечного блаженства.

Но мы не должны довольствоваться только тем, чтобы не употреблять наше тело для дурных поступков, но должны пользоваться им, как орудием для совершения добрых дел, для чего оно сотворено. Представьте себе, сколько добра мы можем сделать при посредстве его и его органов! Своими глазами можем созерцать красоты природы, как чудное произведение всемогущества и премудрости Бога. Своими ушами можем слушать слово Божие и таким образом побуждать себя к верному исполнению своего долга. Своими устами мы можем славословить нашего Творца и Господа, способствовать защите и распространению святой веры, можем оказывать пользу нашим собратьям посредством наставлений, предостережений и увещаний в отношении спасения души, преподавать утешение страждущим и оказывать им великую услугу в бедствиях и превратности их судьбы. Своими руками мы можем очень много делать ко благу человеческого общества, подавать, например, милостыню бедным, утолять их голод и жажду, одевать их наготу, врачевать их недуги, вообще оказывать ближнему услуги своею любовью и благожелательством. При всем этом мы не должны, впрочем, забывать того, что все это не есть дело нашего произволения, но наш непременный долг. По крайней мере, Спаситель, этот будущий Судья наш, говорит: «изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Ин. 5, 29).

Но здесь могут спросить меня: а что же будет с теми, у которых нет одного или нескольких органов и которые, следовательно, не могут делать из них свободного употребления? Конечно, есть между нами немало слепых, глухих, немых, или без других каких-нибудь органов. Но и у этих однако, есть средство и возможность собирать для себя сокровища для неба и вечности путем покорного и беспорочного перенесения своего телесного бедствия, и им, как и другим всем, не чужда надежда на будущее воскресение. Да, и они некогда восстанут из гробов, но не с тем уже изуродованным и искалеченным телом, в которое они, так сказать, заключены теперь. Их глаза, которые теперь не могут видеть дневного света, тогда откроются, и они увидят Царя славы во всем Его величии. Их уши, не восприимчивые теперь ни для какого звука, с восторгом услышат тогда чудные хвалебные песни, коими ангельские хоры воспевают своего Господа и Бога. Их язык, который лишен теперь способности говорить, будет чувственно славословить виновника своего бытия, их телесные органы, которые теперь парализованы и повреждены, получат новую силу и красоту. Словом, все их тело, по слову апостола, сделается не только бессмертным, но и совершенно свободным от всяких недостатков: сеется оно, говорит он, в немощи, а восстает в силе.

Таким образом, нас всех ожидает будущее воскресение, и, если мы умрем в вере и надежде, славное воскресение. Отсюда ясно, с каким чувством должны мы относиться к смерти. Представь себе, возлюбленный собрат, что ты обладаешь очень ветхим, близким к разрушению домом, и вот твой искренний друг делает тебе предложение оставить эту развалину и перейти в новый великолепный, очень красивый и прочный дом. Неужели ты отказался бы от такого предложения? Конечно, нет. Скорее принял бы его с радостью и восторгом. Не то же ли самое делает Бог с твоим телом, что делает тот друг с твоим домом? Ведь и твое тело, которое есть населяемый твоей душой дом, также очень непрочно. Вспомни только, сколько требуется забот и хлопот для того, чтобы хоть несколько лет просуществовала в нем душа твоя, как в своем жилище. То нужно насыщать его пищей, то уделять ему отдых и покой, чтобы накопить новых сил. Вспомни далее о различных болезнях и недугах, которые постигают то этот, то другой член, а то целое тело. И никогда несвободен этот дом от опасности разрушения, ни на один момент нельзя поручиться за то, не разрушит ли его какой-нибудь удар, например, молнии или другое какое-нибудь несчастье.

Но совсем не таков будет этот дом души твоей, когда ты снова получишь его в последний день из руки Сына Божия. Тогда твое тело будет похоже на новый великолепный, прочно устроенный дом, который никогда не будет подлежать ни разрушению, ни уничтожению. По научению апостола, сеется это тело в тлении, а восстает в нетлении, сеется в немощи, а восстает в силе. Умер поэтому, возлюбленный, твой страх, с которым ты встречаешь смертный час; не скорби при мысли, что этот столь непрочный дом души твоей скоро разрушится; позаботься лучше о том, чтобы смерть застала тебя в брачной одежде спасающей благодати, и ты, несомненно, восстанешь из своей могилы во славе. Не скорби чрезмерно и о своих присных, сошедших в могилу. И для них, где бы и в каком бы виде ни находился прах их, наступит некогда воскресение.

(Священномученик митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский). О воскресении тел. СПб., 1916)

Слово о бессмертии и будущем воскресении

Бессмертие, воскресение и жизнь будущая, – какая это великая, утешительная и спасительная истина!