Телепат

– Воробьев Илья Сергеевич, – ответил я.

– Сколько вам лет?

– Тридцать семь.

– Где вы живете?

Я назвал свой домашний адрес. После этого Дмитрий Вахтангович спросил, где и кем я работаю, как зовут моих сослуживцев, мой домашний телефон, в какой я учился школе, какой окончил институт, помню ли я события того дня, когда со мной произошло несчастье. На все его вопросы я дал точные ответы. Врач облегченно вздохнул.

– Ну, слава богу. С памятью у вас тоже все в порядке.

После этого Дмитрий Вахтангович стал ощупывать мою забинтованную голову.

– Здесь больно?

– Нет.

– А здесь?

– Нет.

– А вот здесь?

– Больновато, – признался я, отшатнувшись, ибо последнее прикосновение руки Дмитрия Вахтанговича в область темени действительно причинило мне некоторую боль.

– Это место ушиба, – успокоил меня доктор. – Заживет. Я думаю, долго вам у нас лежать не придется. Подержим вас здесь недельку, максимум полторы, после чего отпустим вас на волю.

Он поднялся со стула и направился к выходу из палаты.

– Если вдруг почувствуете что-то не так, сразу обращайтесь, – бросил он, едва повернув голову и закрыл за собой дверь.

– Ну, вот и славно, – обрадовалась Мария Петровна. – Все с вами будет в порядке. У моего Степана Тимофеевича хуже было. Его машина сбила. Перелом берцовой кости. Уже третий месяц здесь лежит. Еще не скоро обещают выписать. А вам всего неделю здесь куковать. Это ерунда.

Мы еще поговорили о том да сём, сходили на ужин в больничную столовую, Степан Тимофеевич проводил супругу, после чего мы легли спать.

Странности начались на следующий день. Когда я утром проснулся, я почувствовал, что гул в моей голове заметно ослаб. Это меня обрадовало. Похоже, я действительно быстро иду на поправку.

Я поднялся, надел пижаму, взял полотенце, которое висело на спинке моей кровати, и отправился умываться. Но едва я вышел в коридор, который был наполнен больными, получавшими у стойки медсестры свои лекарства, как в моей голове снова как будто заработал трансформатор. Сквозь весьма неприятное жужжание прорывались какие-то звуки, напоминавшие треск и щелчки, как в радиоприемнике, который настраивают на определенную волну. Нет, они не были сильными, они не сводили меня с ума. Просто, все это было как-то странно и непривычно. Я в испуге остановился. Такого со мной еще никогда не случалось. Проходившая мимо санитарка внимательно посмотрела на меня.

– Вам плохо? – спросила она.

– Да нет, ничего страшного, – соврал я. – Голова просто немного закружилась, и только.

– Бывает, – заметила санитарка. – Может, вам лучше пока посидеть?

Я присел на стоявшую у стены тахту. Санитарка еще раз окинула меня тревожным взглядом и пошла дальше по коридору. Гул в голове не умолкал. Треск тоже. Мимо меня проходили больные, медсестры, врачи. Я заметил, что когда кто-либо из них ко мне приближался, треск в моей голове усиливался, а когда отходил – треск ослабевал. Все это было странно и непонятно. Скоро будет утренний обход. Нужно обязательно все рассказать врачу. Может, у меня и правда что-то серьезное? Я еще немного посидел, затем поднялся и пошел в умывальник.

Умывшись, я вернулся в палату и снова лег на кровать. Едва я принял горизонтальное положение, как гул и треск в моей голове заметно стихли. Может, мне пока противопоказаны движения? Может, будет лучше, если я весь день проведу в палате?

На соседней кровати заворочался просыпающийся Степан Тимофеевич.

– Уже полдевятого? – произнес он сонным голосом. – Однако, пора подниматься. Через полчаса завтрак. А ты давно встал?

– Нет, – откликнулся я. – Минут двадцать назад.

Степан Тимофеевич надел пижаму, застелил постель, взял свое полотенце и вышел из палаты. А я продолжал предаваться беспокойным размышлениям. Что со мной такое происходит? Что означают этот гул и эти пощелкивания? Почему они то появляются, то исчезают? И от чего все это зависит? А вдруг у меня и правда «поехала крыша»? Так это или нет, но со мной явно творилось что-то неладное, и это было очевидно.

Я попытался себя успокоить, для чего раза три глубоко вдохнул и выдохнул. Есть такой известный способ борьбы с волнением. Но он не помог. Моя тревога не ослабла. Она была слишком сильной, чтобы ее можно было унять таким простым образом. Но у меня при этом появилась интересная мысль. Точнее, догадка, которую необходимо было проверить. Я поднялся с кровати и вышел в коридор. Гул и треск в моей голове усилились. Затем я вернулся в палату. Гул и треск стихли. Разница между коридором и палатой была только одна. В палате, кроме меня, больше никого не было, а в коридоре находились люди. Что же это такое получается? Неужели мой мозг, каким-то образом, стал улавливать чужие биотоки? Но это же невероятно! При всей кажущейся логичности такого объяснения, я не мог в него поверить.

Дверь открылась, и в палату вошел Степан Тимофеевич. В моей голове снова затрещало.

– Ну, что, пошли завтракать? – весело окликнул он меня. Я заставил себя улыбнуться и встал с кровати. Мы вышли из палаты и направились в столовую.

Завтрак только усилил мое волнение. Столовая была переполнена. В моей голове гудело и трещало, не переставая.

– Что с тобой? – с тревогой спросил Степан Тимофеевич, сидевший напротив меня. – На тебе лица нет. Тебе плохо?

– Голова что-то разболелась, – выдавил я.

Сидевшие рядом с нами за столом еще двое больных посмотрели на мои бинты и сочувственно вздохнули.

– Сейчас, после завтрака, будет обход. Обязательно про это скажи, – напутствовал меня сосед по палате.

Доев манную кашу, бутерброд с маслом, и выпив какао, составлявшие завтрак, я вернулся в палату и с облегчением почувствовал, что мучившие меня шумы снова исчезли. Сомнений не оставалось. Причиной всех этих потрескиваний действительно, каким-то образом, являлись другие люди.

Когда к нам в палату зашла врачебная бригада, я не стал ничего от них скрывать и рассказал все как есть.

– Ну, это вы, батенька, хватили! – улыбнулся уже знакомый мне Дмитрий Вахтангович. – Если вы способны улавливать чужие биотоки, то вы – самый, что ни на есть, уникум. Тут и до телепатии недалеко. Объяснение ваших шумов, скорее всего, очень простое. В результате травмы у вас в черепе образовалась небольшая трещинка. И именно она является корнем всех ваших проблем. Каким образом? Поясню. Мозг – орган очень чувствительный. Когда рядом с вами, например, кто-то разговаривает, происходят колебания воздуха, которые вы не ощущаете, но которые через эту трещинку чувствует ваш мозг. Вот вам и кажется, что у вас в голове и гудит, и трещит. Сейчас, когда я говорю, вы слышите треск?

– Слышу, – признался я.

– Ну вот, видите. Не беспокойтесь, это все временно. Трещинка зарастет, и у вас снова будет все в порядке.

– Ему делали рентген? – строго спросил невысокий пожилой врач в очках с позолоченной оправой, являвшийся, судя по всему, заведующим отделением.

– После поступления больного в бессознательном состоянии рентген был сделан сразу же, – отчиталась медсестра. – Каких-либо серьезных нарушений костного покрова не выявлено.

– Снимки после обхода мне на стол, – распорядился завотделением.

Медсестра послушно кивнула головой.

– Хорошо, Иван Иванович.

– А вам, уважаемый, – обратился Иван Иванович уже ко мне, – я бы советовал без нужды лишний раз в коридор пока не выходить.

Предположение Дмитрия Вахтанговича о том, что в моем черепе образовалась трещина, меня, конечно, не обрадовало. Но, как это ни парадоксально, оно меня успокоило. Как-никак, а трещина – это все же вполне реальное объяснение моих проблем. Нужно только подождать, пока она зарастет, и в моей голове все сразу придет в норму. Никакого гула, никакого треска, причиняющих мне такой дискомфорт, я больше не услышу. Я усмехнулся. Надо же было с перепугу до такого додуматься. Чужие биотоки!

– Чего усмехаешься? – спросил Степан Тимофеевич.