День назначенной смерти

День назначенной смерти
Алексей Викторович Макеев

Русский бестселлер
Не каждому в канун Нового года приходится наслаждаться праздничным настроением… Николай Кравцов, владелец юридического агентства, стал получать угрожающие письма по электронной почте, в которых была указана дата его смерти – 31 декабря. За помощью Кравцов обращается к сыщику Максимову. В день назначенной смерти сыщик пришел в квартиру Николая, где собралось множество гостей. И туда же не преминула явиться смерть. Но вот только жертвой оказался вовсе не Николай…

Алексей Макеев

День назначенной смерти

Пролог

Волчья стая не голодала. В тайге еды – как в приличном супермаркете. Ранним утром задрали сохатого – годовалого лосенка. Грыз осоку в низине, а мамаша ушами хлопала. Налетели, как ветер. Вожак – волчище лет пятнадцати, матерый, мускулистый – в центровые не лез: на то и молодняк, пусть резвится. Волчата и дали жару – уже подросшие, поджарые, длинноногие. Завалили малыша, а лосиха ноги сделала, рванулась через чащу на болото. Кто-то из юнцов пристроился ей в хвост, да, получив копытом в ухо, отпал.

Стая была мобильной. Две самки, два самца с вожаком, трое молодых из одного помета. Охотились в обширном квадрате, но занесло их в этот вечер к человеческому жилью – в нарушение неписаных волчьих правил. Вожаку так приспичило. Свои причуды у волка, а спорить со старшим даже задиристый Щербатый остерегался.

Вожак трусил первым по темнеющему лесу, остальные сзади. И вдруг чу! – запах пищи… Он мог почуять кровь за милю, за две. Но тут ударило в ноздрю – внезапно, вкусно, будто ниоткуда. Волк встал, вздыбил загривок. Кудлатая волчица подошла и потерлась носом. Он отмахнулся, глухо прорычав – отстань. У бабы нюх слабее, не поймет ничего. Потрусил дальше, перешел на рысь, помчался, ощетинясь, гонимый запахом добычи…

А через поле жилье: опасно, человек имеет свойство палить из длинных палок. Сколько раз на своем веку он видел, как гнали братьев облавой – в овраги, на болота, валя наповал. Чудом уходил…

Маленькая фигурка мелькнула среди деревьев. Взвизгнула от страха. Что такое? Человеческий детеныш?… Волк насторожился, сбавил шаг. Тянуло человеческим жильем – курятником, дымом из печи. Виднелись огоньки за полянкой, скаты крыш, амбары, плетень на околице… Он помчался наперерез, перекрыл дорогу. Ребенок шарахнулся в кустарник, но волк уловил его намерение – метнулся с упреждением. И встал. Угрожать рычанием, оскалом? Зачем? Умный зверь: понимал – лицом к лицу человек не боец, а детеныш и вовсе смешон. Достаточно впиться желтым взглядом, и он очарованный попятится в самый лес, где нет ни света, ни охотника…

Он подошел к ребенку, обдав звериным духом, посмотрел. Глаза сверлящие, глубоко посаженные, осмысленные. Заскулил малыш – тоненько, жалобно. Девочка? Волк, крадучись, сделал шаг, второй. Ребенок выставил руки вперед: поранился, ладошки в крови… И тут не выдержали остальные. От голода не пухли, но запах крови ударил в головы, занервничали. Слюна полилась из пастей. Взбудоражились на весь лес, а Щербатый прыгнул поперек батьки, дернул малышку. Пронзительный возглас огласил опушку, помчался ветром через поле. Подобного нахальства вожак не стерпел. У кого тут нехватка? Ощетинился, оскалил пасть и массой налетел на недотепу, впился в горло. Покатились, визжа, по траве, собирая шишки и колючки…

А остальные смыкали круг, не оставляя ребенку шанса…

Часть первая

30 декабря. Четверг

Утро было серым и бессмысленным. Максимов в первозданном виде лежал на кровати и смотрел в потолок. По потолку ползло что-то бледное, мохнатое, с множеством лапок и, наверное, липкое. Откуда? На дворе канун Нового года, насекомых нет. Зато в активе галлюцинации и страшные воспоминания – до того момента, пока он не наклюкался как свинья. И почему он, собственно, в первозданном виде? А вдруг Маринка зайдет?

Он закрыл глаза. Когда открыл, существо одолело трещину, делящую потолок на две неравные трапеции, перетекло на стену и оседлало недоверченный шуруп. В зеленого человечка, весьма уместного по количеству вчерашнего выпитого, не превратилось.

Он смотрел на стену минут пять, пока не понял – произошло событие. Не хорошее, не плохое – просто событие. Он снова остался жив. Рука нашарила тапку. Бросок – гусеница рассталась с шурупом. В голове взорвалась граната, Максимов учащенно задышал.

Похмельный день начинался. Он встал, раздавил гусеницу. Нормальная домашняя гусеница, отлично сочетающаяся с Новым годом. Из цветочного горшка, очевидно, вылезла, Маринка там чего только не выращивает. Натянул дырявое трико. Долго и задумчиво созерцал одинокий шуруп в стене. Сколько лет прожил в этой комнате, а ни разу не замечал, что из стены торчит шуруп.

Это ж надо так напиться. Последнее воспоминание – испуганный скотчтерьер с козлиной бородой, шарахающийся от незнакомого дяди, и хозяйка терьера, взирающая на пьяного сыщика с тихим ужасом. Бетонный забор, канава, разливное пиво на брюках… Бичуем, Константин Андреевич? Ангел-хранитель заботливо, как уже не раз, довел его до дому, сопроводил до унитаза и уложил в постель.

Из кухни доносились лающие звуки. Подобно Семен Семенычу Горбункову, очнувшемуся с похмелья и не нашедшему в квартире жены, он ухмыльнулся и побрел на кухню. Увы, там не было даже мента, жарящего яичницу. На улице лаял и чихал прохудившийся «Опель» соседа Борзых, этот звук доносился из форточки. На столе лежала записка: «Папахен, я уже убежала. Так держать!»

– Стыдно, Максимов, стыдно… – пробормотал он и открыл холодильник. Спиртного не было – Новый год еще в перспективе. Утренняя гомеопатия исключалась. В наличии имелись майонез и курица. Вид торчащей из кастрюли гузки лишь усилил страдания. Проглотив тошноту, Максимов потащился в ванную.

Жуткая драма разыгралась вчера вечером на пересечении улиц Казакова и Державина. Максимов возвращался с работы. Пару кварталов прошел пешком: при минус восьми грех не прогуляться. Заглянул в парфюмерную лавку, чтобы прикупить полезных штучек для Екатерины с Любашей. Попутно выслушал комплимент продавщицы (какой, дескать, хорошо одетый мужчины и без обручального кольца), отвесил пару встречных. Пообещал зайти на следующий день и еще что-нибудь сказать. Потом обнаружил, что кончаются сигареты, зашагал в павильон на упомянутом пересечении. Было тихо, хорошо, снег летал пушистыми хлопьями, искристые снежинки танцевали в свете фонаря. Даже писающий за углом «мальчик» с хроническим простатитом не испортил настроения. Купив сигареты, Максимов вышел из павильона и задумался. Почему бы не приобрести подарки к Новому году? Лохматову, Вернеру, родной дочери. Первому – бомбилью с калебасой (покуда не забыл, что это такое), второму – коньячный набор с рюмками, третьей – долгожданный плеер с возможностью прослушивания записей в формате МР3 и все такое (консультант расскажет). Главное, не выходить за рамки кошелька. Не он один такой – коллеги тоже где-то познают радость товарно-денежных отношений. Бродят по магазинам, мучительно гадая, что бы подарить любимому начальнику – чтобы и себе приятно, и ему не в тягость. Если бы он не замер у павильона, то не стал бы причастен к трагическим событиям. Появился пьяный охранник некоего ЧОП: здоровый кобель, рассупоненный, наглый. Обматерил продавщицу, треснул по загривку случайного покупателя, имевшего наглость сделать замечание. Осколки разлетевшейся витрины подстегнули пьяную ярость.

– Что ты делаешь, придурок? – завопил молодой парень, проходящий с приятелем мимо. Начался беспредел. Пьяный в дым охранник выхватил пистолет и, выкрикивая похабщину, начал стрелять. Пистолет оказался не газовым. Стоящий в отдалении Максимов с ошеломлением наблюдал, как из ствола вырываются язычки пламени. Не каждый день такое увидишь. Одного из парней подонок ранил в шею, другому пробил грудь. Люди в панике разбегались. А стрелок, сразив двоих, перенес огонь в пространство. Продавщица ближайшего киоска бросилась к «тревожной кнопке». Распахнув ногой дверь, пьяный мерзавец ворвался в застекленный павильон, взял на мушку женщину в норковой шубе, сорвал с нее шапку. Женщина была беременной. Нашелся храбрец из числа стоящих у кассы, попытался вырвать пистолет, за что получил пулю в висок… Когда Максимов вбежал в павильон, внимание бандита переключилось на пожилую даму с внучкой, обе вопили о пощаде. Картина возмутительная: раненный в шею лежал без движения, кровь сочилась в снег, второй пытался приподняться, громко стонал. Труп внутри павильона, мозги на полу, под ногами пакет, из которого рассыпались продукты: палка сырокопченой колбасы, коробка конфет… Кучка рехнувшихся от страха граждан… Преступник, опьяненный видом крови, перекошенный, извергающий помойную брань, обернулся и вскинул пистолет. Максимов нырнул за холодильник с напитками. Пуля разнесла стекло. Второй обоймы у преступника не было. Щелчок – он судорожно пытался передернуть затвор, Максимов налетел, как коршун, с одного удара разнес подонку челюсть…

Дальнейшие события он помнил неотчетливо. Пелена перед глазами. Он бил подонка, пока не преобразил ему всю физиономию. До смерти не забивал – это точно. Оставил его, хрипящего, на корточках отполз к разбитой витрине. Народ потихоньку сматывался. Собирались зеваки. Когда вбежали охранники торгового центра и принялись вторично выбивать из негодяя дух, Максимов выбрался на улицу – не хотелось дожидаться приезда милиции, участвовать в составлении протокола, объясняться: неизвестно, чем еще закончится… И без него убийцу благополучно отправят за решетку, предъявят букет обвинений: «хулиганство с применением оружия», «нанесение тяжких телесных повреждений», «убийство лица, выполняющего общественный долг»… Лицензию на предоставление охранных услуг у фирмы, в которой работал убийца, скорее всего, отнимут. Долго и кропотливо будут выяснять, почему у охранника, который не был при исполнении, да еще и пьяного в три телеги, оказалось при себе оружие…

На улице его вырвало. Он увернулся от машины «Скорой помощи», от неспешно подъезжающего патруля с мигалкой, побрел через двор монолитной многоэтажки. Дальше память – вразнос. Импортный коньяк из горлышка на «берегу» заснеженного фонтана у Дворца культуры железнодорожников. Нервный очкарик, брошенный девушкой, подумывающий о суициде и упорно интересующийся, не желает ли Максимов присоединиться к благому делу. Совместное распитие. Очкарик, пошатываясь, удалялся во мрак. Короткая очередь в винно-водочный отдел, уговоры какого-то толстяка догнаться пивом в кедах… пардон, в кегах… Но когда на дамбе Октябрьского моста его – кривоходящего, падающего, одинокого – догнали наглые юнцы и попытались раздеть, Максимов не растерялся. Включились рефлексы. Счастье хулиганов, что дело происходило на дамбе, а не над рекой. Временное отступление, перегруппировка. Самого нахального он размазал носом по проезжей части, «напарника» схватил за шиворот, перевалил через ограждение и швырнул с откоса. Затем принципиально догнал первого, накостылял по ребрам и, невзирая на истошно плаксивое: «Дяденька, не на-а-адо!!!» – пинком отправил вслед за всеми. Тупо наблюдал, как, скуля от ужаса, формируя красивую снежную лавину, паршивец кубарем катится с гигантской дамбы…

Появление в родных стенах память просто игнорировала. Настало утро 30 декабря – страшное, как атомная война. Интуиция подсказывала: Новый год не принесет приятных сюрпризов.

Существо, возникшее в десять утра на пороге агентства «Профиль», напоминало руководителя лишь условно. Екатерина в новой кофточке, сверкающей мириадами блесток, водружала на стол начальника искусственную елочку. В телевизоре кривлялся безголосый поп-идол. Олежка Лохматов осторожно опускал в стакан с чаем кусочки рафинада и удивлялся, почему сахар растворяется с таким яростным шипением.

– Мамочка родная… – оторопела Екатерина. – А мы решили, что босс с утра пораньше пошел за подарками. Сидим такие наивные и ждем… Я тоже хотела вам вчера подарки купить, а потом увидела эту красивую кофточку и подумала: да ну вас, ребята…

– Я хотел… – прохрипел Максимов, неверным шагом направляясь к замаскированному бару. Олежка Лохматов выронил подозрительный рафинад и недоверчиво воззрился на начальника.

– Вот это да-а….

– Пиво пил, – хлопая глазами, определила Екатерина. – После водки. А кроме того, пережил глубокую личную драму. Смертушка ты наша ходячая.

– А в пиве, между прочим, присутствует трупный яд, Константин Андреевич, – сглотнув, просветил Олежка. – Так называемый кадаверин. Образуется в результате брожения хмеля. Так что сильно на это дело не налегайте…

– Заткнись, – буркнул Максимов, открывая бар. Разноцветная шеренга, безусловно, радовала.

– Не поможет, – покачала головой Екатерина, – облегчение на час, а потом вторая волна. Между прочим, Костик, в соседнем супермаркете рядом с отделом приколов открылся новый отдел – «Все для похмелья» называется. Огурцом, конечно, не станешь, но от мучительной смерти – так называемого постинтоксикационного алкогольного синдрома…

– И ты помолчи, – уронил Максимов, зубами отвинчивая крышку с первого, что попалось под руку. Выпил маленькими глоточками. Подождал, пока разбежится по артериям и венам, поднял голову и обвел сотрудников свинцовым взглядом. Мысленно пересчитал.

– А где наш зам по половым связям с общественностью?

– Здесь я, – донесся из кладовки утробный голос Вернера. – Елочные игрушки с Любашей пытаемся достать…

– Пытается он… – проворчала оттуда же Любаша. – Всю уже облапал, а до елочных игрушек так и не добрались… Как смешно вы, Константин Андреевич, выразились – «по половым связям с общественностью»… Это я ему, что ли, общественность?

– Зампопол, – задумчиво изрекла Екатерина. – Надо бы запомнить.

В кладовке отчаянно завозились, захихикали, показались две лохматые головы.

– Мамочка… – перепугалась Любочка, – кто это к нам пришел?

– Ну и ну, – невозмутимо покачал головой Вернер. – А почему бы и нет, коллеги? В этом есть своя поэзия. Не помню, кто сказал, возможно, Лев Аннинский – что мы такие умельцы, что и сами себя лучше всяких врагов уничтожаем. Рассказывай, командир. Не забудь присесть и закусить.

– Мы надеемся, ты не на машине приехал? – предположила Екатерина.

– А на чем? – поджал губы Максимов. – Честное слово, не заметил, коллеги, – добрел до стоянки, сел, вырулил – два квартала проехал, вспомнил, а потом уж поздно было возвращаться… Н-да уж.

– Точно обалдел, – произнесли они как-то слаженно.

– На кого ж ты нас покинуть-то хотел? – добавила Екатерина.

Молча выслушали рассказ. Секретарша Любочка побледнела, встала и на цыпочках удалилась. Олежка с сожалением посмотрел на чашку с чаем, отодвинул ее на край стола. В глазах участливой Екатерины тихий ужас сменялся жалостью к ближнему. Вернер не поленился встать, заботливо налил в граненую стопку и мягко поставил перед начальником. «Спасибо, дорогой», – поблагодарил Максимов глазами и с удовольствием выпил.

– Ничего себе известие, – пробормотала Екатерина. – Это событие, между прочим, вошло в утреннюю криминальную сводку. Труп, двое раненых и много перепуганных граждан. Пострадавших доставили в больницу, покойника – в морг. Кто умирает, того не лечат. Преступник, набравшийся до поросячьего визга, схвачен, препровожден в СИЗО. Выйдет не скоро – году, я думаю, к 2030-му. Наибольшую активность при задержании преступника до приезда милиции проявили работники службы безопасности ООО «Гетман», владеющего «пассажем». Прибежали, скрутили преступника. Свидетели рассосались – стали протокол составлять, а нету никого… Ни о каком постороннем мужчине, принявшем деятельное участие в поимке злодея, не сообщается.

– Так он же скрылся с места преступления, – напомнил Вернер. – Загадочный мужчина таинственным образом исчез, переложив лавровый венок на головы непричастных. Непричастные не в обиде.