Рубеж

Рубеж
Алексей Гридин

Классическая фантастика, фэнтези, немного мистики. От ранних проб пера до рассказов, публиковавшихся в журналах и сборниках «Эксмо» и других издательств.

Рубеж

Алексей Гридин

© Алексей Гридин, 2018

ISBN 978-5-4490-5613-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рубеж

К вечеру небо заволокло тучами. С востока, там, где проплывающие облака царапались о горы, похожие на шипастый драконий хребет, взрыкнул гром – раз, другой, третий. Лиловый отсвет молнии блеснул в окне.

В доме Доннерветтеров заканчивали ужинать.

– А вот интересно, – как бы просто так, ни к кому не обращаясь, спросила Клара, – что они сейчас делают?

Клара не пояснила, какие такие «они» имелись в виду, однако в этом доме принято было понимать друг друга с полуслова.

– Ага, мать, правильно ты говоришь – интересно, – поддакнул дед Авессалом, который, несмотря на свою глухоту, расслышал, что сказала его жена. – Сынок, ты бы глянул в шар…

– Да что в него глядеть? – беспечно отозвался Элджернон, гоняя вилкой по тарелке маринованный опенок. Зубцы вилки тщетно скрипели о фарфор, скользкий гриб не сдавался, суетливо мечась туда-сюда. – Что глядеть-то? – повторил Элджернон. – Я и так вам скажу: маршируют.

– Почему ты так думаешь, братец? – спросила Мария-Роза.

– Да потому что у них там империя, – пояснил Элджернон, одновременно наконец одерживая победу над опенком. С маслянистым чмоканьем добыча была насажена на вилку и отправлена в рот. – Маршировать – это то, что в империях умеют делать лучше всего.

Словно бы в подтверждение его слов, гром ненадолго смолк, и вместо него ветер принес с востока рокот барабанов. В нем пульсировала скрытая угроза. «Берррегись, – выводили барабаны, – берррегись. Мы до вас доберрррремся. Мы с вами разберрррремся».

– Вот научатся ходить строем ровнее, правильно тянуть ногу и орать строевую песню – и пойдут к нам, – продолжил Элджернон, отставил пустую тарелку и положил поперек нее вилку, с помощью которой минуту назад нанес поражение грибам – их так замечательно мариновала Клара Доннерветтер в свободное от спасения мира время. – А опята у тебя, мам, – объеденье. Пальчики оближешь. Мммм.

– А почему песню орут? – поинтересовалась Мария-Роза. – Песни ведь обычно поют, разве нет?

– Строевые песни орут, – пояснил дед Авессалом. – Даже не орут, дорогуша моя, нет, – он назидательно покачал старческим узловатым пальцем, заворочался в кресле-качалке, едва не уронив прикрывавший колени клетчатый плед, и добавил: – Строевую песню выкрикивают во всю глотку. Готовятся. Скоро придут, наверное.

– А все равно не страшно, – вздохнула Клара. – Не они первые. И, к сожалению, последними эти тоже не будут.

Отбросив со лба прядку седых волос и добродушно усмехнувшись, отчего неровные морщинки вокруг хитроватых зеленых глаз на мгновенье обратились задорными лучиками, Клара окликнула дочь:

– Милочка, как там наша гостья? Спит еще?

Мария-Роза, разливавшая по высоким хрустальным бокалам подогретое вино, не поворачивая головы, ответила:

– Спит. Да она, мам, до завтра проспит. Умаялась, бедняжка.

– Ты это называешь «умаялась»? – усмехнулся Элджернон. – Девочка несколько дней кружила по пустыне, чтобы обойти имперские посты. Выбралась к нам голодная, полуголая, с солнечным ударом. Как еще дошла – не знаю. Могла там и остаться.

– Да, – протянула Клара, беря бокал и любуясь игрой искорок в рубиновой жидкости, исходящей ароматным парком. – Видели бы вы, какая она была в тот день, когда мы с ней встретились у Рубежа.

Лес наслаждался июлем. Замшелые дубы со скрипом ворочались приземистыми узловатыми телами, честно стараясь и себе добыть еще толику солнечного света, и не обидеть излишне скромный подлесок, который мог застесняться и не найти слов, чтобы попросить стариков подвинуться. Где-то там, где теплый ветер неторопливо перебирал листья в кронах, распевал вовсю хор малиновок. Клара Доннерветтер споро шагала по тропинке, с сожалением во взоре оставляя позади то одну, то другую изумрудно-зеленую полянку, испещренную красными точками земляники.

– Стара я стала, ох, стара, – пробормотала Клара, остановившись, и оперлась рукой о ближайший дуб. – Вот помру – кто им ягод-то соберет? Грибы еще кой-как подобрать успеваю, а на ягоду-то и времени не хватает. Ох, не хватает, ребята, на ягоды-то времени.

Бормоча под нос что-то еще в таком роде и непрестанно жалуясь непонятно кому на боли в пояснице, Клара, седенькая благообразная старушка в аккуратном синем с белым платье, довольно бодро зашагала дальше, торопясь успеть к одной ей ведомым потаенным грибным местам, но снова замерла, расслышав чутким слухом обитательницы Рубежа конский топот.

– Ага, – сказала она себе, делая шаг с тропы в сторону густого малинника, где ее кожаные башмачки с бронзовыми пряжками утонули в траве. – Ага. Вот как, значит. Еще один. А может быть, и одна. Ох, как нехорошо это.

Сокрушенно покачав головой, Клара принялась ждать всадника.

Вскоре он настиг Клару. Вернее, не всадник, а всадница. Молодая еще девчонка, поджарая, подтянутая, похожая чем-то на породистую лошадку, точь-в-точь такую, чьи бока сжимали ее стройные ноги. Цепкий взгляд Клары мгновенно скользнул по всаднице, оценивая. Так, костюм для верховой езды – бархатный, черный. Берет – бархатный, черный. Из-под берета струится волна волос – наверняка не бархатные, но тоже черные. Скрипучее кожаное седло – черное как ночь, без единого украшения, даже шляпки крошечных гвоздиков окрашены в тон. И только глаза – зеленые. И только тонкое кольцо на правом указательном пальце – золотое.

– Уйди с дороги, – выпалила девчонка, придерживая лошадь. – Ты меня не остановишь. Ты… Ты… Ты права не имеешь!

– Бог с тобой, девонька. – Клара, стоявшая стороне от тропы и совершенно не мешавшая никому, кто хотел бы проехать, удивленно сморгнула. – Я тебя не держу. Хочешь – дальше езжай, хочешь – разговоры со мной веди.

– Знаю я вас, – нервно выкрикнула наездница, удерживая нетерпеливо пританцовывающую на месте лошадь. – Вы, ну, те, которые на Рубеже, – вы все делаете, чтобы не пустить нас туда.

– А зачем тебе, девонька, туда? – мягко поинтересовалась Клара.

– Там, – мечтательно прикрыв глаза, проговорила девчонка, – свобода. Там нет жестоких стискивающих рамок общества, угнетающего истинно вольных людей. Там всякий является тем, кто он есть на самом деле, а не тем, кого выпестовали из него родители, друзья и просто знакомые. Только там ты можешь делать то, что хочешь, а не то, что нужно. Там тебе не говорят «нельзя».

– Ты так складно говоришь, ох, как складно. – Клара улыбнулась доброй, светлой старушечьей улыбкой. – Я аж заслушалась.

– Да, – девчонка гордо выпрямилась в седле. – Меня ждет Темная Империя. Я еду в страну, где царит Тьма, потому что только во Тьме – настоящая свобода и настоящее творчество.

– А скажи мне вот еще что, девонька. – Клара все еще улыбалась, но было что-то в ее голосе, что заставило девчонку напрячься. – Ты вот, к примеру, рисовать умеешь?

– Ну, умею, – опасливо буркнула всадница.

– Так вот, как-нибудь ночью, когда вокруг эта самая твоя тьма, возьми листок бумаги да карандаш. А потом погаси свечу, закрой глаза – и рисуй. Во тьме. И утром подумай, что у тебя с твоей Тьмой выйдет: творчество или мазня да каракули, ох, получше подумай.

– Да ты… – задохнулась от гнева девчонка.

– Езжай, – сказала Клара, уже не улыбаясь. – Я не держала тебя и не держу. Ты выбрала путь – так езжай или выбрось из головы всю эту дурь про Тьму и свободу и возвращайся домой, к папе и маме.

Девчонка ничего не ответила, лишь пришпорила лошадь, обрадовавшуюся, что ее больше не сдерживают, и помчалась по тропе, уводящей на восток.

Утром следующего дня, когда семейство Доннерветтеров в полном сборе сидело вокруг древнего массивного стола с резными ножками, изображавшими львиные лапы, и за неспешной беседой пило полуденный чай с непременными сушками, их посетил гость. Сначала раздался вежливый стук в дверь, а затем, когда дед Авессалом, несмотря на свою глухоту, расслышавший стук дверного молотка, крикнул: «Входите, не заперто!», дверь открылась, и через порог с легким поклоном переступил нежданный визитер.

Это был высокий темноволосый молодой человек лет двадцати, в ярко-вишневом камзоле, из-под которого пенными волнами стекали ослепительно белые кружева изящной рубашки. Вишневость камзола перечеркивалась, словно небо молнией, темно-синей, усыпанной золочеными бляшками перевязью, на которой висела шпага в скромных (на удивление) ножнах. Возможно, что поклонился он, проходя в дверь, потому что боялся задеть притолоку пышным плюмажем из страусиных перьев, венчавшим шляпу.

– Рад приветствовать вас, господа. – Гость еще раз поклонился, отточенным движением сдернул шляпу с головы и, зажав ее в руке, небрежно взболтнул шляпой воздух. Страусиные перья метнулись по безупречно чистому полу, с утра вымытому Марией-Розой. – Я – Леобальд Таммер, возможно, вы слышали обо мне.

Леобальд Таммер выжидательно замолчал, словно ожидая, что хозяева ахнут: «Да что вы говорите! Сам Леобальд Таммер! Не может быть!» Однако встретил он лишь внимательную тишину. Дед Авессалом, Клара, Элджернон и Мария-Роза доброжелательно глядели на гостя.