Я украл чужую жизнь

Внутри домика холоднее, чем снаружи. Закрыв за собой дверь, я включил единственную лампочку. Муха, словно ожидая сигнала, взлетела и, жужжа, стала биться в стекло.

Ценных вещей здесь не осталось. Справа гудел старый холодильник «Саратов», рядом стояла газовая плита с двумя конфорками. Возле окна стол, накрытый клеёнкой с узором подсолнухов. Табурет, умывальник, у стены диван с торчащими из обшивки пружинами, на стене ковёр и единственная дверь в спальню.

Скинув обувь, я уселся на диван. То, что меня найдут – без сомнений.

Я бросил взгляд на хлипкую дверь… Муха продолжала биться о лампу.

Влезая в долги, я был уверен, что у меня получится. Казалось, это тот единственный шанс, который упускать будет глупо. Банки деньги не давали – моя кредитная история безобразна. Да и мой лучший друг, Ванька, занимать отказался, и я решил рискнуть. Взять полтора миллиона под залог старого Лэнд Крузера казалось вполне верным решением. Если бы не мелкий текст, который в переводе на человеческий означал – «НЕ ОТДАШЬ – КОСТИ ПЕРЕЛОМАЕМ».

Так я же отдать планировал и, не читая, поставил подпись в правом нижнем углу. Деньги получил в чёрном пакете, купюры были новые, в руках хрустели. И когда я передал их своему школьному товарищу, который обещал меня сделать младшим партнёром семейного бизнеса, тот на следующий день пропал, как пропадают бабочки во время заморозков. Длинные гудки, длинная череда попыток выйти из запоя и длинная предлинная заноза в заднице.

Борис Николаевич в своём дорого обставленном кабинете отложил на край стола бордовое собрание сочинений Маяковского и по-деловому дал мне пол месяца, чтобы решить «свои» финансовые проблемы, а затем познакомил с Гришей. Гриша был страшен и днём, и ночью. Говорил мало, бил больно.

Однажды я видел его в приподнятом состоянии духа. Сказал, что вытащили камни из почек.

А сейчас, сидя на старом пыльном диване в укрытии, доставшимся мне от дедушки, я понимал, что жизнь у меня, как у той самой бабочки, может вот-вот так же внезапно оборваться. А камни в почках кажутся такой ерундой.

Я подумал, что бы на этот счёт сказал Маяковский, закрыл лицо руками и услышал странный шум на чердаке.

Глава 3

Подняв глаза к потолку, я замер. Шум наверху напоминал поскрёбывание.

Встав на табуретку, я прислушался. Звук то возникал, то снова пропадал. Я почесал затылок, не глядя сунул ноги в шлёпанцы и вышел на улицу.

Чердак для меня всегда был «терра инкогнита», я старался на него не смотреть, а если случайно и смотрел, то тут же отводил глаза. Всё из-за одной истории.

Друзья, жившие по соседству, рассказали, что до того, как мои дедушка и бабушка купили эту дачу, она принадлежала одному пьянице. Мужик пил беспробудно и вылезал на улицу, чтобы только пополнить свои запасы. В домике помимо него жила маленькая девочка, которая в свои 9 почти не разговаривала, была худой, как скелет, и не расставалась с вязанным мишкой. Она любила сесть на крыльцо и играть с ним, но в один момент девочка пропала, и её больше никто не видел, а её отец ещё больше осунулся и озверел. Мои друзья сказали, что она на чердаке, но им никто не верил.

Глянув на узенькую дверь, я сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

Конечно, ерунда это всё… Но после той истории в особо ветреные дни, когда сквозняк задувает в щели, казалось, что я слышу чей-то тоненький голосок.

Пройдя куст с высохшей вишней, я нырнул в тонкий просвет между банькой и ветками и достал небольшую лестницу. Потянув её одной рукой, я почувствовал боль в плече, и пришлось, царапаясь о ветки, пролезать в щель и хватать лестницу обеими руками. Не спеша, я выволок её на тропинку, убрал с верхней части паутину и, обхватив за края и приподняв, прислонил к стене домика.

Чтобы попасть на чердак, сначала нужно было залезть на выступ крыльца. Я положил ладонь на балку, удерживающую навес, и дёрнул. Раздался скрип. Затем отошёл на несколько шагов… Что-то отгоняло меня от этого чердака. Объяснить сложно, но внутри нарастало волнение и хотелось в туалет.

Покусывая губы, я взглянул наверх, затем вниз, убрал с места, куда, предположительно, мог упасть, полено, отпихнул ногой ещё пару поленьев и взялся за лестницу.

Первая ступень напряглась, мягко прогнувшись под моим весом. С третьей ступени я руками зацепился за навес и подтянулся наверх. Вниз оползнем посыпались жёлтые листья. Отряхиваюсь…

Дверная ручка на чердак была покрыта ржавчиной, а сама дверь, скорее, была небольшим проёмом. Не разгибаясь, я подошёл ближе, посмотрел вниз. Ладошки похолодели, отсюда кажется сильно выше.

Взявшись за ручку, я, ни на что не надеясь, дёрнул её на себя и открыл скрипучую дверцу. В нос ударил сухой плотный запах… Смесь птичьего помёта и угля. На ладошке остались следы от ржавчины. Осторожно просунув голову в проём, я посмотрел по сторонам…

Свет почти не попадал на чердак, лишь сбоку и сверху прорывались тонюсенькие рваные лучики. Забравшись внутрь, я услышал под шлёпанцами хруст и, опустив глаза, обнаружил угольную крошку.

Крыша была острой, так что даже в самой высокой его части я не смог бы встать, пришлось ползти на корточках. Подняв пыль, я чихнул.

Слева, в нагромождении коробок, что-то встрепенулось, захлопало крыльями и молниеносно полетело на меня. Выставив перед собой руку, я свалился назад, и птица с длинным хвостом вылетела в дырку.

В лучиках солнца танцевала пыль, в груди учащённо билось сердце. В туалет захотелось ещё больше.

Привстав, я осторожно подполз ближе и взялся за нижний край полиэтиленового пакета, укрывавшего нагромождение коробок. Затем прикоснулся ладонями к стенкам картона и загляну внутрь. В одной из них оказались мои старые игрушки, в другой аккуратно сложенная одежда, от которой до сих пор пахло хозяйственным мылом, а в третьей фотоальбомы и какие-то книги. А за всеми коробками прятался дутый монитор, системный блок и мышка с клавиатурой.

Не веря своим глазам, я взялся за монитор, приподнял его, и с коробки, зажимающей пластиковый короб, упала шкатулка. Её крышка распахнулась, и, звонко брякнув, выпало кольцо.

Внутри всё похолодело, сжалось… по спине прошли мурашки.

Глава 4

Я сидел в полном оцепенении. Лучи света, пробивающиеся через крохотные дырочки, пропали. Чердак погрузился в темноту, даже воздух стал плотным, тяжёлым давящим на грудную клетку. От согретой солнцем крыши исходил жар, по виску скатилась капелька пота.

Схватив кольцо, я на карачках пополз к выходу. Набрав полные лёгкие воздуха, я прикрыл лицо рукой, отчётливо вспомнив похороны дедушки.

Короткой поступью иду к деревянному гробу, стоящему на двух табуретках в зале.

Дедушка одет в мышиного цвета пиджак и брюки. Туго застёгнута белая рубашка. Лицо бледное, кожа покрыта маскирующим тональником, точь-в-точь как молочная пенка. От гроба поднимается сладковато-мускатный запах, пропитанный смертью.

Кто-то со всхлипыванием кладёт мне руку на плечо. Повернувшись, я встречаюсь глазами с заплаканной сестрой дедушки. Приобняв, она плотно прижалась ко мне, и я чувствовал, как её серёжка колет щеку. Её тело потряхивает, почти вибрирует от непрерывных всхлипываний. Приходит мама, отводит родственницу на кухню, и я снова остаюсь с дедушкой один на один.

Мне страшно, я не знаю, что делать. Можно ли говорить с ним? И если да, то лучше шёпотом или мысленно? Губы дрожат.

Я пытаюсь дотронуться до него, зная, что больше такой возможности не будет… но не могу. Сил хватает только на то, чтобы положить руку на деревянный гроб.

Мне хочется взять дедушку за руку и, опустив глаза, я вижу, как на прикрытой левой руке поблёскивает золотой перстень… Задул ветер, и я вернулся в реальность.

Это было то самое кольцо! Я держал его на раскрытой ладони, чувствуя, как оно оттягивает кожу, как тянет вниз, к земле…

Нет, так не бывает. На моих глазах крышку гроба закрыли и опустили его в землю. Я видел, как работали две лопаты похоронщиков, скидывающие землю в яму.

В глазах потемнело, и я со всей силы сжал веки, ища опору под руками. Тело повело вперёд, листья, шурша, разлетались в разные стороны, и когда я открыл глаза, было уже поздно. Свесившись вперёд, я соскользнул с крыши и, перевернувшись, упал на спину. Глухой удар от позвоночника достал до груди, и, корчась, я перевернулся на бок, поджав под себя ноги.

Открыв глаза, я посмотрел на лежащее боком полено в сантиметрах 20 от меня. Опираясь на правую руку, я привстал, но голова закружилась, и я бухнулся на задницу.

Левая рука была сжата в кулак, и когда я раскрыл ладонь, увидел на побелевшей коже перстень. Золотое обрамление, рунические узоры и большой красный камень. Я смотрел на него, не в силах поверить в увиденное. Дедушка при жизни с ним не расставался, даже спал, не снимая с пальца, и вот, оно прямо передо мной.

Распогодилось, серые тучи рассеялись. Зажав кольцо в пальцах, я медленно проворачивал его, видя, как рубин поглощает солнечный свет, играя гранями. Что это, если не божий промысел? Последний подарок дедушки, который спасёт мою жизнь.

Я сложил кольцо в карман, застегнул молнию до самого верха и поспешил в ломбард. В этот раз туда, где работает справедливый и честный оценщик.

Глава 5

Прижав монокуляр к глазу, оценщик поднёс кольцо к свету. На его лбу вздулась венка, я ждал… Повертев в руках кольцо то влево, то вправо, мужчина взял со стола пинцет и подлез к камню. Стало неприятно смотреть, как он ковыряет дедушкино кольцо, и я отвернулся.

С полок на меня смотрели старые плоские телевизоры, на вешалках висели норковые шубы, а под застеклённым прилавком осела чужая ювелирка, проданная по бросовой цене.

– Забирай кольцо и уходи.