– Так ты ничего не знаешь? – ахнула Серафима. – Там сейчас полный финиш!
– Не тяни, рассказывай! – Надежда нервно задёргала коленками.
– Значит, так. Роберта родила тройню!
– Да ты что!
– Причём от разных мужиков…
– Офигеть, я щас сама рожу, – серые глаза Нади вылезли из орбит. – Как такое возможно?
– Легко, – кокетливо улыбнулась Серафима, мельком взглянув на меня. – В Рио, куда она поехала прошвырнуться по магазинам, случайно встретила Педро, свою давнюю любовь. Ну, там они выпили кофе, затем он пригласил её к себе показать новую квартиру… В общем, Роберта проснулась вечером одна, на кровати записка: «Прости, это была моя ошибка, больше такого не повторится. Закроешь квартиру, ключ оставь внизу у консьержа. Прощай…» – и подпись: «Педро».
– Вот козлина! – с чувством выругалась Надя. – И что дальше?
– А дальше она на нервной почве выпила у него весь запас алкоголя и рванула на тачке в Help, самый злачный ночной клуб (он находится прямо на пляже Копакабана). Ну и зажигала она там, скажу я тебе. Мужики с неё глаз не сводили. В конце концов проснулась Роберта с молодым парнем по имени Мигель, футболистом одной местной команды. Глядит на часы, а время-то уже десять утра!
– Ну и что?
– А то, что у неё самолёт в 11—30 в Сан-Паулу. Через два дня помолвка с Леонсио. Он, кстати, тоже в Рио прилетел инкогнито, обручальные кольца купить. Хотел сюрприз ей преподнести. Очень положительный мужчина, нравится мне…
– А третий, что за мужик? – не унималась Надя.
– Да так, проходной персонаж, помощник капитана воздушного судна, Рафаэль. Роберта выпросила у него бутылку рома на опохмелку, взамен он склонил её к интимной близости. Представляешь, прям в туалете!
– Бедняжка, – пожалела героиню бразильского сериала Надежда.
– Так что теперь у неё тройня: мальчик и две девочки… Врач Орландо, старый знакомый…
– Я его помню, у них ещё лёгкий флирт был в начале сериала, – перебила Серафиму Надя.
– Так вот. Орландо сообщил: тесты показали, что все дети от разных отцов, но Леонсио среди них нет.
– Проболтается!
– Не думаю. Он в глубине души любит Роберту и вреда причинить ей не сможет… Тем более дети… Дети-то здесь ни при чём!
– А про первого ребёнка она Леонсио рассказала? – Надя вопросительно посмотрела на подругу. – Ну того, что родила в 24-й серии от бродяги Джулиано, когда ещё в трущобах жила?
– Да что ты! – отмахнулась Редькина. – Если мать Леонсио узнает, конец их свадьбе. Вот и мучается теперь. Жалко её, такая девушка порядочная…
– Это точно, – согласилась Надежда.
– А тут ещё эта Карла!
– Кто такая?
– Продавщица из обувного, прохода ей не даёт. Влюбилась по уши.
– Вот это поворот. Умереть не встать! – Надежда снова выпучила глаза. – И что Роберта?
– Трудно сказать, – Редькина поправила упавшую на лоб прядь волос. – Она вроде бы тоже её любит. Но Леонсио… Куда его денешь? Да и деньги на дороге не валяются. Всё-таки банкир, не какой-то там забулдыга…
– Нельзя бросать Леонсио, – твёрдо произнесла Надежда. – Опять на помойке окажется… Да и о детях надо подумать…
– Я тоже так считаю, – согласилась Серафима. – Тем более, как выяснилось в последней серии, Карла – её сводная сестра, только они пока об этом не знают…
– Твою ж мать, – снова выругалась Надежда. – Ты меня сегодня раз двадцать удивила.
– Да что я… – вздохнула Редькина. – Это они в Бразилии живут, а мы так, существуем…
Девушки замолчали.
В этот момент за дверью кабинета Синицына послышалась возня. Дверь отворилась. Из проёма показалась лысая голова следователя.
– Смирнов, проходите. Нечего на казнённом стуле штаны просиживать.
Я послушно зашёл в кабинет.
Тимофей Иванович Синицын, невысокий мужчина лет пятидесяти, не спеша направился на своё рабочее место, немного прихрамывая на левую ногу. Одет он был в серый бесформенный костюм и голубую рубашку с галстуком. На ногах блестели чёрные поношенные ботинки со шнурками. Единственный атрибут одежды, который выглядел более или менее сносно. Доковыляв до заляпанного синими чернилами небольшого деревянного стола, Синицын тяжело вздохнул и плюхнулся на стул, махнув мне рукой, предлагая присесть напротив. Я покорно сел на предложенное место. На столе стояли чернильница с перьевой ручкой и зелёная электрическая лампа, шнур от которой болтался у моих ног. «Интересно, – подумал я, – зачем нужна лампа, если электричества нет? Или я чего-то не знаю?» Между тем Тимофей Иванович достал из верхнего ящика знакомую папку-скоросшиватель с надписью: «Дело №», открыл её на первой странице и, внимательно посмотрев в мою равнодушную физиономию, тягуче произнёс:
– Меня зовут Тимофей Иванович Синицын. Старший следователь по загробным делам особой важности… Если вы, конечно, не знаете.
– Знаю, читал на табличке, – сказал я, осматривая помещение. Кроме стола и двух стульев в кабинете ничего не было.
Перевернув несколько страниц, Синицын отложил папку в сторону, откинулся на стуле и сомкнул пальцы в замок.
– Ну, рассказывайте, Виктор Николаевич, как вы докатились до такой жизни? – добродушно произнёс он, просверливая меня пристальным взглядом.
– На поезде, как все остальные, – ответил я, продолжая осматривать кабинет в поисках электрической розетки. – К сожалению, не успел купить билеты на самолёт. В кассе сказали – все билеты проданы.
– В какой кассе? – удивился следователь.
– Известно в какой, которая на вокзале, левее справочной, – не моргнув глазом соврал я, решив заглянуть на всякий случай под стол. Розетка под столом также отсутствовала.
– Иронизируете, – догадался Синицын. – А напрасно… Что вы там забыли под столом? Потеряли чего?
– Да, – я выпрямился и наконец посмотрел следователю в серо-зелёные глаза. – Вещичку одну обронил, амулет против нечистой силы. Достался по случаю на праздничной распродаже в загробном супермаркете.
– Правда? – улыбнулся Тимофей Иванович. Он определённо пребывал в позитивном настроении. – И как там Игнат?
– Как обычно, хамит, – ответил я и, поразмыслив, добавил: – Но вы ведь не для того меня пригласили, чтобы выведывать информацию о привокзальных мертвяках? Предупреждаю, я не стукач и сотрудничать с вами не собираюсь… Так что давайте перейдём сразу к делу.
– К делу так к делу, – тягуче произнёс Синицын. – Только ведь дело ваше, Виктор Николаевич, как говорится, труба.
– Это ещё почему? – напрягся я, подозрительно посмотрев на следователя.
– Да сами посудите, – продолжал он, подвигая к себе папку. – Одни у вас в жизни недоразумения, если не сказать больше.