Доказательство жизни

или сокол в вышине?
Пусто, холодно и страшно,
если кончились слова,
позабылся день вчерашний
новый день покрыла мгла.

Письмо в провинцию

Посылаю тебе, Постум, эти книги. Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?

Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?

Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своём саду, горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных

лишь согласное гуденье насекомых

    И. Бродский «Письма римскому другу»

Что ты, милый, что ты! Беспокоиться не стоит —
ну какие нынче в Риме книги?
Здесь, как и всегда, в почёте быстрый бег квадриги,
и на рынке раб дешевле мудрых свитков стоит.

Что наш Цезарь? Он, подобно солнцу, согревает
массу всех, кто не отбрасывает тени,
в пепел превращая лишь безумца, что надменно повышает
голос, словно лицедей на ярмарочной сцене.

Здесь оставлены давно интриги – нам дороже дом,
объятия супруги, всей политики и вожделений трона.
Все враги отправились на лодке Ахерона
в те места, где царство тьмы и призраков унылый стон.

Такие вот дела: с утра кого-нибудь казним,
клянём с трибуны мерзости далёких дикарей,
что не желают головы склонить пред Ним,
и наблюдаем шествия поверженных царей.

Так славен тихий твой уют, отсутствие известных сил,
но ты, увлёкшись стройным гулом насекомых,
наверняка не слышал от соседей и знакомых,
что наш владыка им кусаться запретил.

Говоришь, что скрылся навсегда от Цезаря и вьюги?
Я скажу тебе, мой друг, с которым я давно в разлуке:
пусть милее наших кровопийц твои далёкие ворюги,
он и через них на недовольных налагает свои руки.

Нет ни правил, ни законов, если ты в венце родился.
Между девкой с Эсквилина или чьим-то колесничим
для таких, как он, не видимы различья.
Смотришь, бросил взгляд косой, а кто-то отравился.

Впрочем, что лукавить и вести пустые речи —
и тебе, мой друг, имперская известна непогода:
злые ветры, сквозняки в любое время года,
да холодные дожди, особенно под вечер.

Я был бы рад смотреть в бездонный купол неба
и терпкое потягивать вино. Но видно не судьба
с тобой при встрече преломить ковригу хлеба —
труслив, и тороплюсь, и милости ищу у царского раба.

Добрый друг, ты слишком мрачно смотришь, полно
сокрушаться о неведомой тебе кончине.
Счастлив будь, смотря, как ветер гонит волны,
а сестерции отдай гетерам – им и плакать о тебе по чину.

Но что это за шум и факелы среди безлунной ночи,
и бряцанье доспехов у моих ворот. С какою злобной целью?
Как быстро мои мысли до божественного уха долетели!
Прощай, прощай… Что день грядущий мне пророчит?

Солнца луч протиснулся сквозь тучи ловко,
отражаясь в лужах, что оставил ливень.
Голосит на рынке толстая торговка.
Залетела ласточка в пустой триклиний.

«Злая ночь, осеннее ненастье…»

Злая ночь, осеннее ненастье.
Путник одинокий на дороге.
Небо молния дробит на части.
В шаль закутана фигура на пороге.

Молча манит крыльями-руками,
в доме темном зажигает свечи,
ходит невесомыми шагами,
в танце странном оголяет плечи.

Глаз бездонных черный омут.
Влажных губ призывная улыбка.
Под окном тоскливо вязы стонут.
Вздрагивают тени в свете зыбком.

Выливала воду через руку,
свет луны ладонями черпала,
напевала древняя старуха,