Это я – ваш Творец

Та только улыбнулась. А её помощница Марина над чем-то своим засмеялась.

– Не может быть! – совершенно искренне отреагировал Ганеша. – Неужели – шестьдесят? Да, ладно. Вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить.

Прощая ему после этого всё на свете!

Всегда и во всём с тех пор был виновен Славик. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе. «То есть – как раз именно поэтому!» – подчёркивала завскладом.

А когда Ганеша уже увольнялся через пять с половиной месяцев работы для того чтобы уйти от них в моря, завскладом умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть – насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты. За последние полтора месяца.

Ох, уж это женское сердце! Как легко его подкупить.

Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес! Которому «девушки» просто хотят помочь.

И пока Славик возился на складе с каким-то устаревшим оборудованием, Ганеша нашёл для себя и жадно схватил там рулон красного бархата. Из которого затем и сшил в море себе и сожителю шторки. Иглой и ниткой. Таская их из рейса в рейс.

Что просто завораживали матросов! Глядя на маленькие рожицы, образовывавшиеся на барельефе бархата. Этих немых свидетелей из потустороннего мира. Которые смотрели на них столь пристально, что даже матросам становилось жутко от этих взглядов. Пока он буквально умолял их не покидать каюту! Раньше, чем уйдет буфетчица. Иначе она его тут же изнасилует. На глазах у всех! Буквально заставляя моряков его, ну, блин, никак не понимавших, играть в игру «кто кого пересидит». Рядом с ней.

Не пытаясь уже и объяснить в курилке, что даже у бездетных женщин за тридцать грудь вроде бы всё ещё красивой и правильной формы, исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых (твоим товарищам) ощущений (сколько бы ни старался ты им на следующий же день живописать её волнующие очертания со всё столь же высокомерно вздёрнутыми носиками сосков), но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя лёгким жаром и румянцем на щеках, проникаешь-таки в её «святая-святых» и, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью, вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик – через пару дней, проведённых под потолком после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать, как и тот шарик, что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Что её грудь теряет ту волнующую тебя в юности упругость. Как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта. Переломившего чужим «жизненным порывом» (перешедшим в страсть) веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту. Что становилось ещё более обидно, когда ты пытался её коснуться. Буквально. Ощутив её на своих губах. И столь вероломно разочаровываясь в юношеских ошибках своей избранницы. Невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно. Тут же меняя свое отношение к ней на более предвзятое. За жабры. Тем более если после этого пережитого стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, играть на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на твоей более нежной, чем у мужчин (которые этого не понимают, но сразу же ощущают руками, а тем более – губами) коже.

– Да нормальная баба! – восхищённо возмущался Дуримар, выслушав в курилке от Ганеши эту «поэзию» в прозе жизни.

– Это зависит от того, что у тебя за нормы. – спокойно отвечал Ганеша. Затушив сигарету.

– Да я бы на твоём месте!… – мечтательно добавлял Каравай. Щепотку соли в беседу.

– Конечно, вы бы все её… будь у вас место – в ложе её сердца. А пока сидите рядом и любуйтесь ею как бы издалека.

– С галёрки?

– Можете даже сесть к ней вплотную. Чтобы она почувствовала себя крайне неуютно и сегодня побыстрее ушла со спектакля.

– Ко мне в каюту?

– Дерзай!

Ведь Ганеше тогда было всего двадцать два, а буфетчице – уже за тридцать. И по всей её пытавшейся быть непринуждённой наружности было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка, которая в молодости, а затем и в самарских ресторанах пользовалась столь бешеной популярностью как исполнитель, если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах, особенно – после концертов, где она так «отжигала» с подругами – не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива, что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном… Уже не более, чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. И потому-то и чувствовавшая себя здесь, у Ганеши в каюте, столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего. Ведь она давно уже выбыла из «Высшей лиги».

Кроме объятий Капитана. Для которого она, увы, согласно нерушимому судовому обычаю, была теперь «походной женой». И, по ходу дела, пыталась завести себе ещё и «походного любовника».

Но Ганеша так и не дал ей тогда. Вытащить себя из рюкзака. И отправиться с ним в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему юному другу. Другому молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна. Который более подходил ей и по столь же одутловатой комплекции и по тому, что у того из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора, недопитых с Ганешей «на отходе» литровых бутылок водки «Смирнофф». Припрятанных им на день рождения. Куда Ганеша, наконец-то поняв, что она от него так и не отстанет, через пару недель её и пригласил. Просто спросив его:

– У тебя когда днюха?

– Через неделю, а что?

– А то достала уже! Хочешь тёлку? Могу подарить. На днюху!

– Что, опять? – удивился Анри, расплываясь мечтательно в улыбке. Во все стороны, как скинутые за борт самонадувные плотики.

Как и пару месяцев назад в Пусане между летним и зимним рейсами, когда Ганеша «подогнал» Анри, по дружбе, пристававшую к нему в кафе зазывалу с Сахалина. Которая была для Ганеши слишком стара чтобы её хотеть. Ведь той было уже глубоко за тридцать. Даже, слишком глубоко.

Но не для более раскованного матроса, готового повернуть своё судно в любую гавань! Особенно – столь экзотичную, как видавшая виды, но всё ещё симпатичная (а если выпить, то и – красивая!) и умная кореянка с неплохой фигурой (этого у них не отнять, каюсь, даже если ты трезвенник), зазывавшая моряков днём отобедать и слегка расслабиться. А вечером…

Обильно поужинать рядом с ней, потратить (желательно – побольше) денег на спиртное, попеть рядом с этим сияющем золотыми зубами «солнцем» в полукруге твоих друзей караоке. А затем…

Полюбоваться утром роскошным видом из окна её номера!

На глухую стену соседнего отеля. Вспомнив из прочитанного, что это: «Настоящее дерьмо, вам понравится!» Неслышно усмехнуться над этой экономисткой, принять душ, пока она ещё спала. И снова нырнуть в её глубины!

А теперь опять, допив вместе с Анри водку в его в носовой каюте, оставил «молодых» ворковать. И ушел к себе. Подарив этот столь роскошный в открытом море подарок моряку на день рождения! И её два таких воздушных шарика. Со смайликами сосков. Глубоко вздохнув и перекрестившись. Мысленно дав ей пинка под зад, этот уже не менее воздушный от бесконечных абортов шар. Одного взгляда на который хватало… за грудки матросов и уносило теперь одного из них в самые светлые, самые радужные дали.

Где их обоих встречал за барной стойкой из радуги сам Дали, предлагая свои фантастические коктейли из «Сальватора». Опьяняя небесным счастьем!

За что они ещё и после рейса Ганешу от всей души благодарили. И ещё около года всё никак не могли расстаться. Сходив вместе ещё пару самых романтических рейсов в другой организации. Так как обиженный до глубины души на них обоих капитан судна сделал так, что «молодым» пришлось навсегда его покинуть. Его организацию. Души.

И лишь через год её, обливаясь слезами, в том числе и – благодарности, понимая, что Анри не сможет в силу разницы лет и отсутствия у него жилья на ней жениться, потянуло к себе на родину. Домой. К своим фанатам.

О чём они оба уже и не жалели. Почти. Проведя, на прощание, на берегу ещё один самый светлый, самый медовый месяц! И…

Разорвали этот мир надвое. Навсегда.

Певичку Ганеша больше никогда не видел, а вот морячка встречал. Но выглядел тот уже неважно. Напоминая пустую тряпичную куклу, из которой в конце этого представления вместе с рукой нечаянно вытащили сердце.

Да, что-то в ней, в этой певичке, было. Умение превращать даже случайную связь в столь пронзительную песню, что даже после того, как ты понял и окончательно смирился с тем, что для тебя её «концерт» окончен, она ещё долго звучит у тебя в душе. Никак не желая замирать.

Заставляя тебя снова и снова вспоминать её прощальные слова. Поцелуй на перроне. Её скупые слёзы сквозь вымученную улыбку, что нещадно её душили. Заставляя её в ответ на это с той же силой душить тебя, обнимая на прощанье!

«Господи, я и не знал, до чего она некрасива…»[2 - И. Анненский, «Прерывистые строки».]

Глава2.Продаван кино-би

Елена была чуть ниже Ганеши ростом. Так что когда она одевала красные туфли на шпильках вместе с её любимым красным платьем, то становилась одного с ним роста. Как бы давая понять окружающим, что они буквально созданы друг для друга. И как удивительно пре-красны!

Елене было тогда двадцать один год по местному летоисчислению, а Ганеше – двадцать семь. Именно лето-исчеслению, так как оба они родились летом. И так и продолжали излучать его всю жизнь. Всё пышнее расцветая, с каждым годом, прямо на глазах. Так что продавец продуктового павильона во Владивудстоке, куда они вместе каждый день заходили, чтобы Ганеша мог побаловать Елену свежими фруктами и прочими мелкими вкусняшками, восхищенно глядя на столь совершенно летнюю пару, буквально расцветала на глазах и обслуживала их столь трепетно, словно бы это было для неё честью. Улыбалась им и, вскользь, говорила комплименты. Чтобы им приятнее было найти повод выйти из ближайшего дома, где Ганеша снимал студию, и снова зайти в павильон, покупая продукты и всякую ерунду. И ему было чем порадовать свою красавицу. Ведь Ганеша не так давно пришёл из рейса и мог позволить себе всё, что тут было, скупив за одно посещение весь товар. Продавец своим опытным взглядом это видела по снисходительному выражению его лица, с которым он с недоверчивой улыбкой осматривал её товары. И для того чтобы он купил своей девушке самые лучшие продукты, старалась на все лады. Чуть ли не кланяясь до земли, если бы в это время так вести себя было всё ещё модно. А потому и старалась это показать на общепринятом тогда языке жестов, улыбок и предельно чутких к их запросам взглядов, предлагая им купить самое лучшее, что у ней было. И встречая и провожая их из магазина самыми восторженными взглядами. За пару недель их совместного проживания выработав у себя рефлекс восхищения.

Оставшийся на её лице даже после того, как его Елена отправилась вожатой в детский лагерь с углублённым изучением английского языка. И Ганеша приходил один. Покупая уже не так уж и много товаров, чтобы вызвать у продавца столь роскошное отношение. Словно бы как к зашедшему в её модный и дорогой бутик миллионеру. За новым «Ролексом». И прочими столь же дорогими безделушками. Не зная на что ещё потратить своё богатство. Души. И ей хватало одной его улыбки чтобы вспомнить его и Елену вместе и снова начать ему столь же радушно улыбаться, радуясь от того, что он снова её посетил. И подарил эту радость. За свои столь незначительные уже покупки.

Не удивительно, что Ганеша стал называть свою Елену прекрасной. И тут же в неё влюбился.

Хотя, она понравилась ему сразу же. Ещё в первый же день знакомства, когда ей было восемнадцать. Он зашел к Адлеру и не застал того дома. Елена открыла ему и вышла чтобы именно это и сказать. Войдя с порога Ганеше прямиком в душу. И он тут же понял, что Адлер реально крут! Раз у него такая нереально красивая девушка. В свои восемнадцать лет показавшись ему настолько ослепительной, что с тех пор он Адлеру постоянно завидовал и недоумевал: «Чего же она в нем нашла?» Как потом оказалось – отдельную (от рано умерших родителей) квартиру. И влюбился в Ириду только лишь потому, что та была очень и очень на неё похожа. Хотя и не менее красива. И когда через три года они снова встретились, и Елена пригласила Ганешу, Ганимеда и одну свою чуть менее красивую подружку Милу с забавными еле заметными усиками на пикник на пляже, он сразу же это понял. Глядя на выражение её лица. Будто бы Елена и Ирида были как минимум двоюродными сёстрами. Что ещё больше его к ней привлекло. Отдаваясь гулким эхом любви в его сердце. Которое уже успело о ней забыть. Поняв, что когда он увидел её у Адлера, он влюбился в Елену с первого взгляда, а в Ириду – со второго, после проведённого с ней в одной коммуналке детства. Даже не подозревая о том, что младшая его на пару лет Ирида восхищалась им все эти годы.

Да и – что толку? Ведь он засматривался тогда лишь на сверстниц. Когда вместе с Лысым, Гвоздём и Батоном проводил вечера, беспечно слоняясь по дворам красивых (как им тогда казалось) местных девушек.

Глава3.Тоня

– Привет, – улыбнулся Ганеша Тоне уже через много лет, когда она села на пассажирское сиденье рядом с ним. Уже слегка потасканная жизнью, но всё ещё красивая.