Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

В. Зазубрин в свое время окрестил его сибирским Джеком Лондоном. Скорее всего, потому, что, как и у знаменитого американца, излюбленными героями романтических поэм в прозе М. Кравкова были люди сильные и цельные, с авантюристической жилкой в характере: охотники и золотоискатели, бродяги-каторжники и горняки-рудознатцы, ссыльные политзаключенные и аборигены сибирской тайги…

М. Кравкова всегда интересовала психология сильной личности, героя-одиночки. По этому поводу, касаясь его произведений, тот же В. Зазубрин писал: «В своих рассказах он берет сильного человека-одиночку, выходящего на борьбу со зверем, себе подобным или целым коллективом. Пусть коллектив, в конце концов, своей тысяченогой пяткой раздавит смелого одиночку. Одиночка даже вынужденный пустить себе пулю в лоб или проколоть себе сердце ржавым гвоздем, все же чувствует себя победителем. Он сам уходит из жизни, он никогда не дастся в руки врагу. Он свободен…»[61 -

 Зазубрин. В. «Проза „Сибирских огней“ за пять лет». // См. сб. В. Зазубрин. Бледная правда. – М., 1992, с. 397.]

К характеристике этой уместно добавить, что героя своего М. Кравков испытывает не только жестокими обстоятельствами, но и сибирской природой, отчего изломы его судьбы часто непредсказуемы. Да и сюжеты произведений в неожиданных своих поворотах и стремительном беге нередко похожи на таежные речки в весеннее половодье.

М. Кравков умеет держать читателя в напряжении. В каждой его вещи – будь то детектив «Ассирийская рукопись», приключенческая повесть «Зашифрованный план» или остросюжетный новеллистический цикл «Рассказы о золоте» – есть все необходимое для любителей острых ощущений: тайна, поиск, погони, внезапные ситуации…

Тем не менее, главное внимание М. Кравков сосредоточивает не на внешних событиях, какими бы занимательными и остро драматичными они ни были, а на внутреннем состоянии человека в самые критические моменты его жизни.

И вот еще какая важная деталь. Герои М. Кравкова – люди, как правило, не только смелые, отважные, душевно красивые. Они, помимо прочего, упорно стремятся познать мудрую целесообразность природы и определить свое место в окружающем мире. Наверное, поэтому, кроме сюжетной увлекательности, динамичности, психологизма, проза М. Кравкова еще и очень живописна, поэтична, насыщена неповторимым сибирским колоритом. Чувствуется, что автор и его герои влюблены в природу, в Сибирь, которые для них – воплощение того, «от чего не хочет оторваться сердце». Подтверждение этому найдем мы в рассказах, повестях и очерках М. Кравкова «Таежными тропами», «Большая вода», «Два конца», Самородок» и др. Собственно говоря, именно горячая любовь к сибирскому краю, увлеченность тайгой, охотой, путешествиями и обусловили поэтичность и романтичность большинства повествований М. Кравкова.

Хотя появился на свет и вырос он далеко от Сибири. Родился М. Кравков в Рязани, в семье действительного статского советника. Родители умерли рано, воспитывали его тетки. После окончания гимназии он поступил в Петербургский университет, избрав специальность геолога-минералога. В 1908 году М. Кравков вступил в члены партии социалистов-революционеров – «максималистов», требовавших «решительных действий». А вскоре двадцатилетний студент был арестован по обвинению в покушении на рязанского генерал-губернатора. М. Кравкова признали «виновным в хранении взрывчатых веществ» и осудили на шесть лет каторги, замененных затем тремя с половиной годами одиночной тюрьмы. Много позже М. Кравков опишет в рассказе «Два конца» ощущения человека, несколько лет просидевшего в каменном мешке одиночной камеры.

В 1913 году М. Кравков был выслан на поселение в Тайшет, и с тех пор уже не расставался с Сибирью. Он много путешествовал, присматривался к жизни малых сибирских народностей. Это хорошо отражено в его лирическом очерке «Из саянских скитаний» и ранних рассказах. И не случайно В. Правдухин называл М. Кравкова «географом и любителем нехоженых дорог, неожиданных приключений». По разным свидетельствам он действительно был неистощим по части придумывания и проведения интереснейших путешествий и поездок.

После Февральской революции 1917 года М. Кравков избирался гласным Нижнеудинского уезда Иркутской губернии, был членом губернской комиссии по земским делам, а потом и управляющим Нижнеудинского уезда, где и проработал до конца 1919 года. В 1920-м М. Кравков стал заведующим Иркутского краеведческого музея. Но вскоре был арестован ЧК по обвинению в принадлежности к «максималистам». Правда, после подачи им заявления о выходе из партии дело было прекращено. Освободившись, М. Кравков уехал в Омск. Здесь заведовал подотделом музеев Сибирского отдела народного образования. Кстати, и первая его книжка – «Что такое музей и как его устроить в деревне» (1921) – была посвящена музейному делу. В начале 1922 года в связи с переездом советских учреждений из Омска в Новониколаевск М. Кравков очутился в новоявленной столице Сибирского края, где возглавил Сибкино и активно занимался организацией Новониколаевского краеведческого музея, директором которого он же и стал.

«Музейный» период своей жизни М. Кравков частично отразил в повести «Ассирийская рукопись» (1925), в которой запечатлел живую атмосферу, быт и нравы первых послереволюционных лет сибирского города. Сюжет повести детективно-приключенческий. Некий авантюрист настойчиво и изобретательно разыскивает в музейных коллекциях редкую «асссирийскую рукопись», которую Британский музей готов купить за большие деньги. Работники краевого краеведческого музея противостоят замыслам преступника, о чем и рассказывает автор, раскручивая хитроумную интригу. «Ассирийская рукопись» стала едва ли не первым сибирским детективом советской поры.

В 1922 году, сразу по приезде в Новониколаевск, М. Кравков знакомится с Л. Сейфуллиной и В. Правдухиным и активно участвует вместе с ними в работе над первыми номерами журнала «Сибирские огни». С этим изданием, где он регулярно выступал с повестями, рассказами, очерками, публицистическими и краеведческими материалами, у М. Кравкова будет связана большая часть его творческой жизни.

М. Кравков был удивительно разносторонней личностью. Кроме музейного дела, краеведения, кино, литературы, он занимался наукой, собирал геологические коллекции. Его волновало будущее природных сибирских кладовых, что подтверждают его документальная книга «Естественные богатства Сибири» (1928), очерки «Тельбес» и «Тельбесские зарисовки», написанные под впечатлением поездки на место возведения Кузнецкого металлургического комбината и рассказывающие о перспективах развития Сибири в связи с развернувшимся на ее просторах гигантским строительством первых советских пятилеток. Не удивительно, что М. Кравков оказался в числе организаторов и активных участников возникшего в конце 1920-х годов в Новосибирске «Общества по изучению Сибири и ее производительных сил», которое стало, по существу, первым научным объединением за Уралом.

В 1923 – 1934 годах, в составе геологоразведочных и географических экспедиций, М. Кравков побывал в Саянах, в Горной Шории, в низовьях Енисея. То, что довелось ему увидеть, узнать, ощутить и понять в этих путешествиях легло потом в основу большого прозаического цикла «Рассказы о золоте», а также ряда очерков, рассказов, повестей, посвященных разведчикам земных недр и горнякам.

В своем творчестве М. Кравков всегда стремился избегать политической и идеологической тенденциозности. Герои его произведений в этом плане обычно нейтральны. Отчего и сам М. Кравков в истории сибирской литературы стоит несколько особняком. Своеобразный «нейтралитет» писателя с приоритетом общечеловеческого над классовым и узкопартийным раздражал в те времена многих, а больше всего печально известных в советской литературе идеологов и критиков РАППа, которые обвиняли М. Кравкова в аполитичности, а то и прямо называли его «самым реакционным писателем Сибири».

В 1933 году последовал очередной арест М. Кравкова. В отличие от рапповского, выдвинутое в его адрес чекистами обвинение было очень даже политическим – писателя на сей раз заподозрили в принадлежности к контрреволюционной организации бывшего белого генерала В. Г. Болдырева. Но и это были пока лишь отголоски приближавшейся настоящей грозы, которая грянет четыре года спустя…

Последний раз М. Кравкова арестовали в мае 1937 года как члена некой мифической «японско-эссеровской террористической диверсионно-шпионской организации» и приговорили к расстрелу. В октябре того же года он погиб.

Творческое наследие М. Кравкова не так уж велико и не все в нем равноценно. Но лучшие его произведения и сегодня читаются с захватывающим интересом и подлинно эстетическим наслаждением, как, впрочем, и должно быть, когда дело имеешь с настоящим мастером.

Ивана Евдокимовича Ерошина (1894 – 1965) можно смело назвать литературным воспитанником «Сибирских огней». Он был активнейшим автором журнала, и все лучшее в его творчестве напечатано здесь. Хотя по месту рождения и первоначальной поре жизни сибиряком не являлся.

Родился И. Ерошин в селе Ново-Александровка Рязанской губернии, в крестьянской семье. Детство и юность его прошли в Москве и Петербурге.

Пробовать силы в литературе И. Ерошин начал еще в 1913 году в газете «Правда», где публиковал незамысловатые «стихопесни» и рифмованные агитки. Одним из первых российских поэтов приветствовал он Октябрьскую революцию 1917 года. Работал в большевистской газете «Социал-демократ».

В Сибири И. Ерошин (сначала в Омске) оказался в 1919 году с Политотделом Пятой Армии. В 1920 году начал сотрудничать в газете «Советская Сибирь», а спустя два года вместе с ее редакцией переехал в Новониколаевск. Но задержался здесь ненадолго. Как следует из признания самого поэта, «по страстной привычке к путешествиям» он отправился на Алтай, который надолго сделал его своим пленником. Зачарованный природой, фольклором и людьми этой горной страны, поэт выразил свой лирический восторг в книгах «Синяя юрта» (1929) и «Песни Алтая» (1937).

Видное место в поэзии И. Ерошина занимает любовная лирика. Герои его поэзии – люди, как правило, сильного чувства, чистые и цельные, верные в дружбе и любви, сердечные в отношениях с близкими. В лирических стихах И. Ерошина обычно отсутствует социальная окраска, зато умел он показать тончайшие оттенки человеческого чувства и, если более конкретно, – жителей Горного Алтая. Мотив дружбы народов – алтайского и русского – вообще силен в его стихах.

Ну а о художественном мастерстве И. Ерошина говорит хотя бы тот факт, что знаменитый французский писатель Ромен Ролан принял его стихи за подлинные песни самого алтайского народа.

ТРУДНЫЙ ПУТЬ ОБЪЕДИНЕНИЯ

С появлением журнала «Сибирские огни» начался процесс объединения разрозненных литературных сил Сибири.

К середине 1920-х годов маломощные литературные кружки существовали лишь в Иркутске, Омске, Томске и Усть-Каменогорске. Подчас даже литераторы, живущие в одном городе, не знали о существовании друг друга.

Процесс проходил болезненно и драматично, о чем свидетельствуют, например, взаимоотношения крупнейших во второй половине 1920-х годов писательских организаций региона: Сибирского союза писателей (ССП) и Сибирской ассоциации пролетарских писателей (СибАПП).

От первого сибирского к первому всесоюзному

Сибирская предтеча

Ровно через четыре года после возникновения «Сибирских огней» был образован Сибирский союз писателей. Какая тут связь с журналом? Да самая непосредственная.

Мысль о создании единой сибирской литературной организации зародилась среди писателей, группировавшихся вокруг «Сибирских огней». В октябре 1925 года была создана инициативная группа, а в конце ноября общее собрание писателей Новосибирска единогласно постановило «признать необходимым созыв писательского съезда»[62 - «Сибирские огни», 1926, №3, с. 203.] и избрало оргбюро под председательством В. Зазубрина для проведения подготовительной работы. Проведена она была успешно, и в марте (с 21 по 24) 1926 года I Съезд сибирских писателей состоялся.

На съезде присутствовали 44 делегата от большинства крупных сибирских городов: Омска, Новосибирска, Барнаула, Бийска, Кемерово, Кузнецка, Томска, Ачинска, Красноярска, Иркутска.

Съезд открылся в обстановке обостренной литературной борьбы, происходившей в стране. Некоторые из существовавших тогда школ и направлений – РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), ЛЕФ (Левый фронт искусства), ЛКЦ (Литературный центр конструктивистов), группы «Перевал», «На посту» – агрессивно претендовали на роль безоговорочного лидера, а несогласных всячески поносили. Борьба шла не только в столицах, но и в провинции, и переходила она нередко в откровенную грызню и свару. Но именно в ее ходе выкристаллизовывалась идея объединения писателей на общей идейно-эстетической платформе.

С основными докладами «Писатель, литература и революция» и «Сибирская литература послереволюционного периода» на съезде выступил В. Зазубрин. Его содокладчиками были иркутский писатель Ис. Гольдберг, сделавший сообщение о сибирской литературе дореволюционного периода и заведующий Сибкрайиздатом М. Басов, рассказавший об издательской деятельности в Сибири.

В основу всей своей деятельности I Съезд сибирских писателей положил резолюцию ЦК ВКП (б) от 18 июня 1925 года «О политике партии в области художественной литературы». На съезде были приняты Платформа и Устав Союза сибирских писателей, в которых одним из главных стало требование «классовой искренности и верности революции». В то же время в решениях съезда было записано: поскольку в Сибири еще мало культурных сил, новый Союз станет содействовать «всякому советскому писателю – рабочему, крестьянину, интеллигенту»[63 -

 Художественная литература в Сибири (1922 – 1927). – Новосибирск, 1927, с. 18.]. Обращалось внимание и на первоочередную необходимость разработки сибирских тем, изображения жизни нерусских народностей. Но ССП не ограничивал своих членов сибирской тематикой. Одной из основных задач он провозгласил создание литературы «для широких низовых читательских масс». Съезд разрешил вступать в союз членам других писательских организаций, если они «формально и фактически руководствуются в своей работе с указанным постановлением ЦК ВКП (б)».

В состав правления ССП вошли В. Зазубрин, В. Итин, Г. Кронгауз, Г. Пушкарев, К. Урманов, Н. Изонги (Новосибирск), Ис. Гольдберг (Иркутск), М. Никитин (Омск), А. Сенч (Барнаул), председателем правления ССП был единогласно избран В. Зазубрин.

После съезда к ССП потянулись новые литературные силы. В правление ССП приходили просьбы о принятии в члены ССП от отдельных писателей и целых литературных групп из Челябинска, Кургана, Петропавловска, Владивостока. Такие же заявления поступали от некоторых литераторов, когда-то начинавших в «Сибирских огнях», но по разным причинам покинувших Сибирь (А. Караваева, Р. Фраерман и др.). Через два года в десяти отделениях ССП на учете состояло 126 членов и вставал вопрос об объединении всех литераторов от Урала до Тихого океана. В конце 1927 года ССП вступил в Федерацию советских писателей (ФСП). С появлением ССП Новосибирск становился не только административной, но и литературной столицей сибирского края. Сам же Союз сибирских писателей в определенной степени явился предтечей будущего Союза писателей СССР, также созданного на общей идейно-художественной платформе.

Союз сибирских писателей быстро завоевывал литературный авторитет и влияние. Но это как раз и не давало спокойно спать некоторым его «оппонентам», претендовавшим на роль абсолютного литературного лидера в Сибири.

Претенденты на абсолютное литературное лидерство

И в первую очередь таким лидером видела себя Ассоциации пролетарских писателей (АПП).

Первые кружки пролетарских писателей в различных городах Сибири возникли еще в начале 1920-х годов. Все они, как правило, были малочисленными, творчески беспомощными, не имевшими квалифицированного руководства и не удивительно, что с образованием ССП большинство из них прекратило самостоятельное существование.

Особую роль в развитии пролетарского литературного движения сыграл кружок молодых писателей, возникший в 1926 году при редакции новосибирской газеты «Молодая деревня». На его основе в 1927 году была образована группа ВАПП в Новосибирске (СибАПП). Ее возглавил некто С. Родов, прибывший в Сибирь из Москвы, где был исключен из правления ВАПП за групповщину и попытку превратить ассоциацию в «своеобразную литературную партию».

Не оставил он своих попыток и в Новосибирске. С. Родов оказался наиболее радикальным и яростным противником Сибирского союза писателей. Под руководством С. Родова местное отделение АПП сразу же повело себя враждебно по отношению к ССП и его органу «Сибирским огням». Без всяких на то оснований посыпались обвинения в замкнутости и академичности, невнимании к молодым литераторам и т. д. И если ССП призывал СибАПП к сотрудничеству, то С. Родову и его сторонникам необходим был раскол. Для этого они избрали путь систематической компрометации деятельности ССП и «Сибирских огней»: их успехи замалчивались, зато малейшие промахи раздувались до невероятных размеров. Вражда дошла до такой степени, что на состоявшемся в ноябре 1927 года собрании новосибирской группы АПП началась прямая политическая дискредитация ССП и журнала «Сибирские огни». С. Родов и А. Курс призвали собравшихся к «борьбе против литературной реакции» во главе с В. Зазубриным и выдвинули нелепый лозунг «взорвать академию сибирской словесности».[64 -

 «Настоящее», 1929, №5—7, с. 2.] Раскольническая деятельность С. Родова становилась все опаснее, поскольку начинала существенно тормозить развитие литературы в Сибири, и в конце 1927 года Сибкрайком отстранил его от литературного руководства.

Новое руководство новосибирской группы АПП, обсуждая план работы, постановило: «Изжить всякие литературные склоки и наладить совместную работу с Сибирским союзом писателей».[65 -

 ПАНО, ф. 2, оп. 1, д. 3369, л. 619.] И действительно, в феврале-марте новосибирская группа АПП и отделение ССП совместно провели в массовых аудиториях несколько литературных вечеров. А в конце апреля 1928 года в Новосибирске состоялось краевое совещание представителей АПП, главным итогом которого стало провозглашение Сибирской ассоциации пролетарских писателей как единой организации с центром в Новосибирске. С образованием СибАПП стало возможным создание в мае 1928 года Сибирского отделения Федерации объединений советских писателей (ФОСП), куда также вошел и ССП.

На некоторое время страсти улеглись, но затишье длилось недолго. Возмутителем спокойствия оказалась группа «Настоящее». Она возникла в Новосибирске в конце 1927 года под явным влиянием того же С. Родова и очень быстро стяжала себе скандальную славу. С января 1928 года эта группа стала издавать одноименный журнал. В группу «Настоящее» входило десятка полтора человек, которые называли себя «представителями пролетарской общественности, активно участвующими в борьбе на литературном фронте»[66 -

 «Настоящее», 1929, №4, с. 27.]. Лидер этой группы А. Курс являлся одновременно редактором журнала «Настоящее» (с июня 1929 года и газеты «Советская Сибирь»), а также заведующим отделом печати Сибкрайкома ВКП (б). Будучи сподвижником и преемником С. Родова, он продолжал его линию.