Невидимый мир демонов

Другой подвижник IV века св. Кассиян Римлянин весьма подробно и интересно разработал вопрос о «борьбе с духом блуда». Упоминая между прочим в этой части своего сочинения о процветавших в его время ристалищах и играх в цирках, он ссылается на то, что и атлеты, стремящиеся к наградам и венкам, должны для сохранения своих сил беречь себя от увлечения похотью: «если там, – говорит Кассиян, – в мирских внешних состязаниях о венцах тленных так необходима чистота, то сколь безмерно необходимее она в нашем духовном внутреннем стремлении к венцам небесным? У нас требуется не внешняя только чистота от плотского греха или невольного осквернения, но также и внутренняя чистота мысли и чувства. Нам надлежит всяким хранением блюсти чистыми самые сокровенности сердца. Что те (ристалищные состязатели) желают иметь только телесно, тем мы должны обладать в глубинах совести. Вместе с тем, Кассиян говорит, что иное дело быть воздержанным, и иное чистым, пришедшим в невозмутимое состояние целомудренной непорочности и девственной невинности. Такая добродетель приписывается одним девственникам и девственницам душою и телом».

Как видно из сочинений подвижников Добротолюбия, сила половой страсти у многих аскетов, отдавшихся борьбе с ней, подавлялась с громадным трудом, причем она, несмотря ни на какие усилия подавить ее, иногда вновь возгоралась и мучила подвижника. Весьма интересно об этом предмете говорит Иоанн Лествичник, а именно, по его словам, подвижники приметили, что при борьбе с этой страстью «появляется иной помысел, который утонченнее всех других. Его называют набегом мысли, который без определенного времени, без слова и образа с быстротою стрелы внушает искушаемому страсть. Нет ничего скоробежнее в телах, ничего быстрее и мгновеннее в духах того, как этот помысел одним тонким напоминанием и безвременным и несказанным, а для иных даже и неведомым, вдруг являет свое присутствие в душе… Бывает, что душа от одного взгляда или прикосновения руки или слышания пения страстно блудствует (оскверняется и растлевается похотью), не думавши о том и не замышлявши того».

Ознакомившись вкратце с воззрениями христианских подвижников на физические страсти, каковы чревоугодие и блуд, перейдем к рассмотрению страстей иного порядка, а именно к унынию, печали и гневу.

Итак прежде всего об унынии.

Состояние уныния или упадка духа овладевает человеком, входит в его привычку и делается таким образом как бы страстью тогда, когда человек с этим состоянием не борется, ему подчиняется и губит этим свою энергию физическую, мысленную и духовную.

У подвижников Добротолюбия уныние называется также «сердечною тоскою»

, «изнеможением души»

. Чувство это сродни печали, о которой мы будем говорить дальше.

Из сборника Добротолюбия мы видим, что и христианским подвижникам было весьма знакомо это настроение уныния, но только причина этого настроения сводится к формуле очень простой. Они верили в демонов и в их злом воздействии видели причину «уныния», мучающего людей, причину всех этих темных настроений. Так, например, подвижник Авва Евагрий говорит, что бес уныния, который называется также полуденным, тяжелее всех бесов. Он приступает к монаху около десятого часа утра и кружит душу его до второго часу пополудни.

Особенно ярко картину такого навождения рисует нам св. Кассиян Римлянин. Вот его подлинные слова: «Когда уныние нападает на бедную душу инока, то порождает ужасание от места, отвращение к келье и презрение к братьям, с ним живущим, или на некотором от него расстоянии, как к нерадивым и совсем не духовным, самого же его совсем разленивает и отбивает от всякого дела, каким обычно ни занимается он в своем обиталище, и в келье сидеть отбивает оно у него охоту и к чтению приступить не допускает, и заставляет воздыхать и жаловаться, что, сколько времени прожив здесь, нимало не преуспел и никакого не стяжал плода духовного, и болезновать внушает, что остается в этом месте попусту, когда мог бы управлять другими и многим приносить пользу, никого здесь не воспитал и никого своим наставлением и учением не породил духовно… Так волнуется бедная душа, застигнутая такими вражескими кознями, пока утомленный духом уныния инок или в постель попробует броситься, или, оставя келейный затвор, попытает поискать избавления от такой напасти в посещении какого-либо брата»

.

Характерный образ человека, находящегося в унынии, дает нам другой подвижник Добротолюбия – преподобный Нил Синайский. Он говорит: «унылый, читая книгу, часто зевает и клонится ко сну, потирает лицо, тянется, поднимая руки, и, отвернув глаза от книги, пристально смотрит на стену, обратившись опять к книге, почитает немного, переворачивая листы, любопытствует видеть конец слова, считает страницы, делает выкладку о числе целых листов, осуждает почерк и украшения и, наконец, согнув книгу, кладет под голову и засыпает сном не очень глубоким, потому, что голод начинает уже тревожить его душу и заставляет позаботиться о себе».

Следующий род страсти, весьма близкий к унынию, есть чувство печали. О близком родстве этих двух страстей говорит один из подвижников Добротолюбия Кассиян Римлянин. По сравнению с унынием, печаль есть чувство более острое; уныние, как было уже сказано выше, является во многих случаях настроением как бы безотчетным, тогда как в основании печали лежит всегда ясно сознаваемая её причина. При этом печаль не есть страсть самодовлеющая, а является как бы отражением от других страстей человеческих. Она происходит от неудовлетворения человека в его привычке или приражении к известным ощущениям, так, например, подвижник Нил Синайский говорит: «Гнев желает отмщения; неуспех в отмщении порождает печаль». Точно также печаль является, по мнению того же подвижника, следствием неудовлетворения эгоистических желаний. Кто победил эти желания, говорит Нил Синайский, тот победил страсти, а кто победил страсти, тем не овладеет печаль. «Любящий мир, много имеет печалей, а презирающий все, что в мире, всегда весел».

Перейдем теперь к одному из самых ярких проявлений злых страстей – к чувству гнева.

Что есть гнев?

Согласно пониманию подвижников Добротолюбия, гнев есть такое возмущение сердца, которое может перейти в желание сделать зло огорчившему.

Относительно того, как возникает чувство гнева и как оно, разростаясь, переходит в чувство злопамятства, мы находим интересные страницы у св. Аввы Дорофея

. Авва Дорофей приводит для выяснения этого вопроса такой общий пример, когда один монах нанесет, например, другому монаху какое-либо незначительное оскорбление словом (малое слово брани). Слово это Авва Дорофей сравнивает с горящим угольком, могущим в костре разгореться в большое пламя. Авва Дорофей говорит «если ты перенесешь это слово, то ты и погасил уголек. Если же будешь думать – зачем он это сказал? Тогда, так и я ему скажу то и то; если бы он не хотел оскорбить меня, то не сказал бы этого, – так и я оскорблю его непременно. Вот ты и подложил лучинки или что другое – подобно разводящему огонь, и произвел дым, который есть смущение (огорчение). Смущение есть то самое движение и возбуждение помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце. А раздражение есть отмстительное восстание на опечалившего».

«Если бы ты перенес малое слово брани, – продолжает далее св. Авва Дорофей, – то погасил бы этот малый уголек, прежде чем произошло смущение. Однако и его, если хочешь, можешь удобно погасить, пока оно еще ново, молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца. Если же будешь продолжать дымить, т. е. раздражать и возбуждать сердце помышлениями: зачем он… так и я… то от сего разгорится сердце твое и породится воспаление раздражительности. Если хочешь, можешь погасить и ее, прежде чем произойдет гнев. Если же будешь продолжать возмущать и раздражать себя, то уподобишься человеку, подкладывающему дрова на огонь, от чего образуется пламень огненный и это есть гнев. А гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей (потов и трудов над собою)».

В заключение же св. Авва Дорофей говорит: «Всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели оне укореняются и укрепятся в вас и станут удручать вас, ибо тогда придется вам много пострадать от них. Иное дело вырвать малую былинку, а иное искоренить большое дерево».

По учению св. Кассияна Римлянина, гнев проявляется в следующих трех видах – первый тот, который пылает внутри, второй тот, который прорывается в слово и дело (так называемая вспыльчивость) или, как говорит св. Иоанн Лествичник, мгновенное возгорение сердца, и третий тот, который горит долгое время и называется злопамятством, переходящий иногда в высшую форму гнева – ненависть.

Относительно этого последнего вида, гнева св. Иоанн Лествичник говорит, что он представляет собой последний предел гнева – яд душегубный, грызущий сердце червь, вонзенный в душу гвоздь, непрестанный грех, неусыпное беззаконие, ежечасное зло».

О чувстве ненависти св. Антоний Великий высказывается так же, как об одной из самых злых человеческих страстей. Вспомним и то, что св. евангелист Иоанн говорит о ненависти в своем первом послании: «Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца»

.

Чувство ненависти является настолько интенсивным, производит настолько сильные вибрации, что они, по удостоверению ясновидящих, т. е. тех, которые имеют способность непосредственно воспринимать эти вибрации, могут быть даже видимы зрением ясновидящего.

У многих людей на почве чувства злобы и недоброжелательности иногда развиваются и другие дурные привычки, которые тоже можно отнести к злым человеческим страстям. Таковы, например, привычки к злословию, к осуждению и к уничижению ближних.

Об этих привычках св. Авва Дорофей, между прочим, пишет, что иное дело злословить, иное дело осуждать, иное – уничижать. Злословить о ком-либо – значит сказать страстно о его согрешении. Осуждать – значит, по мнению св. Аввы Дорофея, осудить самое расположение души своего ближнего, произнести приговор о всей его жизни. Уничижение же, по словам св. Аввы Дорофея, есть то, когда человек не только осуждает, но и презирает своего ближнего, гнушается им и отвращается от него, как от некой мерзости – это хуже осуждения и, по мнению св. Аввы Дорофея, гораздо пагубнее для человека.

Наконец, в заключение, мы не можем не привести весьма интересное изречение одного из подвижников Добротолюбия – блаженного Аввы Зосимы об усиленном гневе или двоегневии. Авва Зосима говорит, что двоегневен тот, в ком не умолкает брань, кто не довольствуется первым раздражением, но сам еще разжигает себя ко второму гневу… Кто разгневавшись, не сознается в вине своей, но еще более раздражает себя на гнев и жалеет не о том, что разгневался, а что не наговорил еще больше того, что сказал в раздражении своем».

К числу страстей отнесены нами тщеславие, гордость и сребролюбие (чрезмерная приверженность человека к имуществу).

Прежде будем говорить о тщеславии и гордости и о связи их между собою.

Человек эгоистический, не сознающий зла в инстинкте эгоизма, – на эгоизме основывающий всю свою душевную жизнь, творит зло просто в силу своей испорченной природы, поклоняющейся культу эгоизма. Одно из первых проявлений испорченности такого человека состоит в наслаждении, испытываемом им от ощущения самомнения или от ощущения умственной гордости…

Резкое осуждение и яркий протест против этих страстей мы нашли во всех сочинениях подвижников Добротолюбия. Они признают тщеславие началом гордости, понимая под словом «гордость» чувство более интенсивное, чувство самовозношения, доведенное до высшей степени. Самомнение же они признают страстью более слабой, тождественной с тщеславием. Поэтому они начинают сначала изучать психологию тщеславия и затем уже от тщеславия, как страсти более слабой, переходят к гордости, как к страсти сильнейшей и, по их мнению, более пагубной. Этого же порядка рассмотрения страстей будем держаться и мы при изложении мыслей подвижников Добротолюбия об этих двух страстях человеческих.

Итак, сначала о тщеславии.

Вот как говорит о тщеславии (честолюбии, славолюбии) св. Кассиян Римлянин в своем трактате «Борьба с духом тщеславия»:

«Тщеславие – страсть разновидная, изменчивая и тонкая, так что с самыми острозоркими глазами едва можно не только предостеречься от неё, но ее рассмотреть и узнать. Прочие страсти просты и однообразны, а эта многочастна и многообразна и отовсюду и со всех сторон встречает воина и когда он еще борется и когда уже является победителем. Ибо она покушается уязвить воина Христова и одеждою, и статностью, и походкою и голосом, и работою, и бдениями, (т. е. похвалою в том, что человек усердно работает над страстями, что он постится и молится) и постами, и молитвою, и уединением и чтением, и познаниями, и молчаливостью, и повиновением, и смирением, и благодушием и, как некий опаснейший камень подводный, покрытый вздымающимися волнами, в то время, как не опасаются, причиняет внезапно бедственное кораблекрушение плывущим при благоприятном ветре».

Очень близкую к приведенному изречению Кассияна Римлянина характеристику тщеславия мы находим у св. Иоанна Лествичника. Он говорит, что «тщеславие ко всему льнет: тщеславлюсь, когда пощусь; но, когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым; побеждаюсь тщеславием, одевшись в хорошие одежды; но и в худые одеваясь, также тщеславлюсь; стану говорить – побеждаюсь тщеславием; замолчу – опять им же побежден бываю. Как ни брось сей трезубец, все он станет вверх острием», – заключает свои слова св. Иоанн Лествичник.

Характерное изречение о тщеславии мы нашли также у Аввы Евагрия: «Трудно избегать домысла тщеславия, говорит он, ибо что ни сделаешь к прогнанию его, то становится началом нового движения тщеславия».

Интересное рассуждение, касающееся психологии тщеславного человека проводит в своем трактате «О любви» св. Максим Исповедник. Он замечает, что кто творит добродетели из тщеславия, тот и познания ищет из тщеславия же. Но таковой ничего уже не делает и не говорит для назидания, но во всем ищет уловить славу от видящих дело его или слышащих слово его. Обличается же страсть сия тем: если, когда некоторые из таковых станут хулить слова или дела его, – он крайне огорчается тем не потому, что те не получили назидания, ибо сей цели он и не имел, но потому, что он унижен или уничижен ими».

А вот еще одно тонкое замечание о проявлениях тщеславия, высказанное Кассияном Римлянином: «Иному тщеславие внушает, – говорит св. Кассиян, – что если бы он остался в мире, то легко стяжал бы и почести и богатство, хотя он никогда и не мог бы их достигнуть, обманывая его таким образом принесением в жертву безвестных надежд и заставляя тщеславиться оставлением того, чем никогда не владел».

Тедерь перейдем к страсти более сильной чем тщеславие – к гордости, о которой Кассиян Римлянин выражается так: «Усиление тщеславия дает начало гордости. От чрезмерного тщеславия рождается страсть гордости». Подвижник же Нил Синайский приводит относительно гордости и тщеславия такое характерное уподобление: «Блистание молнии предуказывает громовой удар, а о гордости предвещает появление тщеславия».

Последнее уподобление весьма верно выражает существо дела и вот почему. Мы определяем эти страсти, как мысленное самоуслаждение человека от сознания своего превосходства. Привычка человека часто погружать себя в это мысленное самоуслаждение может привести к тому, что состояние это из чувства сравнительно спокойного, как и всякое мысленное сознание известного блага, может перейти в настроение более возбужденное, в эмоцию, проникающую во все существо человека. Эмоция может перейти в такое состояние, которое св. Антоний Великий называет гордостью сердца и что мы обыкновенно называем самовлюбленностью или самообожением. Относительно этого состояния св. Антоний Великий выразился так: «Все грехи мерзки перед Богом, но всех мерзостнее гордость сердца».

Страсть эту другой христианский подвижник св. Кассиян Римлянин называет самым свирепым и неукротимым зверем, нападающим не только на людей обыкновенных, но и на людей, отдавших себя подвижничеству и «с лютым грызением пожирающим их, когда они достигают почти уже самой вершины добродетели». В последнем случае гордость является, как бы, возношением перед самим Богом, что вполне согласуется и с нашими терминами «самообожение», при такой гордости единственным высшим существом в мире для подвижника является он сам – подвижник, а не то Единое Великое «Я» – Господь Бог Вседержитель, Который создал весь мир и живет в людях, удостоившихся Его благодати.

У людей обыкновенных – не подвижников, гордость проявляется в форме так называемой надменности; таких людей надменных, в особенности в последнее время – время всеобщего поклонения эгоизму, мы встречаем на каждом шагу. Св. Авва Дорофей определяет надменность (или первую степень гордости) как состояние, «когда кто кого укоряет, осуждает, бесчестит, как ничего не значащего, а себя считает выше его». В сущности такая надменность есть увлечение самим «я», заставляющее считать себя выше всех окружающих.

Гордость, нападающую на людей, ведущих подвижническую жизнь и в ней преуспевающих, авторы сборника Добротолюбия называют гордостью духовной. По определению св. Аввы Дорофея, эта гордость «гордится против самого Бога и приписывает себе свои подвиги и добродетели, а не Богу, как будто бы он (подвижник) сам собою совершил их, своим знанием и умом, а не помощью Божией». Об этой гордости св. Кассиян Римлянин говорит, что «коль скоро она овладеет бедною душою, то как какой-нибудь свирепейший тиран, по взятии самой верхней крепости добродетелей – смирения, весь их город до основания разрушает и разоряет».

Выражая все эти горячие свои протесты против гордости, некоторые подвижники, как, например, св. Ефрем Сирин, заключают свои речи такой успокаивающей сентенцией: «Сколько не превозносится человек в гордыне сердца своего, все же он попирает землю, из которой взят и в которую пойдет».

Приведенные нами человеческие страсти – тщеславие и гордость дают начало многим другим злым страстям человеческим. Из них наиболее распространенными среди людей являются страсти человека ко лжи и лицемерию. «Кто сделался рабом тщеславия, – говорит св. Иоанн Лествичник, – тот ведет двойную жизнь – одну по наружности, а другую по образу мыслей и чувств; одну – на людях, а другую – наедине с собою». Иначе говоря, этим изречением св. Иоанн Лествичник выражает мысль, что в этой двойственной жизни, происходящей от тщеславия, – та жизнь, которую тщеславные проявляют на людях (жизнь наружная) есть, по существу своему, жизнь обмана и лицемерия. В своих сочинениях св. Иоанн ничего не говорит о том, насколько такая жизнь была распространена в его время; но что касается нашей эпохи, то все мы ощущаем, что обман и лицемерие есть воистину та атмосфера, в которой мы постоянно живем и в которой, если и попадаются правдивые люди, то только как исключение.

Из сентенций св. Аввы Дорофея в его «подвижнических наставлениях» мы извлекаем определения следующих видов лжи: 1) ложь словами, когда человек придумывает лживые объяснения и факты для своих эгоистических целей, 2) самообман – ложь бессознательная, когда человек, привыкая обманывать других, начинает обманывать и самого себя и 3) ложь жизнью, когда человек притворяется своими поступками, чтобы обмануть людей.

Протест против лицемерия некоторые подвижники Добротолюбия проявляют не менее сильный, чем против тщеславия и гордости, например, Максим Исповедник говорит о лицемерии так: «Лицемерие есть притворение дружбы, или – ненависть, прикрываемая видом дружбы или – вражда, под прикрытием благоволения действующая, или – зависть, подражающая характеру любви, или – жизнь красная притворным видом добродетели, а не действительною добродетелью, или – притворение праведности, показанием только, будто она есть, соблюдаемое, или – обман, имеющий вид истины; что всё ухитряются устроить в нравственной испорченности подражающие змию».

Подвижники находят, что вступивший на христианский путь должен стремиться раньше всего и прежде всего избавиться от гордости, что, хотя и невозможно подавить в себе чувство тщеславия обыкновенными человеческими силами, но что это достижимо с помощью благодати Божией и что достигнуть чувства всеобъемлющей и Божественной любви возможно только уже после того, как гордость и тщеславие будут окончательно подавлены. Средство к подавлению этих страстей христианские подвижники видят в молитве и развитии в себе чувства смирения.

В заключение настоящей рубрики о гордости – мы считаем интересным, для возможно полного освещения этой страсти, привести здесь некоторые извлечения из статьи «Героизм и подвижничество» С. Н. Булгакова, касающиеся интеллигентского лжегероизма, представляющего собой проявление своеобразной формы душевной гордости.