Это я – ваш Творец

Хотя, казалось бы, ничем не примечательный средний лоб, острый юркий нос, добротные славянские скулы и нордический волевой подбородок, средние губы, светло-русые длинные волосы, голубые, от природы слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Елена была не более, чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и вырывалось из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже о её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду – картины Ай!вазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить. Ну, или хотя бы – воспользоваться её кувшином с узким горлышком. В сексуальном плане, кто не понял. Что для них это было одно и то же. Побуждая Зевса трепетно следовать их примеру. С первого же дня, как только её увидел, придя с морей. И взалкал! Её солёную влагу. Которую мог теперь ощутить, как только сделает ей солянку. Недаром её так и назвали, тут же понял он: от «соль-». Соль жизни! Пятая и самая высшая нота бытия! Где все эти до, ре, ми, фа… – не более, чем ля-си-м-трясим: брачные игрища, играя которыми на скрипке своей души мы и составляем для себя мелодию своего сердца!

Которой он и спешил поделиться со своими слушательницами, зачарованно внимавшим ему на пляже. Разумеется, уже – методом от противного. Чтобы те не стали задирать нос и вытирать об него ноги, как Джонсон. Входя в образ Зевса (тем более что в этой музыкальной тусовке этого «умника» именно так и звали):

– Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить «одним днем», лишь здесь и сейчас, – усмехнулся Зевс над Еленой и Милой. – Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра. А тем более – всегда.

– Не строить планов? – не поняла Елена, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

– Да не в планах дело, – усмехнулся Зевс, – а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите. Это ваши, так называемые, мечты. Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему вам всё никак не удается их осуществить.

– И – почему же? – недоверчиво усмехнулась Мила, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

– Да потому, – усмехнулся над ней Зевс, тут же сдирая с неё эту шкуру, – что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов.

– Другими? – оторопела Елена. – Но при чем тут другие и мои собственные планы?

– Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь или только строишь планы, ты не сможешь достичь в робинзонадствующем одиночестве своём вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений. То есть – пригодности тебя для твоих же собственных планов! И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии, в состояние реальной общей Сказки.

– Сказки? – оторопела Елена. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для него уже настолько актуальны.

– И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни. Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер. «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», если верить Марксу. Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новым входящим данным; идти – кое как; либо – вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки (внимания), которые другие нам постоянно посылают.

– Кроме затрещин! – задумчиво усмехнулся Ганимед, вспомнив о своём крутом брате.

– Для того чтобы ты наконец-то начал задумываться о себе и меняться – для своей же пользы, – усмехнулся над ним Зевс. – Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах». Поэтому девушки и напоминают мне бесят, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

– Бесят? – недоверчиво спросила Елена.

– Да, Елена. В этом виноват живущий в каждом из нас так называемый «архетип бесёнка», трансформировавшийся под крылом цивилизации в «беса-играющего». Как написал об этом Хейзинга.

Но когда Елена поняла для себя, о какой именно Сказке Зевс ей толкует, пытаясь вовлечь её в перевод своей волшебной книги, она стала делать вид, что не особо-то им и интересуется. Свернув с его дорожки в Рай.

Зевс удивился этому перепаду настроения и легко переключился на другую «Еву» – её подружку Милу, которая была чуть беднее фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики. Которые он, заметив их, в шутку поцеловал.

– Это безобразно! – возмутилась Мила.

– Безобразное – это художественный элемент любой Сказки, – усмехнулся над ней Зевс.

– Сказки любого, – пояснил Ганимед.

– Который мы используем направо и налево для придания себе комических и трагических эффектов. Думая нарушить этим гармонию чужой Сказки, по тем или иным причинам чуждой духу нашей. Но реально нарушаем лишь свою. Зло ужасно, в основном, тем, что превращает твою Сказку в былину. Подрезая Икару крылья и превращая тебя обратно в беса.

– В обывателя, – усмехнулся над ней Ганимед.

– А затем, по мере проникновения в тебя зла – твоей озлобленности и лени – и в животное. Каждый твой злой поступок или мысль, взгляд, вздох, жест, не суть важно – создает у тебя установку на зло.

– Создает брешь, – уточнил Ганимед, – через которую в тебя и проникает Зло. И начинает через тебя действовать.

– Разрушая все твои Сказки! Из-за того, что все ошибочные или злые действия есть продукты недопонимания ситуации они и являются заблуждениями. Так что грешника не случайно именуют развалиной. Ведь, заблуждаясь, он обречён блуждать по развалинам своих Сказок!

Но увидев, как Зевс и Мила милуются, блуждая по развалинам её Сказок о себе, как о недоступной принцессе, Елена тут же снова распушила свой беличий хвост и стала столь же прекрасной, как была. И Зевс, проникшись её волшебной игрой в белку, обещавшую погрызть его «орешек», оставил Милу и тут же пошел на абордаж.

Но Елена смогла тут же отбить нападение и не дала ему захватить себя в рабство. Отогнав корму (своей ладьи) от него подальше. Как только он ущипнул её за зад. Как простую деревенскую девку на ярмарке, торговавшую своими аппетитными булочками. А не крутую нравом скандинавскую принцессу, которой – для полноты картины – теперь не хватало лишь секиры!

Но Зевс не стал с ней биться, а тут же вернулся к очарованию её подружки.

Ему было всё равно, кто будет являться объектом для нападения его любви. Её низкопробковое положение? Видавшие виды одежды? Голодный, усталый от разочарований взгляд, выпавший в осадок тонкой грусти? Напротив, всё это лишь вспахивало векторное поле активности её любви к нему, подающему надежду погасить в ней все эти сигнальные лампочки. И протягивало пульт управления ею.

– Грязно не то, что в сознание входит. А то, что из этого выходит на поле практики, – улыбнулся он Миле. – В сапогах на босу ногу в поисках обмороженной октябрём несчастья капусты запоздалых выводов. Но стоит лишь вывернуть твою жизненную ситуацию обратно в теорию, как ты, увидев все свои недочеты и исправив их соответствующими выводам поступками, тот час начнёшь жить в Сказке. Если же в тебе недостаточно художественной пластики, открой «мифы и легенды древней Греции» и выработай свою мифологию поведения. Став для себя Зевсом, жестоко карающим тебя за любой проступок, а для других – Гермесом, несущим им благую весть от бога – твоей высшей сущности. Постепенно ты станешь настолько совершенной, что откинешь все эти карнавальные маски, включая и маску бога. Чтобы лицо ни натерло ею, как сандаль – большой палец.

– А второй сандаль дырявый, в нём всегда хорошо! – усмехнулся Ганимед.

– А индейцы почему-то вообще не носят сандалий, – улыбнулась Мила.

– Летом они делают вид, что у них копыта, а к зиме они их отбрасывают. Как условности. И сливаются с божественным, обсуждая это долгими зимними вечерами у костра.

И положил голову ей на ноги. Целуя руки. Чтобы она начала уже гладить ими его по голове, как своего котёнка.

Ему было всё равно, кого из них очаровывать. Лишь бы – как можно быстрее. И приступить к сладкому. В постели.

На что Елена (как демон искушения, потерпевший полное фиаско) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить ему свои внезапно вновь волшебные (то глубокие, как небесная синь, то – игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от спиртного в её глазах.

Зевс удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары. Переложив голову на её колени.

– То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения.

– Который и не дает тебе видеть дальше собственного носа! – усмехнулся Ганимед, намекая на близорукость Елены.

– Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайтесь под других. Мир – вот лучший настройщик. Со-настройтесь с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес.

– Мы сами запускаем в него волков, – усмехнулся Ганимед, – чтобы было от кого убегать и на кого охотиться.

– Перестань играть в чужие игры. Это Их игры. Ты – не они. Ты – значит – одна. Они – означает – стадо. Преврати себя в заповедник. Сызнова стань бесёнком и поиграй в блаж. Выколи бесёнку «глаза» предрассудков. Отпусти его в мир. Пусть мир снова станет для тебя полон удивлений и новых открытий!

Но Елена снова к нему внезапно охладела. Зевс, недолго думая, опять переключился на Милу, начав её откровенно обнимать. Форсируя события.

И Мила снова охотно пошла ему на уступки. Тут же поняв, что Елена слишком уж высоко задирает нос и у него с ней ничего уже не получится. Начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечером программу. Когда они останутся наедине, и она подарит ему всё самое лучшее, что в ней есть. И Зевс это уже пред-видел: и по её глазам, которые столь выразительно ему сияли; по её улыбке; по рукам, которые стали уже обнимать его в ответ. Безраздельно захватывая Зевса в свою собственность. В ответ на то, что он стал столь же преданно обнимать свой «утешительный приз». По сравнению с Еленой. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить. И не раз!

А Ганимед отвел его в сторону, где они попытались найти туалет на пляже, и сказал:

– Зевс, ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой. Обе они тебе не дадут, уверяю тебя. Так что выбери уже одну из них и оставь мне хотя бы ту, что после тебя останется.

– Тебе? – удивился Зевс, впервые увидев в нём сатира. А не клоуна, которого они пригласили на этот пикник на обочине моря чтобы поразвлечь дам. – Ты же видишь, как Елена себя ведёт: то подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке. «Не мужчина выбирает женщину, а женщина – мужчину», как сказал какой-то классик. Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас – просто рвут на части. Классик об этом даже не мечтал!

– Да я понял, что Елена тебя выбрала ещё тогда, когда пригласила нас на этот пляж. Позвав меня и подружку только для компании. Так что оставь её подружку в покое, я её утешу.

– Просто, я пришел с морей и сейчас готов запрыгнуть на первую попавшуюся. Как сказал когда-то Есенин, кажется: «Когда наш [перл], как телеграфный столб, топорщится, нам всё равно, кто под нами лежит, актриса или уборщица!» Мощно сказано, не так ли? Серебряный век! Учись!

– Вот ты и оставь серебряную уборщицу мне, а сам займись этой золотой статуэткой. Вручи себе этот «Оскар»! Она тебе больше подходит.