Бронепароходы

Но Лялю не устраивал мирный исход. Она ощущала злое возбуждение. Ей хотелось подвига, яркой победы, о которой потом будут рассказывать.

– А если среди вас идейный враг, так мы его здесь и шлёпнем, – прямо заявила Ляля. – Нам для такого дела полк не нужен, сами справляемся.

– Ну, Михаловна… – изумлённо замялся Маркин.

А Ляля смотрела на Реховича. Этот самозваный капитан ей не нравился. Догматик. Умничает, полагает себя равным с ними – командирами флотилии.

– Вы, я вижу, ценная. – Рехович блеснул на Лялю стекляшками пенсне. – Только женскому полу на флоте делать нечего. Жениха, извиняюсь, ищете?

Ляля была довольна, что Рехович не удержался, свернул на тему баб.

– Товарищи интересуются вопросом о браке? – Ляля с вызовом обвела яркими глазами осклабившихся матросов «Межени». – Могу просветить.

– Исключительно взволнованы, – процедил Рехович.

– Не о бабах речь, – вклинился Маркин, но на него не обратили внимания.

– А давай, товарищ агитатор, для почину поженимся, – с наглецой вдруг предложил полуголый и татуированный матрос. – Любовь – дело почтенное.

Военком Ваня Седельников покраснел – то ли от гнева, то ли от стыда.

– Позаботься о нуждающихся, товарищ женщина! – влез другой матрос.

Ляля не боялась этих людей. Под рукой у неё был браунинг, да и свои не должны подвести. Утёмин стреляет быстро и метко, и у него нюх на опасность. Волька Вишневский тоже не лопух: бывший разведчик, сейчас он не ощущает угрозы и с удовольствием ждёт, как острая на слово Лялька разделает всех противников. А Николь – вот размазня! – улыбается матросам заискивающе.

Рехович медленно встал и сдёрнул с окна грязную занавеску.

– Поспешите, товарищ представитель из центра, – сказал он. – Нас тут много, друг друга торопим. Вот вам и простынка для прелюбодейства.

Рехович с презрением бросил занавеску на стол перед Лялей.

Это было оскорбление, и Ляля его ждала. Она царственно простёрла руку с уже приготовленным браунингом и выстрелила в Реховича. Она знала, что выглядит прекрасной и смертоносной, как эриния с факелом. Но зазвенело разбитое окно – Ляля промахнулась даже с расстояния в пять шагов.

Матросы «Межени» шарахнулись от стола, сваливая посуду, а Рехович, пошатнувшись, цапнул кобуру на бедре. И тотчас грянул второй выстрел – это военком Ваня Седельников раньше остальных выхватил свой военкомовский маузер. Реховича отбросило на простенок, он уронил пенсне и сполз на пол. А юный Ваня побледнел, испугавшись своего поступка.

Утёмин, Вишневский и Маркин уже стояли, направив на матросов наганы.

– Ша! – предупреждая, рявкнул Волька.

А Лялю не смутило, что она промахнулась.

– Ну, есть ещё охотники советскую власть на излом взять? – громко и торжествующе спросила она.

05

До революции в больших речных городах состоятельные семейства летом завтракали на пароходах: каждый день – на новом. По утрам торжественные белые лайнеры ожидали гостей у резных дебаркадеров. Судовые рестораны состязались друг с другом в изысканности убранства и разнообразии блюд. Блестели столовые приборы. Солнце нежно сияло сквозь занавеси двусветных окон, обещая благополучный и добропорядочный день… А в июле 1918 года Самара оказалась последним городом России, где ещё сохранилась добрая традиция пароходных завтраков. Только рестораны позволяли пассажирским судам зарабатывать хоть какие-то деньги, когда все рейсы упразднили.

«Витязь», знаменитый лайнер общества «По Волге», был пришвартован к пристани напротив пивоваренного завода фон Вакано. С борта парохода открывался вид на краснокирпичные заводские корпуса с мансардными окнами и высокими трубами, над которыми вертелись флюгеры. В ресторане, украшенном пальмами в кадках, за круглым столом сидели трое: Мамедов, Георгий Мейрер – командир боевой флотилии и Василий Филипповский – начальник отдела торговли и промышленности в правительстве КОМУЧа.

– Не сочтите за неучтивость, господа, но я и вправду голоден как волк, – признался Филипповский и махнул рукой официанту: – Человек, подойдите!

Официант со злорадной улыбкой положил Филипповскому – министру – карту кушаний, где многие блюда были вычеркнуты карандашом.

– Филе соте, битков, лангетов и дичи желать не извольте, – сказал он.

– Просто гурьевскую кашу, – ответил Филипповский.

– Французских фруктов нет-с.

– Значит, без фруктов.

– Иди, любэзный, – отослал официанта Мамедов. – Господа, нэ тяните.

– Ваша идея, Мамедов, – самоубийство! – резко заявил мичман Мейрер.

Ему было чуть за двадцать. Длинноносый, ушастый и худой, по виду гимназист, а не моряк, Мейрер изо всех сил старался выглядеть суровым. Мамедов догадался, что этот юнец просто смущается перед Филипповским – лейтенантом флота, который на броненосце «Орёл» прошёл через грохочущие водопады Цусимы и японский плен, а потом сделался ярым революционером.

– Не преувеличивайте, – сказал Филипповский.

Мамедов предпочёл отнестись к Мейреру серьёзно. Да, мальчишка, да, горячий и самолюбивый, но судить надо по делам, а не по годам. Едва чехи вошли в Самару, Мейрер сам, без всякого поручения, принялся формировать боевую речную флотилию. Вместе с товарищем, таким же зелёным мичманом, на моторном баркасе-рыбнице Мейрер объехал самарские затоны, пароходные стоянки и зимовки и перегнал в город несколько брошенных буксиров. Каким-то образом он убедил чехов дать ему артиллерию и на двух своих пароходах установил по орудию – получились канонерки. Они-то и встретили под Сызранским мостом армаду беженцев из города Вольска.

Мамедов решил успокоить мичмана:

– Опасность есть, уважаемый, но мы будем осторожны. Нам ведь только, слушай, мимо Симбирска пройти. А на Каме красные ночью спят.

– Рейд вполне возможен, – добавил Филипповский. – Вы сами, Георгий Александрович, ходили на пароходе в тыл большевикам.

Мичман недовольно засопел, но возражать не стал.

Из полумрака буфета за веерами пальм снова появился официант.

Теперь он бережно держал завёрнутую в полотенце бутылку вина.

– Вам подарок от капитана, Василий Николаич. Прикажете откупорить?

– Не надо, оставьте. – Филипповский посмотрел на Мейрера. – Георгий Александрович, вы должны понимать значение нефти для нашей борьбы…

– А я прекрасно понимаю! – Мейрер ответил надменным взглядом. – К вашему сведению, господин Филипповский, мой отец руководил астраханской конторой Восточного общества!

Восточное общество было учреждено управляющими Рязано-Уральской железной дороги; их нефтекараваны ходили от Баку до Саратова, где на реке при станции располагались причалы для наливных барж и плавучие перекачки. Караваны обслуживали бакинские промыслы Манташевых, Лианозовых и Гукасовых. Пять лет назад коммерческие банки, кредитовавшие пароходства, в угаре создания синдикатов соединили общество с компанией «Кавказ и Меркурий» в трест КАМВО – самое большое речное предприятие империи.

– Извините, если задел, – сказал Филипповский. – Но я ответственно прошу вас проявить должное уважение к моему требованию. Официально ваши суда числятся во временной собственности Комитета. И Комитет решил оказать содействие господину Нюстрёму и товариществу «Бранобель». Вы должны передать одно судно господину Мамедову. После прибытия вольской флотилии беженцев у вас, Георгий Александрович, вполне достаточно пароходов для ваших дивизионов верхнего и нижнего плёсов.

Объявив денационализацию, КОМУЧ возвращал суда бывшим владельцам, но далеко не все владельцы находились в Самаре. Судами без хозяев КОМУЧ распоряжался по своему усмотрению, обязавшись оплатить возможный ущерб от своих действий, если хозяева найдутся. Нюстрём уведомил правительство КОМУЧа, что принимает выплаты за один буксир на счёт «Бранобеля».

– Предупреждаю, что лучшие суда не отдам, – ревниво сказал Мейрер.

– Лишь бы пароход нэ тонул и колёса крутились, – согласился Мамедов.