Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное

Он был такого же желтого цвета, как и цветы терновника. И, поэтому его сразу-то и невозможно было разглядеть, и он сливался с желтыми цветами кустов.

Откуда он мог здесь взяться? Я терялся в догадках, но перепрыгнув через канаву, отделявшую кустарник от дороги, подошёл к кустам и с удивлением принялся разглядывать свою находку.

Действительно – это был плюшевый медвежонок. Он весело улыбался и, расправив толстенькие ручки, тянулся ко мне.

Налюбовавшись на свою находку, я полушутя поинтересовался у найдёныша:

– Чего кричишь? – а он, услышав вопрос и, как будто в ответ, кивнул головой и махнул мне в ответ ручкой.

От таких действий нового знакомого я опешил. Это что? Явь или глюки.

Поморгав и протерев глаза, я вновь посмотрел на странного незнакомца. Я никак не мог сообразить – слышал я его голос или нет. Правда это, что со мной происходит, или нет?

Разговаривает этот зверь со мной, или это уже у меня в голове точно что-то шуршит?

Но все-таки мишка был, и он действительно застрял в иголках куста терновника, ветви которого под воздействием небольшого ветерка слегка шевелились.

Мишутка сидел на иголках. Это точно. Он не упал, а задержался на иголках терновника, когда кто-то его выкинул из проезжающей машины, поэтому и висел там.

Разглядывая свою находку, мне непроизвольно подумалось:

– Вот это да! Если кому рассказать, то не поверят же. Точно посчитают, что у «деда» крыша поехала.

Но чем больше я его разглядывал, тем больше он мне нравился. Какой же он был красивенький и хорошенький, но только весь мокрый.

Медвежонок весело улыбался мне. Глазки у него были веселые и довольные, от того, что я нашёл его и он теперь не пропадёт, поэтому настроение у меня само собой приподнялось и хандра, которая последние дни не оставляла меня, куда-то исчезла.

Разглядывая свою находку, я непроизвольно заговорил с мишуткой:

– Привет. Ты что тут делаешь? Как ты тут оказался? – а он, как будто поняв меня, в ответ махнул лапкой:

– Привет-привет, – послышалось мне.

– Ты что, и в самом деле со мной разговариваешь? – как с самым настоящим существом, понимающим меня, заговорил я. – Ну, говори, говори, – от произошедшего мне как-то стало тепло и спокойно.

Значит, с кем-то и в самом деле, можно будет поговорить в трудную минуту.

– Да ты весь мокрый и холодный, – посетовал я. – Иди ко мне поближе. Погрейся.

Друзьями с тобой будем. Я расстегнул ворот комбинезона и положил мишутку к себе на грудь. Пусть согреется и обсохнет.

На трассу идти как-то сразу расхотелось. Не хотелось вновь очутиться в объятьях цивилизации, хотелось как-то хоть немного оттянуть встречу с ней.

Заглянув за отворот комбинезона, я посмотрел в глаза спасённого мишутки. Вижу, а у него сбоку прицеплена какая-то бирочка с надписью. Надев очки, чтобы прочесть надпись, я прочёл – «Нельсон».

– Ха! Так тебя что, Нельсоном зовут, что ли? – удивленно спросил я. Мишутка в ответ как будто даже подмигнул мне.

– Вот это да! Ну и нормально! – от изумленья, что меня вновь поняли, я покрутил головой:

– Ну, привет, Нельсон. Пошли назад, будем вместе куковать на нашей «Кристине».

Будешь жить у меня, я тебя отогрею, высушу, и ты будешь у меня всегда в тепле. Будешь говорить мне хорошие слова. Утром будешь говорить: «Доброе утро!» – вечером «Спокойной ночи!» Давай будем друзьями? – мишутка, как бы, согласившись со мной, опять подмигнул мне и утвердительно кивнул головой.

– Да, «дед», тебе точно пора домой под бочок к жене, – вновь невольно подумалось мне. – Но какой ты хорошенький! Какой замечательный! Я тебя тут не оставлю. Пошли домой, – и, застегнув поплотнее комбинезон, чтобы Нельсон смог согреться, я развернулся и пошел обратно к порту.

Уже не обращая внимание на окружающий меня пейзаж я невольно подумал:

– Вот это да! Надо же! Или мне это всё кажется, или Нельсон и в правду со мной разговаривает? Не понимаю.

* * *

Но тут же мне вспомнился случай, который случился со мной на «Бурханове». Судно было поставлено на линию из Владивостока в Сиэтл. В Сиэтл мы уже сходили два раза. Ходили с погрузкой и выгрузкой в Магадане. Продолжительность рейса была полтора месяца. В Сиэтле я познакомился с одним мужичком, бывшим стармехом из Приморского пароходства по фамилии Зайцев. Он жил там с молодой женой и пятилетней дочкой Машей. Как-то раз он попросил меня:

– На стоянке во Владивостоке придет к тебе на «Бурханов» мой сын. Я с молодой женой уехал в впопыхах, и все свои вещи оставил в Находке. Он привезет тебе несколько ящиков с моими личными вещами. Возьми их с собой, а я у тебя их тут, в Сиэтле, заберу. Если, конечно, тебя это не затруднит.

– Не затруднит, если там бомбы не будет, – полушутя пообещал я ему.

– Хорошо. Значит, я звоню сыну? – обрадовался Юра.

И когда мы пришли во Владивосток, в один из вечеров приходит на борт парень и говорит:

– Я – сын, Зайцева и я Вам привез ящики для папы.

– Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? – удивился я его неожиданному появлению.

– Папа мне сказал, что я могу прийти к Вам в любое время, – наивно смотрел он на меня.

Деваться было некуда, ведь мы находились уже в порту под выгрузкой, и стоянка обещалась быть в несколько дней.

– Хорошо, давай, тащи сюда свои ящики, – поняв ситуацию, разрешил я ему.

Так он притащил не несколько ящиков, а 15 штук здоровых ящиков из-под яблок.

Наверное, там было по двадцать с лишним килограмма в каждом ящике. Здоровенные и тяжеленые оказались эти ящики. Я забил ими всю ванную комнату в каюте. И плюс к тому же было еще два свёрнутых ковра.

Господи, думаю, вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать? А потом решил, понадеясь на русский авось:

– Да ладно, может быть, пронесёт.

Таможня во Владивостоке особо нас тогда не трясла. Семен Иваныч умер, и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после нахождения такого преступления, несчастного морячка, который по пьяне забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.

Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни с Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.

Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили.

Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно и собирали их при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.

Ну, отошли и отошли. Обычно, я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику, и ложусь спать. Такой был режим работы и отдыха в течение рейса.