Роковой клад

– Будто сам не знаешь! – огрызнулась женщина неприветливо, мельком взглянув на Павла, который про себя хмыкнул: «Нет, точно не Оксана!»

– Да сорока на хвосте носила по посёлку, я не прислушивался. Ты лучше глянь, какого доброго молодца я везу. Будет у нас колхозную жизнь налаживать. А то всё не наладится никак… без посторонней помощи. Присаживайся, поехали. В компании-то веселее.

– Что-то твой добрый молодец будто воды в рот набрал, – заметила женщина, устраиваясь рядом с Павлом, – или немой?

– Это он от твоей красоты онемел, – пояснил рыжий, стегая лошадь. – Я его понимаю.

– Меня Павлом зовут, – преодолел, наконец, немоту Кныш.

– А меня Варварой.

– За что мужа посадили?

– За убийство якобы. Только он никого не убивал, уж я-то знаю!

– Ты сейчас от него? – поинтересовался Павел, чтобы как-то продолжить разговор. На самом деле муж-тюремщик такой красавицы его интересовал меньше всего.

– Ага … Не пустили меня к нему. Кулак потому что.

Минут пять ехали молча. Павел украдкой разглядывал спутницу и всё больше поражался, насколько она походила на его Оксану. А, может, это Оксана походила на неё.

– Как же он не убивал, если возле убитого нашли нож Федьки! – встрял, не оглядываясь, в разговор рыжий.

– Тебе и это сорока на хвосте принесла? – обиженно заметила Варвара. – Не слишком ли большой хвост у неё?

– Какой ещё нож? – заинтересовался Павел.

– Нож Федьки Чепцова, – объяснил рыжий со знанием дела. – Из-за этого ножа и весь сыр-бор. Улика, однако! Ерёмин к нему сразу прицепился, как клещами. Ерёмин – это наш ГПУшник, грозный дядька! Ему лучше не перечить.

– Между прочим, нож и украсть можно, – горячо заступилась за мужа Варвара. – Он на виду лежал, про него в посёлке многие знали. А Фёдор не мог убить ещё и потому, что они здорово выпили в тот вечер с Остапкой Потехиным, соседом нашим.

– Ясно дело, муж да жена – одна сатана, защищать будет, – стоял на своём Карп. – Виделся я тем вечером с Потехой, не скажу, чтоб шибко пьяный он был. Говорит, выпили, как обычно, ничего особенного.

Павел не участвовал в перепалке, продолжая любоваться Варварой. Удивляясь, как простая деревенская одежда может идти женщине. Ни к чему ей шевиоты-крепдешины, она и так красавица… Ему нравилось в ней всё: и выбившиеся из-под платка светло-русые прядки, и горстка веснушек на переносице, и даже то, как она смутилась, когда на одном из поворотов её качнуло к нему.

В глубине души он даже порадовался, что её мужа посадили. Правда, тут же устыдился, обозвав себя последней сволочью, а не коммунистом. Узнал бы об этой подленькой радости секретарь их партячейки – задал бы ему жару.

Потом Кныш понял, что радость эта от него не зависит.

От наваждения он очнулся, когда Варвара соскочила с повозки, и пошла следом, повертев пальцем у виска.

– Что случилось, почему? – закричал он, словно его разбудили на самом интересном.