Запрещенная победа. Заговор против Руси и России

«…за время правления Петра I убыль населения составила 40 %» [180] (с. 262)

«Разгром, учиненный Петром, как более правильно называть его “реформы”, привел к гибели огромного количества людей.

Последней общей переписью перед Петровской эпохой была перепись дворов в 1678 году. Петр в поисках новых плательщиков податей провел в 1710 г. новую перепись. В результате переписи обнаружилось катастрофическое уменьшение населения, сообщает М. Клочков в книге “Население Руси при Петре Великом по переписям того времени”. Убыль населения, “если вполне полагаться на переписные книги новой переписи, отписки, доношения и челобитные, в 1710 достигла одной пятой числа дворов старой переписи; в ближайшие годы она возросла до одной четверти, а к 1715–1716 году поднималась выше, приближаясь к одной трети (то есть к 33 %)” [214].

П. Милюков в “Истории государственного хозяйства” сообщает, что “средняя убыль населения в 1710 году сравнительно с последней Московской переписью равняется 40 %”.

…в результате совершенной Петром революции население России уменьшилось на одну треть. Подумайте хорошенько, почитатели Петра, об этой ужасной цифре! Можно ли считать благодетельными реформы, купленные гибелью третьей части населения государства?» [215] (с. 108).

И если революционеры Петра имеют право похвастать уничтожением одной трети населения России, а их наследники «славных дел» обвиняются в умерщвлении еще 70 млн. человек (по иным источникам – от 144 и даже до 300 млн. человек и более), то при Иване Грозном мы наблюдаем совсем иные статистические данные. Они схожи лишь с бурным ростом населения России во времена Николая II. То есть с теми поистине благословенными для нашей страны временами, когда наблюдался прирост ничуть не меньший, чем в эпоху Ивана Грозного:

«…к 1912 г. в среднем на каждую семью приходилось по 5 детей! А в русских деревнях сплошь и рядом имелись семьи с 10–15 детьми, что считалось обычным» [213] (c. 167168).

«В России самые высокие в мире темпы роста населения, причем достигаются они за счет русских» [202] (с. 550).

Этот рост, что еще наиболее удивляет сегодня, не прекращался даже во время 1-й мировой войны, когда России приходилось отражать нападение сразу на трех фронтах: Турецком, Австро-Венгерском и Германском:

«…несмотря на войну, потери людской силы на фронтах, происходило пополнение населения России в среднем на 2,3 миллиона человек в год» [17] (с. 247).

Мирное же постперестроечное время 90-х годов было, что выясняется, много страшнее этой «империалистической» войны – население России сокращалось по 5 миллионов в год! Вот как наглядно просматривается вопиющая ложь большевиков о якобы понесенных Россией в той войне огромных людских потерях! И это все притом, что немцы к 17-му году могли пополнять свои истекающие последней кровью армии лишь желторотыми юнцами и престарелыми мужчинами, мало чем пригодными к строевой службе.

Казалось бы, загадочны выставляемые статистическими отчетами Российской империи цифры. Однако ж все происходящее тогда выглядело достаточно просто: Николай II давал своим солдатам длительные отпуска, а появление детей в семьях финансово было вовсе не обременительно – уровень жизни во время 1-й мировой войны был максимально приближен к довоенному.

В странах же Антанты и Германии положение было в ту пору не просто много хуже – оно было отчаянным. Империалистическая бойня до того выкосила к тому времени население, например, Франции, что в битве за Париж французы даже раненых заставляли возвращаться в строй. Ничуть не меньшими были и потери у безуспешно пытающейся овладеть Парижем Германии. Там действительно складывалась революционная ситуация, грозящая свергнуть режимы, затягивающие братоубийственную европейскую войну.

А у нас, в то же время, более двух миллионов в год прироста населения. Причем, не последним в данном положении была и антиалкогольная политика Николая II, которая не являлась запретительной, но лишь увещевательной. Людям просто предлагалось, чисто по-человечески, не пировать «во время чумы». И вот результаты этой политики:

«Ввиду огромных скопившихся в распоряжении Главного Управления неокладных сборов и казенной продажи питей запасов не находящего сбыта спирта приостановить дальнейшее его изготовление и, следовательно, прекратить приемку спирта от винокуренных заводчиков» [216].

Ну, спрашивается, что может быть убедительнее предъявленных на эту тему неопровержимых документов?

Потому-то и население страны, даже несмотря на войну, по-прежнему продолжало неуклонно расти. Причем, это прослеживается вообще во все время царствования Николая II, относя все сказанное выше и к периоду ведения войны с той же Японией:

«Самым главным показателем эффективности и нравственности власти и благополучия народа является рост населения. С 1897 по 1914 год, то есть всего за 17 лет, он составил фантастическую для нас цифру – 50,5 млн. человек» [203] (с. 241).

То есть, даже несмотря на треть этого времени, приходящуюся на ведение войн и революции 1905–1907 гг., население России увеличилось более чем на одну треть!

Все то же следует сказать и о рассматриваемой нами эпохе правления Ивана Грозного. Вот самый главный и совершенно безапелляционный аргумент: население, несмотря на безпрерывные войны против мировой коалиции держав, в славную эпоху грозного к врагам русского народа Царя, не уменьшилось и даже не осталось на месте. Но слишком весомо увеличилось, чтобы это можно было как-нибудь от суда истории попытаться утаить. Одно это слишком не вяжется с распущенными о нем слухами. Точно также и «умытому» нами немцу от страшных цифр уничтожения народонаселения своей страны в Великую Отечественную войну никуда не уйти. Они до сих пор так и не зализали полученные от русского оружия тяжелейшие за всю свою историю раны: количество этнических немцев Германии, даже несмотря на организованный массовый переезд немцев из бывшего СССР, сегодня не превышает и 40 млн. человек (до войны с нами их было 80 млн.). Статистика – вещь упрямая: изобрести можно какие угодно доблести немецких панцер-дивизион, но от густо покрывших нашу святую землю трупов своих соотечественников немцам так никуда и не уйти. Уменьшение их поголовья вдвое – самое надежное подтверждение их безусловного поражения в Великой Отечественной войне.

И, наоборот, весьма ощутимая прибавка в царствование Ивана Грозного до 50 % народонаселения его страны – подтверждает безпочвенность наветов на нашего боголюбивого Самодержца.

Мы также наслышаны о неких просчетах Ивана Грозного в военной стратегии, когда он якобы отказался от идущего-де ему прямо в руки Крыма, а порешил вторгнуться в Ливонию.

Однако ж вот как складывалась тогда обстановка на самом деле:

«В 1557–1558 гг. Сильвестр и Адашев усиленно подталкивали царя к войне с Крымским ханством, что означало в перспективе столкновение с находящейся тогда в расцвете сил Турецкой империей» [2] (с. 40).

«Поражает туповатая наивность ближайших советников царя, столь любимых современными историками, – так называемой “Избранной рады”. По собственному признанию этих умников, они неоднократно советовали царю напасть на Крым, покорить его, подобно ханствам Казанскому и Астраханскому. Их мнение, кстати, разделят спустя четыре века множество современных историков. Дабы нагляднее понять, как глупы подобные советы, достаточно заглянуть на Североамериканский континент и спросить у первого встречного, пусть даже обкуренного и необразованного мексиканца: является ли хамское поведение техасцев и военная слабость этого штата достаточным основанием, чтобы напасть на него и вернуть исконные мексиканские земли?

И вам сразу ответят, что нападете-то вы, может быть, и на Техас, а вот воевать придется с Соединенными Штатами.

В XVI веке Османская империя, ослабив свой напор на других направлениях, могла вывести против Москвы раз в пять больше войск, нежели позволяла себе мобилизовать Россия. Одно только Крымское ханство, подданные которого не занимались ни ремеслом, ни земледелием, ни торговлей, было готово по приказу хана посадить на коней все свое мужское население и неоднократно ходило на Русь армиями в 100–150 тысяч человек (некоторые историки доводят эту цифру до 200 000). Но татары были трусливыми разбойниками, с которыми справлялись отряды в 3–5 раз меньшие по численности. Совсем другое дело – сойтись на поле боя с закаленными в боях и привыкшими покорять новые земли янычарами и сельджуками» [176].

Так что зачем нам было лезть воевать именно с ними, в свою очередь, постоянно воевавшими по тем временам с европейцами и не затрагивающими пределов столь далекой от них Руси?

Однако ж Адашев:

«…взял политический курс на немедленное присоединение Тавриды. Для выполнения этой задачи на русскую службу был принят польский авантюрист князь Вишневецкий. При этом только благоразумие Грозного помогло избежать столкновения с королем Сигизмундом: царь не принял преподнесенных ему “в подарок” польских владений Вишневецкого» [2] (с. 40).

То есть у наших врагов, судя по всему, имелся следующий замысел развития событий. Они хотели путем развязывания войны с Россией на юге, предоставить прекрасный повод для начала военных действий против нее теперь еще и со стороны Польши. Тем и обезпечив нам ведение военных действий сразу на два фронта. И оба фронта обязаны были стать лишь передовой, куда будут устремлены усилия армий всей Европы и захваченной турками Азии. Но наш Царь эту затею раскусил: новых верноподданных не принял, тем и предотвратив неизбежную войну с Польшей.

Но вражду на юге заговорщики все же развязали:

«Новый подданный Иоанна [Грозного – А.М.] совместно с Данилой Адашевым, братом временщика, совершил набег на Крым, раздразнив будущего разорителя Москвы Девлет-Гирея [6] (с. 273). В то же время сам Алексей Адашев фактически сорвал переговоры с представителями Ливонского Ордена, что привело к началу военных действий в Прибалтике [7] (с. 54). Россия оказалась втянута в войну на два фронта, чего так стремился избежать Иоанн [Грозный – А.М.]. Мало того, в разгар наступления в Ливонии Адашев заключает с орденом перемирие, за время которого рыцари успевают договориться с Польшей. В результате “блистательной” дипломатии Адашева Россия встретила 1560 год в окружении врагов: Крыма, Польши, Литвы, Ливонии и Швеции» [2] (с. 40–41).

В итоге, даже не клюнув на протянутый от Польши крючочек с поживкою, Иван Грозный все равно оказался предан со всех сторон одновременно. Чего хоть и опасался, но не уберегся – пригретые им царедворцы, в точности исполнили возложенную на них миссию, предоставив возможность Западу и Востоку объединенными усилиями расправиться с Россией.

Но не тут-то было. В считанные месяцы большая часть Ливонии, о чьи крепости по замыслу заговорщиков должна была разбиться наступательная мощь Москвы, вопреки всем прогнозам, перешла в руки Русского Царя.

Вот что в страхе пишут о его победах европейцы. Юбер Ланге из Виттенберга:

«Московский государь опустошил почти всю Ливонию и взял город Нарву и Дарбат [Дерпт]. В Любеке снаряжается флот на средства саксонских городов для помощи ливонцам. Но это больше ничего, как приготовление легкой добычи Мосху, который собирает до 80 и 100 тысяч конницы. Король польский остается праздным зрителем этой трагедии; но Мосх выбьет из него эту лень, если займет Ливонию. Да и не похоже, чтобы властитель Московский успокоился: ему двадцать восемь лет, он с малого возраста упражняется в оружии. причем эта воинственность еще усилилась благодаря удачных войн с татарами, которых он, говорят, побил до 300 или 400 тысяч. В недавнем времени он жестоко напал на шведского короля, который только ценой денег смог купить себе мир. Если суждено какой-либо державе в Европе расти, так именно этой» [8] (145).

«Все это показывает, что война России с Ливонским орденом имела не региональное, а общеевропейское значение, что, стало быть, Ливония являлась одновременно и форпостом Запада в его продвижении на Восток, и оборонительным валом, защищающим европейские государства от России, и в некотором роде буфером, отделяющим “просвещенную” Европу от “варварской” Руси. По сути, то была война двух цивилизаций: католико-протестантского Запада, отошедшего от истинного Христианства и погрязшего в ересях, с православным Востоком, хранящим в чистоте святоотеческую веру» [9] (с. 611612).

Как бы ни старалась западная пропаганда тех времен внушить жителям Ливонии ужас от вторжения войск Ивана Грозного, политика, ведущаяся им, открывала двери многих крепостей:

«Вступив в Ливонию русские войска не встретили серьезного сопротивления: местное население не стремилось защищать своих немецких хозяев…

Край был присоединен к России и тут же получил особые льготы. Городам Дерпту и Нарве были даны: полная амнистия жителей, свободное исповедание их веры, городское самоуправление, судебная автономия, безпошлинная торговля с Россией. Разрушенную после штурма Нарву стали восстанавливать и даже предоставили ссуду местным землевладельцам за счет царской казны. Все это показалось так соблазнительно для остальных ливонцев, еще не завоеванных “адскими татарами”, что к осени под власть “кровавого деспота” добровольно перешли еще 20 городов [10] (с. 200–201). Едва ли такое могло произойти, если хотя бы четверть приписываемых русским зверств была истина» [2] (с. 46).

И никогда бы не предались добровольно под русское подданство эти 20 городов, если бы хоть на сотую долю верили той пропаганде, которая обязана была заставить их взяться за оружие, ополчившись против врага, якобы величайшего деспота той эпохи, в чем лишь теперь пытаются нас уверить истории историков.

«Вполне понятно, что в XVI веке нашлось достаточно заказчиков, и сочинители злобных баек об Иоанне не сидели без работы. Интересно то, что маститые историки XIX–XX вв. не постеснялись повторить эти явные вымыслы в своих трудах. 1560 год был объявлен ими годом превращения царя в безжалостного деспота, развязавшего кровавый террор против своих подданных.

Однако, в документах того времени нигде не упоминается ни о пытках, ни о казнях. “Политические процессы” обычно оканчивались предупредительными мерами. Опасаясь княжеских измен, Грозный потребовал от вельмож целовать крест на верность. Все присягнули. И тут же бежал за рубеж бывший протеже Адашева князь Дмитрий Вишневецкий, воевода юга России» [2] (с. 47).

И пришел он к Польскому королю не с пустыми руками, как пишет Сигизмунду, но: «справы того неприятеля выведавши» [11] (с. 155).

То есть увез с собой какие-то секретные документы.

Но и сюда попадает он все с той же шпионской миссией. Об этом сообщает в своем признании И.Д. Бельский:

«На допросе Бельский во всем повинился и признал, что изменил государю. Несмотря на признание, следствие по делу Бельского скоро зашло в тупик. Слишком много высокопоставленных лиц оказались замешанными в заговоре. Среди подозреваемых оказался Вишневецкий. Причастность этого авантюриста не вызывает сомнения. Бельский получил тайные грамоты из Литвы к январю 1562 г. Обмен письмами с королем должен был отнять не менее одного-двух месяцев. Следовательно, тайные переговоры начались не позднее ноября-декабря 1561 г. Но именно в это время в Москву приехал Вишневецкий, уже имевший охранные от короля грамоты. Нити измены тянулись в Белевское удельное княжество и, возможно, в другие более крупные уделы. В такой ситуации правительство сочло благоразумным вовсе прервать расследование» [12] (с. 150).

На что похоже это столь странное всепрощенчество обнаруженное в высших эшелонах власти?

Это просто копия решения правоохранительных органов, вышедших на след масонов, подготавливающих революцию 1917 года, когда 3-е отделение натолкнулось на главных заговорщиков – представителей правящей фамилии: