Приключения Лёньки и его друзей

Лёнька, закутавшись в полотенце, присел около Сашки:

– Чё? Ты что ли раньше не мог сказать, что это вечная мерзлота тает.

– Да я думал, что ты сам догадаешься, – пожал плечами Сашка.

Они осторожно вновь вошли в воду. От холода ноги сразу же онемели, и перехватило дыхание, но, немного привыкнув к температуре, мальчишки умылись по пояс, смыв дневной пот и растерлись до красна.

У воды ни комаров, ни мошки не было, так что можно было без одежды немного погреться на солнышке. Но, не успели они разнежиться, как откуда-то раздался еле слышный крик:

– Па-ца-ны —ы-ы!

Сашка забеспокоился:

– Наверное, мужики нас потеряли, – предположил он, прислушиваясь к далекому крику, и в ответ тоже прокричал: – Мы зде-е-е-сь! – потом повернувшись к Лёньке, кивнул в сторону заимки. – Погнали назад.

Они быстро собрались, зачерпнули прозрачной, чистой воды из речки и начали карабкаться вверх по косогору по той же самой крутой тропинке.

На откосе стоял Иван Михайлович и молча наблюдал за карабкающимися ребятами.

Когда они ещё только спустились к реке, Лёнька обратил внимание на цвет земли, покрывающий косогор.

В самом верху он был чёрного цвета. Этот слой был не больше двадцати сантиметров. Было понятно, что это плодородный слой почвы, питающей всю растительность.

Потом шёл слой светло-желтого цвета, напоминающий песок. Постепенно он переходил в темно-желтый глинистый цвет, а в самом низу косогора он неожиданно переходил снова в чёрный, но уже не такой, как плодородный слой почвы. Он был безжизненно чёрный.

Ленька с любопытством осмотрел косогор:

– Слышь, Сань, – он обратился к Сашке, – а почему земля такого разного цвета? – и показал на разноцветные слои земли на откосе.

– А чёрт его знает, – отмахнулся Сашка. – Не знаю. Надо будет у Михалыча спросить, – а потом, что-то вспомнив, добавил: – Река здесь делает крутой поворот, вот она и размыла эту землю.

Лёнька из Сашкиных рассуждений ничего не понял, но решил для себя, что об этом обязательно спросит у Михалыча.

Иван Михалыч наблюдая за мальчишками, лезшими по откосу, комментировал:

– Осторожнее, осторожнее. Воду не расплескайте, а то другорядь за ней пойдете.

А когда мальчишки подобрались к краю откоса, принял у них ведра с водой и пошёл к заимке.

Он уже разжег костер и повесил над ним на треноге объёмистый котелок. Тут же на столе были выставлены хлеб, банки с борщом и какая-то крупа.

Подождав, пока вода закипит, Михалыч бросил туда крупу, потом, дождавшись, пока она станет мягкой, вывернул в котелок две банки концентрированного борща.

Вскоре подошли два Бориса и, умывшись, тоже устроились у костра.

По поляне разнесся дурманящий запах борща. Лёньке хотелось, не то что есть, ему хотелось просто жрать.

Иван Михайлович последний раз попробовал варево в котелке и разрешил:

– Накладай. Жорево готово.

Мальчишки со своими мисками кинулись к котелку, но Иван Михайлович остановил их жестом:

– Все есть хотят, не вы одни только, – и, протянув руку к Сашкиной миске, уже по-доброму потребовал: – Давай свою тару.

Сашку не надо было долго уговаривать. Он сунул Ивану Михайловичу миску и, обжигая руки, когда тот налил туда борщ, уселся за столом.

Лёнька вслед за ним проделал то же самое.

И – все! Мир померк. Перед ним была только миска и борщ. Больше он ничего не видел, настолько был голоден.

Мужики не спеша наполнили себе миски борщом и устроились за столом.

На некоторое время на поляне были слышны только голоса перекликающихся птиц, треск угольков в костре и стук ложек по мискам.

Уговорив миску, Лёнька посмотрел на Ивана Михайловича. Тот перехватил его просящий взгляд и, поняв, что этому проглоту надо, разрешил:

– Наливай, наливай. Поэтому полный котелок и сделал.

Лёнька мигом налил себе ещё полную миску борща и принялся его уничтожать. Сашка безмолвно последовал его примеру.

Вот когда и вторые миски были опустошены, то мальчишки откинулись от стола и смогли осмотреться по сторонам.

Солнце уже начинала подбираться к вершинам сопок, чтобы вновь спрятаться за них. Вокруг стояла тишина и вечерняя прохлада.

Такая обстановка располагала только к разговорам.

Мужики тоже покончили с поздним ужином и, закурив, спокойно обсуждали события сегодняшнего дня. Они рассказывали о том, что им сегодня попалось на просеках, и планировали работу на завтрашний день.

Иван Михайлович предложил:

– Сделаем так. Мы, – он указал на себя и Борисов, – готовим завтрак и ужин. А пацаны таскают воду, готовят дрова, поддерживают костер и моют посуду. У нас будет своя очередность, а у них, – он указал на Лёньку с Сашкой, – своя. Я думаю, так будет справедливо, – и, осмотрев всех, добавил: – Так ведь?

– Всё правильно говоришь, Михалыч, – подтвердили его слова Борисы.

Мальчишки с ними тоже согласились.

– А когда Витька завтра приедет, то вам ещё легче будет, – добавил Михалыч. – Где его сорванца носит? Я так и знал, что он к сегодняшнему вечеру не обернется…, – Михалыч с раздражением выбросил окурок в костер и зло сплюнул. – Мабуть, завтра будет.

Но Лёньке не терпелось узнать, почему же косогор состоит из таких полос земли, поэтому он не обратил внимания на слова Михалыча о Витьке и подсел к нему и, как бы невзначай, начал разговор издалека:

– Михалыч, а крутой же здесь берег. Мы с Сашкой еле-еле на него взобрались.

– Да, берег крут, – посмотрев в сторону реки, подтвердил Михалыч. – Когда по весне Дубакит бушует, то он тут, на повороте, – он пальцем показал на поворот реки, – с берега, здорово землю сносит. Всё подмывает берег, да подмывает. Глядишь, лет через десять, и до заимки доберется.

– Не доберется, – вставил своё слово младший Борис. – Через десять лет тут драги будут работать. Все перекопают и заимку твою снесут.

– Жаль, что снесут, – тяжело вздохнул Михалыч и выпустил очередной клуб дыма. – А то, смотри, какая тут красота, – он ещё раз блаженно огляделся.