У плетня

У плетня
Алексей Николаевич Мошин

«Владимир Петрович Задоров, мужчина средних лет в чесучовой паре, с усами и маленьким брюшком – сорвал широкий лист лопуха и стал обмахиваться им как веером. Он прилёг в тени берёзы у самой изгороди – плетня…»

Алексей Николаевич Мошин

У плетня

«Жарища!..»

Владимир Петрович Задоров, мужчина средних лет в чесучовой паре, с усами и маленьким брюшком – сорвал широкий лист лопуха и стал обмахиваться им как веером. Он прилёг в тени берёзы у самой изгороди – плетня. Сюда, авось, не пришлют за ним, чтобы звать кушать или чтобы спросить о каких-нибудь хозяйственных пустяках и тем оторвать его от размышлений. Наконец-то он кое в чём разберётся, обдумает… Не для того, чтобы решить какой-нибудь новый для мира вопрос, – где уж ему, – а хотя бы для того, чтоб сознавать себя человеком, всё-таки мыслящим, а не растением каким-то…

Сквозь плетень ослепительно сверкает речка, отражая солнце; пчёлы жужжат, перелетая с цветка на цветок. Скоро будут звонить к завтраку. Жена и дети отправятся искать его в саду. Может быть даже гувернантка Эмма Карловна примет участие в этих поисках… Плутоватая немочка, а прехорошенькая… И так она посматривает на него… Положим, кругом совсем нет интересных мужчин, – так на безрыбье и рак – рыба… А, впрочем… ведь он ещё не стар и? Почём знать? – может быть ещё и можно в него влюбиться… Может быть, Эмма Карловна искренно любит слушать его игру на виолончели и, может быть, с искренним удовольствием аккомпанирует ему на рояли и, может быть, искренно радуется, когда случайно остаётся с ним вдвоём. Ему не приходило в голову поухаживать за Эммой Карловной, и, кажется, это её обижает… Жена… Да он, конечно, любит жену… Г-м-хм… Конечно… Однако же, Эмма Карловна… Эх, если бы!..

Владимир Петрович поймал себя на том, что мысль его совсем не имеет характера философского.

«Нет, это всё… пошлость… Неужели я перестану быть человеком?.. Нет, не может быть!.. „Познай самого себя“… Делаю над собой усилие: раз!.. два!.. И погружаюсь в самосозерцание. Да, это будет мне невесело – заглянуть в себя, каким я стал… Но это же нужно когда-нибудь… Нужно!..

Куда я девал те дни, которые дарила мне жизнь?.. Увы, я мог бы вспомнить лишь самую ничтожную долю прожитого… Кажется, я не жил, а спал. Долгий-долгий был сон; он прерывался лишь на мгновения, когда просыпалось сознание. Я спал и видел во сне, что мне мешают жить. Мешает множество обстоятельств, множество мелочей. Только что начнёт просыпаться сознание, – сию же минуту гипнотизируют разные обязанности, работа, забота о ничтожных мелочах жизни… множество разных атрибутов борьбы за существование. И до того я привык спать, что даже тогда, когда это всё хоть на несколько часов оставляет меня в покое – и тогда я не просыпаюсь: мне лень… мне не хочется… Или нет, – вернее: я не сознаю, что сплю, забываю, что нужно проснуться. Иногда, невесть откуда, мысль о настоящей сути жизни, словно молния, прорежет мрак моей души… Кажется, – вот-вот, – стоит сосредоточиться на этой мелькнувшей мысли – и ты проснёшься, поймёшь многое-многое… Но какая-то тина, какая-то слякоть затягивает, поглощает живую мысль, – и сам не заметишь, как уже думаешь о самых пустяковых злобах дня, а то и вовсе ни о чём не думаешь…

Не думать ни о чём… Это состояние поглощает, кажется, особенно много времени у меня… Но, может быть, это потому, что я не только не мудрец, а, может быть – просто дурак?.. Может быть, у других, умных людей не бывает этого?.. Надо расспросить людей… искренних.

А главное, – я забываю о том, о чём думал несколько минут назад, – хоть убейте, – не припомню!.. Какое множество забытых мыслей каждый день… Сон… Тьма…

А как светло кругом!.. Как ярко светит солнце… Речка сверкает… режет глаз сквозь плетень»…

– Владимир Петрович!.. А-у-у!..

Зовёт Эмма Карловна.

– А-у!.. – ответил Владимир Петрович.

Молодая девушка подошла. Стройная, в лёгком белом платье блондинка с раскрасневшимся смеющимся личиком, Эмма Карловна казалась скорее женщиной, чем девушкой: было в её голубых глазах что-то вызывающее, слишком смелое для девушки.

Она села на траве рядом с Владимиром Петровичем, близко к нему.

– Пойдёмте завтракать. Вас ждут. Как вы здесь не боитесь пчёл?.. Могут укусить.

– Я пчёл не боюсь… А вот теперь мне стало страшно…

– Пчёл?..

– Нет… Вас.

Эмма Карловна засмеялась и посмотрела на Владимира Петровича совсем вызывающим взглядом.

Он вдруг её обнял и хотел поцеловать; она вырвалась, быстро встала и захохотала.

– Какой вы смешной!.. Разве так можно?.. Сразу?.. Пойдёмте же скорее завтракать!..

Эмма Карловна побежала. Владимир Петрович встал и быстро пошёл за нею по траве, продираясь кое-где сквозь кустарники малины и смородины. Он не жалел, что помешали его размышлениям, он был в восторге оттого, что Эмма Карловна не рассердилась, и смотрел на мелькавшее впереди её белое платье.