Оценить:
 Рейтинг: 0

Роковой клад

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
2 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– У тебя домашние-то спят? – строго поинтересовался тем временем Тараканов.

– Без задних ног, – успокоил его Тимофей, хватая приготовленные загодя вилы и принимаясь сгружать с телеги привезённое сено. – Можете не беспокоиться.

– Ну, коли так… А то что-то физиономия у тебя сикось-накось… Боишься, как я погляжу?

– Дак, чего мне бояться, – не уверенно прозвучало в ответ.

«Боишься, Тимоха, ещё как боишься, – подумала про себя Манефа. – Уж я-то тебя знаю!»

Под сеном оказался сундук, который Тимофей сперва попытался в одиночку стащить с телеги, но не вышло. Её муж слабаком никогда не был: когда разгневается, бывало, так двинет, что синяк потом не сходит неделю, а то и больше. И ночью в исступлении порой так стиснет, что, того и гляди, рёбра треснут. А тут – не смог сундук стащить с телеги. Смех!

«Видать, увесистый шибко», – хмыкнула про себя Манефа, оторвав глаз от щёлки, чтобы проморгаться.

Вдвоём они сундук кое-как кряхтя сгрузили, и с перекурами утащили в сарай. Интересно, что в нём такое спрятано?

– Чую, скоро раскулачивать придут, – тяжело дыша, пояснил Тараканов, когда они вернулись во двор. – У тебя ж всё надёжней. Сегодня же закопай в огороде… затемно чтоб. Это место разровняй, разборони да засади чем-нибудь. Или давай вместе закопаем.

– Не беспокойтесь, Кондрат Спиридоныч, – заверил его Тимофей, вышагивая к воротам. – Сейчас же закопаю, всё сделаю.

– Скажешь, кто спрашивать будет – Спиридоныч, мол, сенца подкинул, покажешь, ежели что…

Пока пустая телега со скрипом выезжала со двора, Манефа благополучно вернулась к себе на кровать. До утра теперь точно не уснуть. Голова пухла от вопросов, ответить на которые никак не получалось.

С какой стати Тараканов привёз к ним свой сундук? С чего бы такое доверие? Раскулачка – раскулачкой, но почему именно к ним? Не сказать, чтобы они с Тимофеем шибко дружили. Чтобы пили на брудершафт – не помнится такого.

Случалось – закажет Спиридоныч кресало изготовить или салазки к зиме поправить. И – всё на этом. А чтобы близко сойтись – ни-ни.

Неужто так авторитетом вышел Тимофей, что у него можно фамильные драгоценности от раскулачивания спрятать? А почему бы и нет? Ведь не каждый и вспомнит, какая фамилия у Тимофея – всё кузнец да кузнец. И отец его кузнецом был, и дед. А фамилия у Тимофея не лёгкая в произношении – Шкабардня. И она рядом с ним – Манефа Шкабардня. Не фунт изюму, так вот.

Она сама не заметила, как прильнула к окошку, наблюдая за удаляющейся телегой, в которой покачивался уважаемый всеми бородач. Неужто даже его решили раскулачить? Да на нём вся деревня держится! О чём правление думает?

Поток манефиных мыслей внезапно прервался, так как едва подвода с Таракановым скрылась из виду, кусты возле амбара шевельнулись, из них высунулась чья-то голова. Только чья – далековато, не разглядеть.

Вскоре на дорогу выбрался лысоватый мужик в одних портках, огляделся, и вприпрыжку направился вслед за уехавшей телегой.

– Да это же… – пробормотала Манефа и тотчас прикрыла рот ладошкой, перекрестившись несколько раз. Потом забилась под одеяло и свернулась калачиком. Ей показалось, что начинается хвороба: сначала бросило в жар, потом зазнобило.

Сказать Тимофею, что за ними следили, или не сказать? Ежели скажешь, надо будет объяснять, почему не спала? Должна дрыхнуть без задних ног, а она наблюдательный пункт устроила, понимаешь! Откуда взяться бессоннице у молодой бабы?

В голове крутилось множество мыслей, с которыми Манефа не могла совладать. Но вскоре всех их словно течением унесло, как льдины в половодье, оставив одну, успокаивающую. Слава богу, не бабу дожидался муженёк у калитки, зря она волновалась.

С этой мыслью она задремала. Потом её разбудил скрип открываемого голбца, она ещё подумала, что мужу среди ночи понадобилась самогонка. Она повернулась на другой бок и уснула. На этот раз – крепко.

* * *

Отдыхать после работы Фёдор Чепцов любил на завалинке. Сколько бы жена Варвара ни уговаривала, дескать, продует, захвораешь – он всё одно присаживался на своё любимое место, вытягивал уставшие ноги, навалившись на первые венцы брёвен, утыканных мхом.

На колени сразу прыгала кошка Булавка, цыплята принимались клевать сапоги…

Глядя на эту умиротворённую картину, никто из огурдинцев ни за что бы не сказал, что перед ним сам Фёдор Чепцов, знатный хлебороб-землепашец. Скорее – пьяный в дугу скотник не смог доползти до порога и тут же, под окнами, вырубился.

Как у большинства мужиков в деревне, бородатое лицо и шея у Фёдора были выгоревшими на солнце, а видневшееся в вороте рубахи тело – белым. Светлые с рыжинкой волосы выбились из-под съехавшей на бок фуражки, поправлять которую у хозяина не было сил. Будучи напряжённым весь день, тело размякало, словно тесто для оладий. Хорошо!

И Огурдино всё – как на ладони. Где, какая подвода едет, где мужик выпил лишнего, за бабой своей гоняется по огороду – всё видно. Почти полторы сотни дворов, шутка ли! Сгрудились они, жмутся к речке Коньве, которая изгибается в этом месте, словно литовка[1 - Лито?вка – коса, которой косят, не нагибаясь. – Прим. ред.].

А там, дальше, за Коньвой, за увалами – Ратники, Ножовка, Бессолье, Тугринка, Коротково… Если долго-долго скакать на лошади, то, наверное, к концу второго дня в Свердловск прискачешь.

Дальше Свердловска Фёдор двигаться в мыслях не захотел. Чувствуя, как подкрадывается к нему дремота, он медленно переводил взгляд с одного двора на другой, гладил кошку на коленях и думал о том, что сегодня, пожалуй, и выпить не грех: банька затоплена, в сенях в туеске остывает медовушка…

С соседом Остапом потрудились на славу: заменили подгнившее прясло у забора. Жердь только казалась крепкой, едва весной сошёл снег, сразу дала слабину, её повело…

Всё было недосуг: сначала посевная, потом заготовка дров, потом – буза с работниками: стали уходить по одному, головотяпы. Оно и понятно: у Фёдора ж пахать надо, прохлаждаться некогда – а в Огурдино товарищество организовалось, ТОЗ называется. У Никишиных артель опять же – руки везде нужны. Поговаривают и про колхоз, переманивают, короче.

В общем, к сенокосу не успел – всё не до жерди было. Наконец, дошли руки. С прошлого года под навесом ждали они своего часа, ровные – словно веретёна. Фёдор сам их год назад высматривал в лесу, рубил, шкурил… Вышло прясло – любо-дорого смотреть.

Суетившуюся по хозяйству жену вдруг захотелось подначить:

– Шибко талиста ты у меня стала, Варюх…

Услышав своеобразный мужнин комплимент, жена остановилась в борозде, разогнула спину, стащила сбившийся к затылку платок, вытерла им пот со лба.

– Не туда смотришь, охальник, баню пора закрывать, давно прогорело, небо-то зачем греть? С Остапом уж договорился, небось?

– Договорился, договорился, – забурчал недовольно Фёдор, поднимаясь с насиженного места, – а притащится пораньше, эка невидаль, тяпнем по маленькой, обождём…

Остап, однако, припозднился. Фёдор к его приходу так «напробовался» медовухи – с трудом на ногах стоял.

Когда после первого жара уселись в предбаннике, Остап, закурив, усмехнулся:

– Ты ровно не замечаешь, что вокруг творится. Сердечко у тебя на спокое, али как? Не ёкает?

– Что ж я, совсем слепой, по-твоему? – обиженно заметил Фёдор. – На осень вот без работников остался, это как?

– Да хрен с ними, работниками. Кулаками нас только ленивый теперь не обзывает. И вслед глядят, словно прокажённые мы какие. Того и гляди – раскулачивать придут.

– А за что меня раскулачивать? Излишки сдаю в срок… И ты вроде как – тоже без задержек.

Щуря один глаз из-за стекавшего со лба пота, Остап посмотрел на соседа не то с сочувствием, не то снисходительно. Глаза у него, кстати, разные – один заметно темнее другого, когда прищурит один – вроде, одно выраженье, когда другой – другое. Не зря ж фамилию носит – Потехин.

– Ты и газеты не читаешь, поди…

– Некогда мне читать газеты ихние, – хозяин принялся разливать по кружкам остатки медовухи. – Мне работать надо. Помощников, похоже, не дождусь – неоткуда.

– Гришка Храп по лесам шастает, – Остап махнул рукой, как бы показывая, что банда Храпа неизвестно где, её поймать не могут. Сегодня Гришка здесь, а завтра – ищи ветра в поле. – Страх на коммунаров наводит. Кстати, он и нас с тобой звал.

Фёдор мотнул головой, дескать, опять ты про Гришку. Разговор этот между соседями затевался не первый, и даже не второй раз. Для Чепцова эта тема – как чирей в паху: и часа не проходило, чтобы он не думал о ней. Всё менялось на глазах. Весной ещё, когда пахали и сеяли, об этом не думали, не боялись, а минул месяц, другой – и закрутилось! Самого Тараканова грозятся раскулачить! Что уж про них с Остапом говорить!

– А хозяйство я на кого оставлю? Да и не по мне это – в людей из ружья палить. В германскую настрелялся, слава богу… Давай лучше по последней, – он поднял свою кружку и, не дожидаясь соседа, опрокинул себе в рот.

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
2 из 5