Руны на шевронах

Хотя ютиться – немного не то слово. Как только Миланья даже с помощницами справляется с уборкой всех двенадцати комнат, одной сауны, двух ванн и двух туалетов! Как приехали, зашли на первом этаже в отдельные двери, обошёл их все. Подолгу стоял в комнатах родителей и брата. Велел Миланье там ничего не менять, будто они только вышли…

Потом зашёл к себе переодеться, как следует себя рассмотрел в ростовое зеркало и немного успокоился – в целом пойдёт. Надолго угнездился в кабинете отца… не, это же кабинет боярина, то есть мой уже. Точно он должен стать когда-нибудь моим – брат Григорий не был чистым магом. У магов не всегда рождаются маги. Григорий мог развить разум и дух, но в истинном пространстве оставался бы слепоглухим. Наследником всегда считался я! То есть Тёма…

Ладно, это всё лирика. Я погрузился в отцовские записи, в ежедневнике делая пометки, кого из управляющих, когда пригласить для доклада и какие вопросы я хочу задать.

В целом дела обстояли неплохо. Боярский род владел землёй, и она приносила хорошие деньги. Часть сдавалась в аренду, там средний бизнес построил промышленные предприятия, а часть сельскохозяйственного назначения – там процветали предприятия самого боярина, впрочем, входящие в холдинг.

Землю в княжествах никак было не купить, только Восточное Царство раздавало гектары, но опять же не боярам, и там самому требовалось работать. То есть с землёй облом, и папка немного оставлял на депозитах Московского банка, а основной частью доходов вкладывался в строительство и содержание доходных домов.

Лидировало в его операциях такого рода Казанское княжество, что совсем неудивительно – управлял этим татарин Мирзоев. Ну, я тоже не шовинист, пусть и дальше управляет. Только нужно указать ему на Ярославль и Муром, там, судя по записям, намечается бум.

Меня слегка озадачило налогообложение. С боярского рода драли шестьдесят процентов! Вроде, ничего не поделать, прогрессивная шкала, и бегать от налогов тут не принято. Не убежать от магов.

Но в казну Московского княжества отправлялось лишь десять процентов – сколько бы сняли по обычной ставке. Остальной суммой я смогу распорядится сам, когда достигну совершеннолетия и выслужу гражданство. А до этого момента за меня распоряжается скромный московский клан.

Ну, ясно теперь, на какие деньги строятся крейсера и линкоры для флота Гардарики. А выслужить гражданские права я смогу самым простым способом – просто служить в боярской дружине.

Тридцать средних танков, да полк особой пехоты. Кстати, танки и пехота может разделяться. Служить там я могу хоть простым заряжающим или пехотинцем положенные три года, хоть закончить Кадетский корпус и стать командиром машины или возглавить взвод, или совсем не служить, закончить институт и просто залезть магом куда-нибудь в совет княжеств – всё равно боярский род будет содержать и вооружать свою дружину.

Для этого собственно предки наши наделялись землёй, а что потом получился капитализм, так никто не виноват. Ладно, хоть боярские привилегии остаются до совершеннолетия, и место в боярской думе за мной сохраняется, хоть и голосовать пока не могу.

Кадетский корпус – это больше сгоряча. С такими деньгами я могу пойти в любой университет. А потом? Папка как-то пролез в совет княжеств, и готовил к тому же сыновей, но от его работы там не осталось ни строчки. И никто за всё время меня ни о чём не спросил. Даже никто не высказал соболезнований – так его, видимо, ценили…

То есть, потом, после университета, для реального боярства я всё равно пойду в армию. Чем-то мне тётя Света не понравилась, нельзя давать ей столько времени. И мне-то уже известно, что ничем хорошим учёба в университете не заканчивается – опять влюблюсь и наломаю дров. Ну, что поделать – пойду в кадеты. Всё-таки образование.

* * *

Раньше на Артёмкины Дни Рождения приглашались дядья и тёти с кузенами и кузинами, одноклассники… Танечка обязательно. Но я-то никого из них не хотел видеть. Траур у меня! Никаких Дней Рождений!

Всю неделю общался с управляющими, занимался в обнаруженном маленьком спортзале, да Миланья по приказу папки подшивала четыре газеты и один журнал – вот освежал в памяти события за год. А персональных компьютеров не было даже у бояр – ещё не изобрели.

Первого вересня я накинул на плечо сумку, чмокнул в щёку Миланью и в сопровождении Авдея и Мухаммеда поехал в Кадетский корпус. Располагался он загородом, опять ехали через весь город.

Двухэтажные дома корпуса опоясывал кирпичный забор. На КПП мне и двум моим охранникам дали ещё и сопровождающего, и он проводил нас в высокое здание. На втором этаже я сдал документы строгой тётке в очках.

– Московский боярин? – усмехнулась она, проглядев бумаги. – Редкий случай.

– Такова воля покойного отца, – сказал я пространству перед собой.

– Ну-ну, – неопределённо хмыкнула она. – Тебя зачислят лишь на общих основаниях, – она поверх очков обратила взор на провожатого. – Проводите юношу в казарму.

Вышли из дома мои охранники, я и военный.

– Мы пойдём тогда, – сказал за двоих Авдей. – Служи достойно, боярин!

– Пока, парни, – сказал я, сделав им ладошкой.

Они ушли, мы с провожатым проводили их глазами.

– Запомни, пацан, – грозно обернулся ко мне военный. – Отныне ты не боярин, а курсант Большов!

– Угу, – выразил я согласие.

– Чего? – сразу взбеленился воин.

– А ты меня ударь, – дружески посоветовал я. – Не хочешь? Тогда выполняй свой долг. Как следует отвечать в таких случаях?

– Так точно, – промямлил военный.

– Попробую запомнить, – улыбнулся я. – Ну, веди в казарму.

В казарме один военный сдал меня другому и сразу ушёл. Я переодевался, а второй военный досадливо поглядывал на часы. Мы прошли на плац. Там наше отделение абитуриентов отрабатывало строевой шаг…

Господи! Как я возненавидел этот плац! Если мы не ели, спали, не проходили мед-тесты или не сдавали экзамены, то обязательно маршировали. Причём, в столовую, на спортплощадку, в аудитории или в казарму мы шли только строевым шагом. С песней.

Никто из инструкторов не поднял на меня руки, не повысил голоса. И это касалось всех учеников. Лишь монотонное:

– Упор лёжа. Встать. Упор лёжа. Встать…

Никого не держали, уйти собираться можно было прямо из строя. Мы провожали их глазами и думали, какого чёрта всё ещё стоим в строю!

– Упор лёжа. Встать. Упор лёжа. Встать…

Потом нас собрали всех вместе последний раз. Военный зачитывал списки:

– Авдеев восемь баллов, не прошёл, до свиданья. Акинфеев девять баллов, но не сдал кросс, до свиданья. Андреев девять баллов, физкультуру сдал, зачислен. Апанасенко десять баллов, физкультуру сдал, зачислен…

А припекало ещё по-летнему. Мы стояли смирно и слушали военного.

– Большов десять баллов, физкультуру сдал, зачислен…

Что? Я сдал?! Улыбка глупого счастья разлилась на физиономии. И так легко стало стоять смирно…

Ещё две недели строевых упражнений, и присяга.

«…пусть меня покарает рука моего товарища»…

Теперь нас можно не просто бить, отныне командир обязан убить каждого, чтоб добиться подчинения. Мы вышли на огневой рубеж, всего по три патрона, чтоб привыкали. По очереди заступили на охрану оружейки. Ночами никого, хоть умедитируся…

– «Стой, кто идёт»! – а в руках винтовка, и уже дослана в ствол чья-то смерть.

Через месяц начались занятия. Мы встретились со старшими курсами…

– Ух-ты, кузен и правда здесь! – радостно сказал Миша, старший сынок тёти Светы, и перешёл на злобное шипение, – Ну, теперь тебе учёба покажется адом!

– Хорошо, – ответил я спокойно. – Тебе глотку прямо сейчас перегрызть?

Миша сразу не нашёлся с ответом.