И Лерика сдвинулась с места. Мы немного погуляли по парку. Покормили местных белок, постреляли в тире – я удачно промазал, ничего не выиграв – и попали на колесо обозрения. Будка, в которую мы сели, была рассчитана на двоих. Поднимаясь, она немного покачивалась и поскрипывала.
– С детства люблю этот аттракцион. – Лерика прижалась к стеклу лбом и ладонями. – Медленно поднимаешься и осматриваешь окрестности. Очень красиво и совсем не в ритме большого города. Есть в этом некая медитативность.
– Ни разу не пробовал медитировать на колесе обозрения.
– А ты попробуй. Наверняка сразу достигнешь Нирваны.
– Сомнительно. Курт уже мёртв.
Лерика резко обернулась, и будка качнулась сильнее обычного. У меня перехватило дыхание.
– Как думаешь, в кого перерождаются самоубийцы?
– Я не помню таких подробностей Сансары.
– Мураками! – Лерика топнула ногой. – Я спросила: как думаешь?!
Я посмотрел вниз. На Лерике были вчерашние сандалии и тот же синий педикюр. На лодыжке правой ноги был повязан кожаный браслет с якорьком, который вчера красовался на запястье. Это всё та же Лерика, розовый топ не изменил её со вчерашнего дня. Я улыбнулся этим своим мыслям и постарался ответить серьёзно.
– Думаю, убивший себя человек становиться камнем.
– Почему?
– Камень над собой не властен. И ничего не может.
– А курица, выращенная на ферме на убой, над собой властна? Тьфу, что за слово такое?
– По крайней мере, она не камень.
Всё наше общение на колесе было лишено романтики, как и медитативности. Лерика свободно прыгала с темы на тему, иногда догоняя меня, иногда забегая вперёд. Но при любом раскладе в разговоре она неизменно перетягивала одеяло на себя. Всё это напоминало игру, интеллектуальную гимнастику, в которой мне нельзя было быть победителем.
Колесо остановилось и мы вышли.
– Было здорово! Надо будет повторить!
– А сейчас?
– Сейчас ты купишь мне сладкую вату, и я пойду.
Второе проявление Лерики. В те минуты, когда она переставала состязаться со мной в гибкости мышления, и любопытство к моим ответам исчезало из её взгляда, она напоминала маленького ребёнка, типичную блондинку из анекдотов. В этом амплуа она должна быть чертовски популярна среди мужского пола.
Я купил огромный рулон сладкой ваты ужасного розового цвета, который сильно нравился мне в детстве.
– У тебя важные дела? – я нервно сглотнул. На самом деле я до последнего боролся с собой, стараясь не задавать подобного вопроса, но не смог.
– Знакомый.
– Ещё один Мураками?
– Это какой?
– Рю.
– Нет, что ты. У меня только один Мураками.
Лерика улыбнулась, и моё сердце забилось чаще. Я не улыбнулся. «Красавица в пути двух-трёх успеет провести» – неточно вспомнились слова одного стихотворения. Я постарался, не показывая внешне своего интереса, спросить как можно безучастнее.
– Ясно. Так кто он?
– Воннегут.
Маленькая чертовка. На мгновение я закрыл глаза, и в это мгновение Лерика обняла меня. Когда я снова открыл глаза, она с невинным взглядом стояла рядом, так что я всерьёз подумал, не почудилось ли?
Я отдал ей книгу, и Лерика растворилась в толпе.
***
Недалеко от моего дома располагается спортивный стадион. Там я провёл свой вечер. Прокручивал в уме события двух прошедших дней. Думал о Лерике, пробегая круг за кругом. Когда солнце село, я остановился, задыхаясь. Тридцать два с половиной километра. Никогда ещё не бегал так много. На гудящих ногах, словно на оркестровых трубах, что никак не могут прекратить играть, я поплёлся домой. Мураками – человек-оркестр.
Может, начать бегать марафон, как настоящий Мураками? Не получиться. Впереди зима, я впаду в спячку, а по весне вся моя физическая форма будет снова равна нулю. Ничего не поделать. Снег, холод, апатия. Естественный круговорот меня в природе.
Снились яркие сны. Наутро я не смог вспомнить ни одного.
***
На следующий день я пришёл к суши-бару и просидел на лавочке напротив него почти два часа. Лерика не пришла. Впрочем, мы ведь и не договаривались сегодня встретиться. Если вспомнить – мы вообще ни о чём не договаривались. Я представил, что больше никогда её не увижу, что в городе более чем с миллионным населением не было такой уж абсурдной мыслью. Дыхание перехватило, грудь изнутри наполнилась удушливым теплом.
Звонок показался мне настоящим спасением. О том, что у меня нет телефона, Лерике я соврал. И сейчас жалел об этом. Не глядя на экран, нажал кнопку приёма и поднёс мобильник к уху.
– Привет. Чем сейчас занят? – раздался слегка хрипловатый голос Фокса.
– Сижу на улице, дышу свежим воздухом.
– Кого-то ждёшь? – Фокс хорошо меня знал и точно что-то заподозрил. Прогулки на свежем воздухе никогда меня не интересовали.
– Нет.
– Приезжай в бар. Мне скучно, – всё как всегда.
Я посмотрел на часы и мысленно прикинул маршрут.
– Чего замолчал? Скоро будешь?
– Через полчаса.
Последнее время я заметил моду на названия кафе и баров в честь знаменитых деятелей культуры и искусства – Уайльд, Буковски, Джексон, Бредбери, Депп, и многие другие. Фокс из богатой семьи и, насколько я знал, он был совладельцем как минимум одного такого именного места. Но какого точно было для меня тайной. Потому что всё своё свободное время Фокс проводил в баре, который он открыл полностью сам, и при мне никогда не говорил про другие свои питейные заведения.
Сбоку панельной многоэтажки, почти в самом сердце города, тихо притаилась незаметная серая вывеска «Катабасис», висящая прямо над старой металлической дверью, похожей скорее на дверь в какое-нибудь производственное помещение, чем на вход в бар. Несмотря на внушительный вид, дверь открывалась на удивление легко и беззвучно, дальше следовала длинная лестница вниз в полной темноте. Спуск этот вполне можно было осилить, если идти осторожно, не торопясь, касаясь одной из стен – желательно правой – потому что точно также, в полной темноте, кто-то мог подниматься вдоль левой стены. Спуск был изогнут небольшой дугой влево, поэтому часть лестницы ускользала от света, когда открывалась верхняя дверь и по дороге действительно можно было столкнуться с выходящими из бара. Внизу ждала ещё одна подобная дверь, после которой ты попадал в уютное литературное кафе. При этих словах Фокс всегда кривился и поправлял – «библиотечный бар». Вдоль стен стоял десяток книжных шкафов, полки которых ломились от книг. Над столиками висели репродукции известных картин Дюрера и Моне, из колонок постоянно играл джаз или совсем незаметный лаунж, а меню было оформлено на удивление безвкусно, со всеми его виньетками, рисунками на полях и шрифтом Times New Roman. В углу барной стойки стояла голова какой-то скульптуры – то ли копия, то ли оригинал кого-то из великих. Несколько кичёвое, но довольно уютное место.