Ниндзя. Первая полная энциклопедия

В течение первых пяти лет подвижник выполняет «марафон» в течение 700 дней (по 100 дней кайхогё в первые три года и по 200 – в четвертый и пятый годы практики), а потом наступает время самого трудного и смертельно опасного испытания, называемого Доири – «Затворения в молельном зале».

В 24:00 назначенного дня гёдзя вместе с высшими монахами школы принимает последнюю пищу. В 1:00 его провожают в зал Мёо-до, где он сначала выполняет 330 поклонов. После этого гости уходят, а гёдзя остается для девятидневной непрерывной молитвы.

В 3:00, 10:00 и 17:00 он должен читать «Сутру лотоса» перед алтарем. В 2:00 проводится ритуал сюсуй – «зачерпывания воды»: читая «Сутру сердца», гёдзя проходит расстояние в 200 м до пруда со священной водой, набирает ведро и тащит его для подношения статуе Фудо-мёо. Все остальное время он проводит в позе лотоса, непрерывно повторяя про себя мантру Фудо-мёо. Всего ее нужно повторить 100 000 раз, причем для повторения 1000 раз требуется около 45 минут. Все время в зале находятся два монаха, которые должны следить, чтобы гёдзя бодрствовал и следовал обряду.

За несколько недель до Доири подвижник начинает ограничивать себя в пище, на прощальном ужине он ничего не ест. Так он готовит организм к девятидневному полному голоданию и отказу от воды. Первый день обычно проходит нормально, но на второй-третий день наступают настоящие муки голода, которые, впрочем, после четвертого дня постепенно прекращаются. К пятому дню в организме гёдзя почти не остается воды, слюна абсолютно исчезает, и он начинает чувствовать вкус крови во рту. Чтобы предотвратить слипание губ, начиная с пятого дня подвижнику разрешают полоскать рот, но он должен выплюнуть воду, всю, до капли, обратно в чашку. Рассказывают, что при этом количество жидкости в чашке даже увеличивается. А оставшиеся на языке капельки воды гёдзя ощущает как божественный нектар. Кал у него пропадает обычно на третий-четвертый день, а выделения мочи, правда, весьма слабые, продолжаются практически до конца обряда.

Обряд «зачерпывания воды», проводимый в 2:00, когда гёдзя выходит из закрытого, плохо проветриваемого помещения, где постоянно курятся ароматические свечи, помогает подвижнику взбодриться, прочищает голову. Гёдзя даже утверждают, что во время этой прогулки к пруду они кожей поглощают влагу дождя и росы. В первые дни «поход» туда и обратно занимает около 15 минут, но позднее, по мере ослабления аскета, он продляется до часа.

Доири – ритуал, во время которого гёдзя в течение 182 часов обходится без сна, отдыха, еды и воды – имеет целью поставить его на грань жизни и смерти. По легенде, в древности хиэйские гёдзя проходили Доири продолжительностью в 10 дней, но большинство из них умирали, поэтому время Доири сократили на одни сутки. Было также выяснено, что влажные месяцы лета, особенно август, наиболее опасны для жизни.

Во время Доири у гёдзя раскрываются экстрасенсорные способности. Они могут слышать, как далеко в лесу падают ветки, какая готовится пища на расстоянии нескольких километров, видеть лучи солнца и луны, проникающие в темноту храма.

В последний, девятый день Доири, в 3:00, гёдзя выходит в свой последний путь к священному пруду. Его приветствуют и провожают сотни монахов. После «прогулки» подвижник возвращается в молельный зал и склоняется перед алтарем, а в это время зачитывают текст официального свидетельства монастыря Энряку-дзи об окончании Доири и о присвоении ему почетного звания Тогёман адзяри – «Святой наставник суровой аскезы».

Путь сюгэндо был очень труден. Никаких учебников по аскетическим практикам не было и быть не могло. Только опытный учитель мог помочь ученику пройти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Опасны были не только методы, связанные с огнем, но и медитация на краю пропасти, подъем без страховки на скалы. Да и стояние под водопадом было отнюдь не прохлаждающим душем! Переохлаждение, кома и смерть от опухоли головного мозга грозят каждому неподготовленному человеку, так как поток ледяной воды, льющийся на голову, в течение 10 секунд вызывает сужение сосудов из-за большого выброса гормонов.

Аскезы воды и огня делают человека нечувствительным к холоду и жару, укрепляют волю, учат выдержке и терпению, будят резервные силы организма, раскрывают экстрасенсорные способности. Лазания по крутым горам с риском для жизни, переходы по бревнам через пропасти воспитывают бесстрашие, развивают выносливость, учат человека пониманию природы, помогают ощутить свое единство с ней, показывают источник неисчерпаемой энергии, ведут к измененным состояниям сознания, когда невозможное становится возможным. Всё это имеет огромное значение и для ниндзя. Неудивительно, что многие из подобных «практик» сюгэндо вошли в систему тренировки японских воинов, в том числе – и «невидимого фронта».

Гонения на ямабуси

В первый период существования движения сюгэндо (VII–VIII вв.) правительство относилось к нему крайне неодобрительно. Связано это было с тем, что деятельность ямабуси объективно не вписывалась в политику государственного буддизма.

В то время государство стремилось установить контроль за распространением буддизма в стране. Принятие монашеского сана разрешалось только лицам, знающим сутры, и зрелого возраста. К экзаменам на знание «богословия» допускалось лишь несколько человек в год. Все монахи должны были служить государству: молить о его благосостоянии, поддерживать в массах правительственную политическую линию. Деятельность же ямабуси объективно противостояла этой линии. Начать с того, что отшельниками в основном становились лица, не прошедшие официального посвящения в буддийские монахи. На доктринальные споры им, в подавляющем большинстве, было наплевать. В первую голову они ставили аскетическую практику, направленную на личное овладение чудотворными способностями, а проблемы государственной стабильности и авторитета императорской власти волновали их очень мало. Поступки ямабуси носили спонтанный, неангажированный характер. Некоторое представление об их манерах дают позднейшие легенды, посвященные приключениям и подвигам Эн-но Гёдзя.

Легенда о том, как Эн-но Гёдзя не стал платить подать

Однажды Эн-но Гёдзя спустился с гор, чтобы проповедовать свое учение. Он пришел в какую-то деревню в провинции Ямато, и там его глазам предстала следующая картина.

У входа в невзрачный крестьянский домишко собралась большая толпа, которая что-то оживленно обсуждала. Подойдя поближе, подвижник увидел, как трое сборщиков податей жестоко избивают бамбуковыми палками одетого в лохмотья юношу, который пал на колени, склонился головой до самой земли и горько причитал. Он рассказывал, как долго болели его отец и мать, как он выбивался из сил, чтобы заработать им на пропитание, как все оказалось тщетным, как умерли родители и как у него не осталось средств даже оплатить их похороны. Несмотря на бедственное положение, прежде юноша исправно вносил земельную подать, и только в этом году, со смертью родителей, не смог этого сделать. Поэтому из резиденции управляющего уездом в деревню явились сборщики налогов, которым было приказано во что бы то ни стало выбить нужное количество риса. Поняв, в чем дело, Эн-но Гёдзя растолкал людей, подошел к старшему чиновнику и сказал:

– Ну-ну, господин чиновник, подождите немного.

Сборщик податей, который как раз избивал юношу палкой, обратился к отшельнику и закричал:

– Что?! Это ты мне? Этот человек – преступник. Он не уплатил подати императору. А ты потакаешь преступнику?!

– А что, все, кто не могут внести подать, – преступники? Кто так решил?

– Ты что, дурак или ненормальный?! Все законы в стране устанавливает император.

– А разве может император, который не является ни ками, ни буддой, в одиночку решать такие вопросы?

– Да ты не только дурак, но еще и наглец! Вся земля в Японии принадлежит императору. Разве ты не знаешь этого?! Вы все только берете землю у него в долг и потому должны уплачивать подати.

– Вот, значит, как?! А если человек может жить не за счет земли, как тогда с земельным налогом?

– Ну, тогда, конечно, можно не платить подати. Только ведь мы – люди и все по земле ходим!

– Хорошо. Пусть тогда жители деревни будут свидетелями того, что человек может жить без земли.

С этими словами Эн-но Гёдзя снял с плеча сумку, в которой лежало несколько драгоценных камней, достал один, взял обеими руками и легонько потер. Потом он закрыл глаза, прочитал про себя заклинание и, открыв глаза, с криком киай взлетел над землей и – что за чудо! – завис в воздухе!

– Ну что, чиновник, скажешь?!

Голос его прозвучал подобно грому, а глаза стали испускать золотые лучи. Вся деревня стояла открыв рот, а сборщики податей, напуганные до смерти, бросились бежать от этого места что было сил. После этого Гёдзя опустился на землю, совершил погребальный обряд по родителям несчастного юноши и вместе с ним ушел обратно в горы…

Конечно, это всего лишь сказка. Но для нас не важно, было ли всё это на самом деле или не было. Важнее то, что в этой сказке, как и в сообщениях «Сёку Нихонги» и «Нихон рёики», отразился бунтарский дух ямабуси.

Естественно, что власти прилагали немало усилий для борьбы с сюгэндо, официально объявив это движение вне закона. Если верить «Сёку Нихонги» и «Нихон рёики», гонения на горных отшельников начались уже в конце VII в. В указах 718 и 729 гг. запрещалось строить скиты в горах, заниматься проповедью закона Будды в лесных и горных местностях. Гонения особенно усилились в период возвышения монаха Докё, который пользовался благоволением императрицы Кокэн. В 765 г. специально для него был создан пост монаха-министра, в результате чего он фактически узурпировал власть в стране. По его приказу вооруженные отряды охотились на ямабуси, арестовывали их и разоряли горные скиты.

Некоторые историки ниндзюцу считают, что эти преследования привели к «военизации» ямабуси, которые в целях самообороны стали овладевать боевыми искусствами. Появились даже особые группы монахов-воинов, отвечавшие за защиту лесных молелен. Некоторые историки полагают, что большое значение для совершенствования воинских искусств горных отшельников имел также тот факт, что после разгрома мятежа Фудзивары Накамаро, направленного против Докё, его сторонники, среди которых было немало первоклассных воинов, скрывались в горных скитах и передали аскетам немало секретов военного дела. В результате в общинах сюгэндзя якобы сформировалось тайное военное искусство, соединившее в себе методы партизанской войны и маскировки. Современные историки называют его ямабуси хэйхо – «военное искусство ямабуси». Некоторые считают, что именно оно в дальнейшем и послужило основой ниндзюцу.

Но при внимательном знакомстве с историей сюгэндо вскрываются многие слабые места этой версии. Так, преследования ямабуси продолжались очень недолгое, по историческим меркам, время. Практически сразу после смещения Докё с поста монаха-министра в 770 г. почти все ограничения деятельности горных отшельников были сняты. Правительство потерпело решительное поражение в борьбе против сюгэндо, в значительной степени потому, что к движению горных отшельников примкнули даже некоторые представители высшей аристократии и высшего буддийского духовенства. Примирение сюгэндо и центральной власти нашло свое отражение и в приведенной выше цитате из «Нихон рёики». Помните, что Эн-но Гёдзя «смог приблизиться к императору»?

В источниках периода гонений на сюгэндо нет никаких упоминаний о столкновениях между правительственными войсками и группами ямабуси и тем более – о содержании их военного искусства. Да и вообще, вместо того, чтобы тратить время на шлифовку приемов рукопашного боя, им было гораздо проще уйти подальше в горные дебри, где бы их никто не смог достать. Ведь тогдашняя Япония совсем не походила на нынешнюю… Дороги отсутствовали, горные области были почти не разведаны, правительство контролировало лишь центральный столичный округ Кинай, а о том, что творится в других регионах, и ведать не ведало… Так существовало ли вообще ямабуси хэйхо, о секретах которого столь смачно пишут некоторые «историки ниндзюцу»? Да, существовало. Только сложилось оно на несколько веков позже и под влиянием совершенно иных причин, нежели указанные выше гонения.

Глава 3. Самураи, монахи-воины, гадатели, разбойники…

Эпоха Хэйан (794–1192) стала временем глобальных перемен, которые во многом предопределили развитие военного искусства в Японии. В это время в Стране восходящего солнца появляются военное сословие самураев и полчища монахов-воинов – главные игроки на сцене японской военной истории. К этому же периоду относятся и первые упоминания о семьях Кога и Хаттори, которые позже становятся основными носителями традиции ниндзюцу. Тогда же формируется военное искусство ямабуси, оказавшее значительное влияние на всю японскую традицию военного дела. На основе гаданий по книге «И-цзин», традиционной астрономии, астрологии и магии складывается особое учение Оммёдо – «Путь Инь и Ян», оставившее заметный след в ниндзюцу. Методы шпионажа активно используются и самураями, и монахами-воинами, и ямабуси, и разбойниками, коих немало было во второй половине эпохи Хэйан, ознаменовавшейся кризисом центральной власти.

Возникновение самурайского сословия. Самураи и разведка

Самурай, или буси, – это «воин». Судьба самурайства была теснейшим образом связана с феодальными войнами и целиком зависела от них. Самураи существовали для войн и жили войнами. Именно они создали славу японскому оружию и воинскому искусству.

В то же время в западной литературе по ниндзюцу самураи зачастую противопоставляются ниндзя. Такой подход опирается на идею сословной ограниченности военного искусства самураев. Дескать, самурайский кодекс чести – бусидо – не позволял им использовать шпионаж и военные хитрости, которые по этой причине стали уделом «парий-ниндзя». В результате «самурайское» военное искусство изображается порой как гротескный ритуал, где все заранее известно, а отступление от шаблона недопустимо. Ниндзюцу же, свободное от всяких условностей, выступает его положительным антиподом.

Самурай в полном вооружении

Однако на поверку оказывается, что подобные взгляды имеют в основе полное незнание японской истории и непонимание сути такого явления, как самурайство. Попробуем же разобраться, кто такие самураи и каково было их отношение к шпионажу и разведке.

Зарождение военно-служилого сословия самураев относится ко второй половине IX в., когда прекратился централизованный призыв крестьян на военную службу, а административное управление провинциями стало осуществляться по усмотрению губернаторов, которым срочно пришлось заняться организацией собственной вооруженной силы, чтобы обеспечить порядок на подведомственных территориях.

В этот период среднеранговые аристократы, отправлявшиеся на окраины империи в качестве губернаторов и командиров войск (для борьбы с айнами на востоке и с корейскими пиратами на западе), после окончания срока службы перестали возвращаться в столицу и стали оседать в пограничных районах. Они строили там личные усадьбы, накапливали богатства, формировали боевые дружины и совершенствовали воинские способности в постоянных войнах с врагами.

Что касается социального происхождения членов ранних воинских дружин, то единого мнения на этот счет нет. Одни ученые полагают, что это были выходцы из богатых крестьян, другие – средне- и низкоранговые аристократы, специализировавшиеся в военном деле, а также не занятые земледелием охотники, рыбаки, отринутые традиционным обществом в силу разных причин изгои и т. д. По сути, это были первые в Японии профессиональные воины. Их называли цувамоно, что дословно означает «люди с оружием».

Цувамоно использовались не только для защиты от нападений внешних врагов, но и в столкновениях между провинциальными феодалами, которые в IX–X вв. не раз скрещивали мечи друг с другом за обладание земельными угодьями. Так в окраинных районах складывались кланы, специализировавшиеся в военном деле. И в условиях кризиса центральной власти, не располагавшей сколько-нибудь значительной военной силой, правительство стало нанимать их к себе на службу, откуда и берет свое начало термин «самурай», что буквально означает «слуга».

Самураи несли службу в охране императорского дворца в Киото, нанимались к влиятельным аристократическим семьям в качестве личной гвардии. Правительство назначало их полицейскими чиновниками в провинциях и военными командирами во время усмирения волнений. Особенно тесные связи со столицей установили представители кланов Тайра и Минамото, участвовавшие в подавлении восстаний. Военные дома обеспечивали поступление и перевозку налогов центральному правительству, ибо анархия и бандитизм в провинциях делали это небезопасным.

Профессиональные воины и военные дома в Японии того периода пользовались весьма дурной славой. Дело в том, что, по традиционным представлениям японцев, военное дело – дело грязное, низкое и даже преступное. А буддизм, как известно, вообще запрещает убийство всего живого. Господство этих представлений привело к пренебрежительному и даже презрительному отношению аристократов к военному искусству и к «провинциалам», занимавшимся военным делом, к обособлению букэ – «военных домов» – в особое военное сословие.

Военные дружины X в. состояли из местных феодалов и их зависимых. Здесь еще отсутствовали многослойные вассальные связи. Большую часть рядовых воинов составляли крестьяне, мобилизуемые только во время перерывов в сельскохозяйственных работах.

Иерархия внутри самурайских дружин в Х – XI вв. носила личный характер и не была опосредована земельной собственностью. Поэтому крупные самурайские объединения легко распадались из-за взаимной вражды местных феодалов. У находившихся в провинциях губернаторов, кроме личной дружины, были вассалы, являвшиеся их чиновниками, охраной. Но после окончания срока службы губернатора они не следовали за ним на новое место назначения и служили новому губернатору. Естественно, что в то время в самурайской среде не существовало наследственных или постоянных вассальных связей.

Таким образом, в IX–X вв. самураи были презираемы, никакие вассальные связи их не «опутывали», да и бусидо в то время еще не существовало. Поэтому неудивительно, что даже в самых ранних «воинских повестях» (гунки), которые являются важными источниками по военному искусству эпох Хэйан и Камакура (1192–1333), мы находим упоминания об использовании самураями шпионов. Причем искусство этих шпионов, по-видимому, было уже довольно развитым. Например, в древнейшей гунки «Сёмонки» («Повесть о Масакадо»), рассказывающей о мятеже Тайры Масакадо, мы читаем, что шпионы были засланы во вражеский лагерь, после чего «более сорока врагов были убиты в тот день. А те, кто сумел выжить в той битве, бежали в разные стороны, спасенные Небом. Что же касается Кохарамару, шпиона Ёсиканэ, Небо вскоре наслало на него свою кару; его дурные деяния были раскрыты, он был схвачен и казнен в 23-й день 1-го месяца 8-го года Сёхэй (938 г.)». Вероятно, этот Кохарамару был человеком незаурядным, о чем свидетельствует сам факт упоминания его имени в «Сёмонки», что сильно контрастирует с краткими сообщениями других источников о высылке разведчиков для наблюдения за врагом.