Погибель

Третьего февраля 1238 года с Клязьмы показались чёрные орды татарских всадников.

–Татары-ы-ы-ы-ы!!! – раздирая глотку, закричал дозорный.

«»»»»»»»

Пётр Ослядюкович поперхнулся похлёбкой, расплескал суп на штаны, стал быстро утираться рушником. Сидевшие с ним за столом Семён и Микула застыли с раскрытыми ртами. Наталья охнула и умчалась к себе.

Перед этим, первый воевода, смирив гордыню ( вернулся ведь проклятый Спиридоновский выродок, и тут же к Наташке!), позвал Семёна к себе в усадьбу ( тот пришёл с бездельником Микулой), усадил за стол, позвал Наталью, и начал говорить, говорить, приводя все «за» и «против»: да, Наталья вдова – это всем ясно, да, они любят друг друга, но у Семёна жена и сыновья, как он с этим будет, как? Пётр Ослядюкович хотел, чтобы Семён понял невозможность отношений с Натальей, чтобы при ней признал это.

После сурового разговора, с виду доброжелательного и открытого, Семён заёрзал, не смея глянуть на Наталью, а она, красная, сидела ни живая, ни мёртвая. Только Микула спокойно жрал, громко чавкая. Напряжённая тишина висела, и Пётр Ослядюкович понимал, что выиграл. Он принялся за похлёбку. Тут-то и вбежал холоп:

–Татары!

–Геть, раб! Замолчи! – рассердился воевода. –Орёшь, как оглашённый!

–Татары валят!

Пётр Ослядюкович глянул на Семёна.

–В другой раз договорим.

Быстро собравшись, вскочили в сёдла, горяча коней, помчались по, вдруг умершим, холодным улицам к «Золотым» воротам. Там всё гудело растревоженным ульем.

–Где князья? – соскакивая с коня, спросил Пётр Ослядюкович у подхватившего повод Ваньки.

–В башне. Татары перед воротами беснуются.

Пётр Ослядюкович уверенно заспешил, расталкивая воинов, по лестнице на верхнюю площадку надвратной башни. Семён и Микула бежали следом – их не удерживали.

Всеволод и Мстислав, в кольчугах и шлемах, увидев Петра Ослядюковича, отодвинулись, дав место у широкой бойницы.

–Сдачи требуют, – процедил Мстислав.

Татары горячили лошадей у самых ворот. Их было около десятка.

Один из них надсадно орал:

–Эй, сдавайтесь! Хан Бату простит вам вашу гордыню!

–Русские не сдаются! – звонким голосом прокричал вниз Мстислав.

–Рязанские князья так говорили, где они теперь? И Рязань, и Москву мы взяли! А ваш князь где, Юрий? Его ведь мы убили, а войско ваше уже разбито! Не упорствуйте! У вас нет шансов! Иначе, хан Бату разгневается, и тогда вы все умрёте!

Князья напряжённо посмотрели на Петра Ослядюковича. Тот отмахнулся:

–Они наврут! Ишь, чего захотели, Владимир им сдай за просто так! Умные ребята.

От татарского полчища оторвались три всадника. Они мчались во весь опор к десятку, разъезжавшему перед воротами.

–Эй, русские! Нас вы не хотите слушать, тогда послушайте вашего князя Владимира! Он теперь служит хану Бату!

Всеволод сжал локоть Мстислава. Братья переглянулись. Точно, всадник посередине был Владимиром. Он походил на тряпичную куклу, всё время заваливался, и ехавшие по бокам татары, его поддерживали.

Пётр Ослядюкович оглянулся на стоящих позади дружинников.

–Ну-ка, к бойницам. Постреляйте татар, да смотрите, в князя не попадите, – он взглянул на Всеволода. – Надо отворить ворота и забрать Владимира.

–Да, правильно, – глотая слюну, согласился Всеволод и побежал по лестнице вниз…

«»»»»»»»

Владимир видел перед собой мутную пелену. Он ехал. Он чувствовал, что сидит в седле. Каждый удар копыт лошади о землю отдавался ноющей болью в вялом теле. Одна мысль пронизывала сознание: «Плен, плен, плен…». Вокруг смеялись татары, храпели на морозе их сытые кони.

Бату встал на стременах – его сотник что-то кричал орусутам, столпившимся на башне. Подвезли Владимира. Он сам придумал этот трюк – привезти княжича к воротам. Орусуты или потеряют волю, начнут торговаться, спорить между собой ( а где раздоры, там всегда выигрывает третий) или отворят ворота и пустят конницу на татарский десяток, чтобы отбить князя. Тогда его самые быстрые всадники успеют поднестись к воротам, завяжется бой и, на плечах отступающих, воины ворвутся в город. Взять богатый Владимир с хода – это был бы большой успех! А десять невнимательных нукеров у ворот, самые лучшие рубаки, они-то продержатся до подхода конницы. Бату страстно желал этого, и ему показалось, что ворота чуть-чуть сдвинулись.

Мускулы Бату напряглись.

С бойниц башни посыпались стрелы. Нукеры падали под копыта лошадей. Ах, шайтаны, он не думал, что сначала орусуты расстреляют всадников! Но один, всё же, успел рубануть князя – тот кулём свалился в снег.

Бату оглянулся на тёмников, махнул рукой, чтобы тумены взяли город в кольцо. Придётся штурмовать. Теперь сомнений не было. Беспокоило другое – князь Юрий был где-то рядом, копил силы. Пленные рассказали, что Юрий не успел собрать ополчение со всех своих городов, но это могло быть хитростью. Бату не верил орусутам. Слишком они яростны в своём непокорстве.

–Хан, – Берке чуть склонил голову. – Туаджи доносят, совсем рядом большой город Суздаль. Там, вообще, нет воинов. Его можно взять с хода и привести оттуда хашар для осады.

–Хорошо. Твой тумен возьмёт Суздаль и вернётся с хашаром обратно. И разошли дозоры, надо узнать, где Юрий с основным войском. Я не хочу получить удар в спину, когда мы будем на стенах Владимира.

Бату огляделся, нашёл глазами Аяна.

–Поедешь с Берке! Дозоры – твоя забота.

Берке оскалился Аяну в лицо, обнажив жёлтые, корявые зубы. Снова судьба смеётся над Аяном. Он зажмурился. Он не будет сам убивать внука Чингисхана. Судьба накажет Берке чужими руками. Не зря Аян видел Семёна срепди отпущенных восвояси орусутских воинов. Ничего на этом свете не происходит просто так. Он был уверен – его пути ещё пересекутся с орусутом, вот тогда он и направит его руку – Семён убьёт Берке, а Аян убьёт Семёна. Аян сохранит благоволение Бату, сохранит честь своих детей и положение. Он не может отказаться от того, чего достиг, даже ради погибшего брата…

Войско обтекало город со всех сторон, перешло на северный берег Лыбеди. Тут и там вставали шатры тёмников и тысячников. По Клязьме подтягивались многочисленные пороки и катапульты.

Тумен Берке, по льду Клязьмы, устремился прочь от города. Суздаль стоял в четырех фарсахах к северу. Но тумен не был отягощён обозом и осадными орудиями, потому Берке рассчитывал утром следующего дня уже быть у стен Суздаля.

В месте впадения в Клязьму речки Нерли, свернули на неё – прямая дорога на север.

К уже привычным орусутским морозам, прибавился злой, колючий ветер, продирающий до самого сердца.

–В суровой стране живут орусуты, – посмеиваясь, сказал Аяну Берке.

Тот был сосредоточенно спокоен. Мех малахая вокруг лица покрыт инеем, лицо огненно-красное. Берке поражался выдержке Аяна – ведь знает, что он, внук Чингисхана, повинен в смерти его брата и невестки, а прячет ненависть далеко вглубь, ненавидит, но верен, как собака – настоящий монгол. Не потому ли Аяну благоволит Бату?

Берке усмехнулся. Бату во всём стремился подражать Чингисхану. Хочет доказать всем, что он лучше Джучи и по праву владеет улусом. Что ж, пусть пыжится. Берке не против. Только, когда приспичит, бежит к нему, к Берке, за советом.

Берке ещё раз взглянул на едущего рядом Аяна. Да, он достоин поддержки. А разве Берке не благоволит ему? Тоже благоволит. Но бывают мгновения, когда Аян пугает. Как сейчас.

У Аяна был пустой взгляд, и Берке, краем глаза, заметил, что тот исподтишка наблюдает за ним. От этого стало не по себе.