Секта. Роман на запретную тему

– Я попросил вас остаться потому, что хочу услышать эту странную историю именно от вас, как от очевидца.

Мелентьев вскинул брови, очень правдоподобно изображая удивление:

– Я не понимаю?!

Гера исподлобья тяжело поглядел на него и ничего не ответил. Молча снял трубку телефона, который связывал его напрямую с кабинетом генерала Пети, и без предисловий попросил:

– Зайди, пожалуйста, мы вдвоем.

Генерал Петя заявился в несколько затрапезном виде, что было немудрено: на часах время подходило к полуночи, поэтому красные глаза и распущенная петля галстука были вполне естественны для столь позднего часа. Плюс к этому генерал Петя был без пиджака, рукава белой рубахи его были небрежно закатаны до середины запястья, а брюки держались на широких подтяжках. Во рту генерал Петя мусолил окурок сигары, и весь этот голливудский антураж шел ему, словно грива лошади, то есть абсолютно.

Он кивнул Герману и Мелентьеву. Уселся напротив бородатого телеведущего и положил ноги на стол:

– Герман Викторович, вы нашему другу пояснили, чего от него сейчас требуется?

Герман мотнул головой: «Нет. Не успел».

– Ага. Ну, тем лучше. Валера, ты вроде был на питерском недовольном шествии?

Мелентьев в знак согласия кивнул, а генерал Петя саркастически заметил:

– Вот ведь они какие, звезды голубого экрана-то. Нет бы ответить старику, мол: «Да. Был я там, господин Сеченов». Так нет же! Они кивают. Эх, одно слово, интеллигенция. Ты у нас интеллигенция, да, Валера?

Мелентьев робко пожал плечами, а генерал Петя продолжал измываться:

– А раз ты такой крутой, что не хочешь со мной разговаривать, а предпочитаешь изъясняться жестами, то тебе все равно придется нам с господином Кленовским рассказать, что на этом шествии произошло такого, что заставило тебя распускать сплетни о каком-то там полтергейсте или о чем-то в этом роде. Ты же пойми, Валера. Ты рупор режима, пока, во всяком случае. Тебе в этот свой рупор и шептать лишнего нельзя, а ты с этим Малопольским, да еще в прямом эфире, мол, «толпа словно повиновалась приказу! Невозможно так организовать шествие, не отрепетировав его несколько раз!». Ты чего?!

Мелентьев наконец-то подал голос:

– Вы понимаете, я ведь просто хотел сделать программу интересней. Ну… Вот и добавил «желтухи».

Генерал Петя снял ноги со стола и, облокотившись на столешницу, уставился на телеведущего:

– Ты либо не пуржи, а расскажи, что там было на самом деле, по твоим ощущениям, либо…

– Понимаете, Петр Валерьевич, – зачастил Мелентьев, – я сперва сам ничего не понял. Просто через три минуты после начала шествия я ощутил что-то такое… Я даже затрудняюсь объяснить это на словах…

– А ты попробуй. Язык – это же твое орудие производства.

– Понимаете, меня охватило дикое желание ругаться на чем свет стоит. Причем не просто бессмысленно сквернословить, нет! Вполне адресно произносить непотребщину о президенте, членах кабинета, Госдумы и так далее, словом, обо всех членах партии и правительства. И я готов поклясться, что то же самое почувствовали окружающие, потому что вокруг начало твориться нечто неописуемое!!! Все ругали режим на чем свет стоит и делали это перед зарубежной прессой, перед камерами!

Герман ударил кулаком по столу:

– Какой еще прессой?! Было же распоряжение – никаких камер!

Мелентьев усмехнулся:

– Профессиональный хроникер снимет так, что никто и никогда не заметит камеры. Откуда, по-вашему, все эти ролики в Интернете и сюжеты в Си-эн-эн и на Би-би-си. Хорошо еще, что их могут смотреть только обладатели спутниковых тарелок!

– А ролики в Сети мы хакнули почти сразу, – отозвался Гера.

– Ладно, давайте ближе к телу, – генерал Петя бросил свой лохматый сигарный окурок в хрустальную пепельницу. – Так что вы думаете?

– Знаете… Если бы я верил в то, что такое возможно, я сказал бы, что вся толпа, а там было прилично народу, все присутствующие несколько минут словно находились под каким-то массовым гипнозом. И вот именно это было снято и показано в зарубежных сюжетах. А потом словно кто-то р-раз! – и все мгновенно заткнулись. Я помню, как люди с удивлением глазели друг на друга, многие спрашивали: «Что это было?»

Генерал Петя, внимательно слушавший Мелентьева, подмигнул Гере, и тот улыбнулся телеведущему:

– Спасибо за ваш рассказ, можете быть свободны. И пожалуйста, не обсуждайте ни с кем ничего такого… Ну, вы понимаете?

Мелентьев снова кивнул, чем вызвал смешок генерала Пети, опомнился и выпалил:

– Так точно!

– Тогда можете быть свободны, – Герман проводил бородача до двери в коридор и на прощание крепко пожал ему руку.

4

… – Ты мне-то объяснишь, что все это значит? Не люблю быть кисточкой в лапе художника, когда мною рисуют импрессионисты – я их на дух не переношу, так как тяготею к мертвым натюрмортам.

– А ты не боишься?

– Смотря чего?

– Такой правды.

– Петр Валерич, я заинтригован в доску.

– С толпой работал какой-то… Не знаю, как его назвать. Гипнотизер – слишком банально. Маг – это просто детский лепет… Медиум? – генерал Петя немного поразмышлял и ответил сам себе: – Да. Пожалуй, медиум. И сильный, черт его побери. Хотя, – он усмехнулся, – с чертом-то они друзья-приятели.

Герман вставил в мундштук очередную сигарету и прикурил. Сеченов неодобрительно поглядел на него:

– Какого хрена жечь сигареты одну за одной и при этом думать, что не наглотаешься никотина? Ну, выкуришь ты тридцать штук через эту фиговину, а ведь это то же самое, как если бы ты выкурил пятнадцать без нее. Занимаешься черт знает чем… А насчет медиума – это мне хорошая мысль пришла в голову. И вспомнилось кое-что. И если то, о чем я подумал, правда, мы все рискуем оказаться в заднице.

Гера смотрел на генерала с возрастающим изумлением:

– Вы верите во всякую подобную ерунду?

Сеченов в тон ему парировал:

– А ты хочешь попробовать объяснить произошедшее как-то иначе?

– А почему нет? Ведь существуют технологии проведения митингов, шествий, ораторское искусство, наконец! Все вместе, соединенное в вожаках этих не-пойми-чем-недовольных, запросто может привести к такому результату. Манипуляции людскими массами и прочее… Гитлер же тренировался произносить речи перед зеркалом? Почему не допустить, что какой-нибудь Касякин не занимается тем же самым, стоя нагишом перед зеркалом в своем будуаре, и, втянув дряблый животик, декламирует тренировки ради Маяковского?

– Ты сравнил Гитлера с Касякиным, ха! Гитлер – это, как пишут в твоем любимом Интернете, «аццкий сотона», а твой Касякин – это, – и генерал Петя употребил очень крепкое ругательство. – Нет, тут другое. И надо перестраховаться. Придется тебе завтра рано-рано отправиться в путь и доставить сюда одного интересного человека.

Гера явно не ожидал такого поворота событий и, опешив, не знал, что ему говорить. Наконец выдавил:

– Ч-чего? Кого?