Камни раздора

– Давай с утра я отвезу тебя в Самару, – предложил Приходько. – Мне там нужно купить кое-что для рыбалки, да и продукты можно купить другие, чем в Жигулевске. А после обеда ты сходишь к оврагу. А на рыбалку мы с тобой отправимся уже вечером. Вечером тоже хороший клев бывает.

– Хорошо, принимаю твое предложение, – согласился Гуров. – А пока я не выясню, в чем тут дело, призываю вас обоих быть осторожными. Например, я сейчас и калитку запер, и входную дверь. И вас призываю делать так же. Также призываю вас ночью не ходить по лесу.

– Хорошо, мы будем соблюдать осторожность, – сказал Константин Приходько. – Слышишь, Лиза? Не стоит рисковать понапрасну.

Глава 6

Как и было запланировано вечером, на следующий день с утра Приходько вывел машину из гаража и начал собираться в дорогу. Он уже открыл ворота и был готов выехать со двора, когда в открытые ворота вбежал Юрий Егоров.

– Хорошо, что я вас застал! – крикнул он, увидев Гурова. – Идемте скорее к нам! Папе опять стало плохо! Он хочет что-то рассказать, причем рассказать именно вам – он дважды называл ваше имя. Идемте!

– Планы меняются, – сказал Гуров, обращаясь к Приходько. – Ты уж езжай в Самару без меня. С криминалистами я как-нибудь в другой раз пообщаюсь. Или по телефону поговорю.

И они с Юрием быстрым шагом, почти бегом, направились к дому Егоровых. Шли молча. Наконец они вошли в дом и поднялись на второй этаж. На этот раз Гурова пригласили не в кабинет, а в спальню хозяина. Вадим Егоров лежал на постели, возле него сидела горничная Клава, которая, очевидно, все чаще исполняла в этом доме обязанности медсестры. Хозяин дома был в пижаме, на голове у него лежала повязка, как видно, с холодной водой. Глаза у него были закрыты.

– Ну как он? – с порога спросил Юрий.

Клава хотела отвечать, но вместо нее это сделал сам Егоров. Он открыл глаза и посмотрел на Гурова.

– Вы пришли! – произнес он. – Это хорошо. Очень хорошо! Вы здравомыслящий человек и сможете правильно оценить то, что я расскажу. Боюсь, остальные, даже мои близкие, мне не поверят.

– Рассказывайте, Вадим Александрович, – предложил Гуров. – Я вас внимательно слушаю.

Он подвинул стул и сел у изголовья хозяина дома. Однако Егоров не хотел выглядеть смертельно больным, не хотел лежать. Он сделал усилие и сел на постели.

– Это просто безобразие, как я расклеился, – с горечью произнес он. – Так нельзя. Вот сейчас расскажу вам все и пойду гулять. Да, обязательно нужно гулять, дышать свежим воздухом. Иначе я долго не протяну.

– Конечно, папа, ты пойдешь гулять, и я тебя буду сопровождать, – сказал Юрий. – А сейчас расскажи Льву Ивановичу, что с тобой ночью случилось. Я вижу, что это тебя угнетает, не дает расслабиться. Расскажешь – и тебе станет легче.

– Да, ты прав, сынок, – согласился Егоров-старший. – Значит, вот как было дело. Вчера, когда вы ушли, Юра погнал меня спать. Сказал, что мне обязательно нужно отдохнуть. Он даже предложил, чтобы мне было спокойнее, чтобы он тоже лег тут же, в спальне, – как видите, у нас здесь, кроме кровати, еще и кушетка имеется. Вот он и сказал, что готов ночевать на этой кушетке. Но я отказался. «Не настолько же я расклеился, чтобы и спать один не мог» – так я тогда подумал. И, как видно, зря.

Я лег и даже заснул – вернее, забылся тяжелым сном. Как помню, снилась мне какая-то чертовщина, меня обступали кругом люди, которых давно уже нет на свете… Я же говорю – чертовщина. Меня все эти видения мучили, и я проснулся. Нашарил на тумбочке часы, взглянул и увидел, что прошел всего час. Я перевернулся на другой бок и попытался заснуть снова. Но у меня ничего не получалось. Я провалялся не меньше часа. Слышал, как внизу, в гостиной, стенные часы пробили половину второго ночи, потом два. Тогда я решил, что без снотворного мне не уснуть. Я встал и направился к шкафчику, где у нас хранятся лекарства, которые могут понадобиться в любую минуту. Мы с Юлей называли этот шкафчик «Скорая помощь». Вон он висит, там, в углу.

И Егоров указал на небольшой шкафчик, висевший в углу спальни.

– Я взял упаковку со снотворным, – продолжил Егоров свой рассказ, – и вернулся к столику, чтобы налить воды. Чтобы подойти к столику, надо пройти мимо двери спальни. Когда я проходил там, мне послышался какой-то звук за дверью…

– Какой звук? – спросил Гуров. – Стук в дверь? Или, может быть, голос?

– Не могу точно сказать, – отвечал хозяин дома. – Точно не стук и не шорох, нет. Может быть, голос, но скорее… скорее что-то похожее на стон. Мне захотелось узнать, кто это у нас стонет, кто не спит в два часа ночи, и я открыл дверь и вышел на площадку лестницы. Луна светила в окно гостиной, и в ее свете я увидел…

Тут речь Егорова-старшего прервалась, словно что-то сдавило ему горло. Юрий озабоченно склонился к отцу:

– Папа, тебе плохо? Может, ты не будешь пока рассказывать? Может, тебе лучше полежать?

Но Вадим Александрович решительно покачал головой.

– Нет, я должен все это рассказать, – сказал он. – Мне надо освободиться от этого воспоминания, а то оно меня задушит.

– Вадим Александрович прав, – поддержал миллионера Гуров. – Ему будет лучше, если он все это расскажет. Когда его воспоминание будет облечено в слова, когда он им поделится, ему станет легче. Скажите, что вы увидели?

– Там, внизу, в гостиной, я увидел… Юлю, – отвечал миллионер. – Она стояла посреди комнаты и смотрела на меня. Просто стояла и смотрела. Я тоже застыл в дверном проеме, не мог двинуться с места, не мог ничего сказать. Просто стоял и смотрел на нее. Не знаю, сколько времени это продолжалось. Потом она сделала шаг к лестнице и сказала: «Вот я и пришла, Дима». Надо сказать, что она всегда звала меня только так. Никогда не называла «Вадим» или «Вадик», а только «Дима».

«Вот я и пришла, Дима, – сказала она. – Ты рад?» Она говорила очень тихо, почти шепотом, но я слышал каждое слово. У меня в сердце словно иголка вошла, такая боль охватила! Тупая такая игла в сердце… А еще перехватило горло, вот как сейчас, я не мог ничего ей ответить. Тут я заметил, что ее одежда окровавлена и лицо тоже. А когда она подняла руку, то я увидел, что и рука у нее тоже в крови. «Я вижу, ты не очень рад тому, что я вернулась, – продолжала моя мертвая жена. – Наверное, тебе лучше без меня. Тем более с тобой остался твой сын. Но я бы не советовала тебе слишком полагаться на сына. Я знаю, что ты сделал, и он тоже знает. Берегись его! Сейчас я тебе скажу один секрет. Только мне надо подойти ближе…» И она стала подниматься по лестнице. Этого я уже не мог вынести. Кажется, я закричал что-то нечленораздельное и бросился назад, в спальню. Я закрыл дверь, даже хотел задвинуть засов, но на это у меня уже не хватило сил. Я почувствовал, что теряю сознание…

– И что было потом? – спросил сыщик.

– Потом я пришел в себя уже здесь, на кровати, – отвечал Егоров. – Рядом с кроватью стоял Юра. Потом пришла Клава, она сделала укол болеутоляющего, сделала компресс, смочила мне лицо холодной водой, мне стало немного лучше. Юра расспрашивал меня, что случилось, и я рассказал ему, что я видел. Он убедил меня принять снотворное, а сам остался возле моей постели. А утром уговорил, чтобы я согласился встретиться с вами и все вам рассказать. Хотя я не хотел…

– Не хотели, потому что это очень личное? – спросил Гуров.

– Не хотел, чтобы вы видели мою слабость, – отвечал Егоров. – Никто не хочет демонстрировать свою слабость, признаваться, что у него бывают видения…

– И хорошо сделали, что рассказали, – сказал сыщик. – В связи с вашим рассказом у меня возникло несколько вопросов. Значит, вы обратили внимание, что одежда и лицо вашей жены окровавлены?

– Да, она вся была в крови, – подтвердил хозяин дома.

– Но лицо не было изуродовано? Ведь после падения с такой высоты, да еще лицом вниз, бывают печальные последствия…

– Нет, она была так же красива, как при жизни. Пожалуй, даже красивее.

– А как она была одета? Она была в той одежде, в какой упала с обрыва?

Вадим Егоров не сразу смог ответить на этот простой вопрос. Видимо, этот вопрос раньше не приходил ему в голову. Он думал, наверное, с минуту, прежде чем сказал:

– Я как-то не думал, какая одежда была на ней. Но сейчас, когда вы спросили, стал вспоминать – и вспомнил, что нет – она была одета иначе. На прогулку она вышла в брюках и джемпере, сверху накинула еще кофту. А здесь, в гостиной, она стояла в вечернем платье. У нее есть такое бледно-голубое длинное вечернее платье. Она была в нем…

– Значит, она сказала, что знает, что вы сделали. Как вы понимаете эти ее слова?

– Не знаю, как их понимать. Ведь я ничего не делал! Клянусь, я не толкал ее, даже не говорил ничего резкого, обидного…

– А еще она обещала сообщить вам какой-то секрет, касающийся Юрия. Как вы думаете, о чем идет речь?

Вадим Егоров быстро взглянул на сына и твердо заявил:

– Понятия не имею! Я уверен, что в жизни Юры нет ничего такого, что было бы для меня неприятным секретом.

– И эта женщина, которую вы видели, стала подниматься по лестнице?

– Да, она шагнула на первую ступеньку. Но почему вы так выразились: «женщина, которую я видел»? Вы что, считаете, что это была не она, не Юля?

– А что еще я должен думать, Вадим Александрович? – спросил Гуров. – Ваша жена вчера погибла. Она упала с высоты 56 метров на острые камни, а затем доползла до воды и утонула. Мертвые, как известно, не ходят и не говорят. И не делают угрожающих намеков, не пугают людей, у которых слабое сердце.

– То есть вы считаете, что все это мне не почудилось? Что Юля… или кто-то похожий на Юлю вошел в дом и говорил со мной? Но ведь входная дверь была закрыта!

– Открыть дверь – не такое большое дело, как кажется законопослушным людям, – отвечал сыщик. – Проделать фокус с «призраком» – штука похитрее, но тут все вопросы тоже решаемые. Поэтому я думаю, что капитан Соловьев вчера поспешил, когда заявлял, что случай ясный и расследовать здесь нечего. Событие, о котором вы рассказали, ставит перед нами множество новых вопросов, заставляет взглянуть на все случившееся по-иному. Да, скажите еще одну вещь. А во что была обута эта женщина, которую вы видели?

– Обута? – удивился Егоров. – Понятия не имею. Мне кажется… да, мне кажется, что она вообще не была обута, что шла босиком.