Срезающий время

– Конечно, ваше право. Простите старика за бестактность. Вернемся к началу, чем могу быть полезен?

– Вчера ночью, – стал излагать свою просьбу, – я потерял одного человека, моего слугу. Мне очень бы хотелось его найти, а также то, что исчезло вместе с ним.

– Так вот почему вы один! Вот же мерзавец, ах, негодяй. А что он похитил, деньги, наверное?

– Да, в портмоне лежали какие-то деньги. Английские фунты, ассигнации, но немного, около сотни. Я не особо доверяю бумажным билетам. Важно другое: там были мои и дядины документы, и Смит их подло украл. Все, что у меня осталось, так это пара рекомендательных писем да несчастная купчая, из-за которой я здесь.

– Какая купчая? – заинтересовался Есипович.

– Вот эта, – сказал я, протягивая листок. – Генрих Вальдемарович, вы сможете мне помочь в поисках?

– Да уж, горе так горе. – Хозяин кабинета повернулся к окошку и встал ближе к свету, рассматривая документ. – Не приходит беда одна, – с горечью произнес он. – Конечно, узнать про такое… сердце у Леонтия не выдержало. Ну, Сашка, едрить тебя. Ну, Сашка! Говорил же, предупреждал! Что с матерью-то будет? Аспид! Послушайте меня внимательно и говорите только правду. – И куда подевался добродушный старичок? – Это вы выиграли в карты у Сашки именье?

– Я его выкупил. И не у Сашки, а у того человека, который написал мне письмо. Генрих Вальдемарович, так вы поможете?

– Не врете. По глазам вижу. – Штабс-капитан вернулся к стулу. – Смиритесь и выкиньте из головы своего Смита. Пустое это, он уже наверняка по дороге к Варшаве.

– Вот сукин сын! – вырвалось у меня.

– Я догадывался, что у Леонтия был покровитель, догадывался, – стал рассуждать вслух Генрих Вальдемарович. – Неспроста же ему пенсион такой дали. Ладно! – закидывая ногу за ногу. – Дядек ваших Господь прибрал, царство им небесное. Так что один вы как перст, и переживать вам надлежит в первую очередь о себе. Вы же сейчас иностранец без пашпорта.

– Я не иностранец!

– Но по факту это так? Согласитесь. Секундочку, я не ослышался, вы упоминали о рекомендательных письмах, можно их посмотреть? Надеюсь, они не так измордованы, как купчая, буковки разглядеть-то хоть можно?

– Конечно, если вы соизволите распорядиться принести мой сундук. А по поводу того, как поручик хранил документ, – не моя вина. Думаю, купчая неделю не сходила с игрового стола.

Не вставая со стула, Генрих Вальдемарович протянул руку к стене и дернул за шнурок, увиденный мною только сейчас. Буквально через пару секунд дверь в кабинет отворилась, и в проеме показался солдат. Самый настоящий, в мундире и сапогах, только давно уже в отставке, с явно выраженной сединой и такими же, как у хозяина, усами.

– Степа, у гостя нашего в тарантасе сундук лежит, неси его сюда.

– Позади, на подножке, – уточнил я, – серебристого цвета с монограммой и черными ремнями. Тяжелый, одному не справиться.

Я услышал, как на мои предостережения по поводу веса солдат тихонечко хмыкнул, мол, для кого как. Что ж, посмотрим. И будто в подтверждение моих мыслей штабс-капитан добавил:

– С братом в подмогу, бережно.

Пока несли сундук, Генрих Вальдемарович расспрашивал меня о разных пустяках: о дороге, погоде, каким маршрутом добрался до губернии, давно ли посещал столицу, и видел ли я слона. Наконец-то Степан с братом-близнецом доставили затребованный багаж.

Алюминиевый ящик класса D на четыреста пятьдесят пять литров не поддается коррозии, не боится воды и, самое важное, в случае надобности может отдать свой ценный металл. Помните условия копирования? Все разрушается от времени, но если схитрить и переплавить, то ограничения чертова ядра можно обойти. Повернув ключ в замке и откинув крышку, я ощутил легкое движение позади себя. Все, начиная от хозяина дома и заканчивая солдатами, нагнулись, стараясь рассмотреть содержимое. А объяснялось все тем, что сверху лежали два пистолета. Понятно, что во время путешествия случаи бывают разные, и к собственной безопасности стоит подходить не только со всей ответственностью, а и с известной долей выдумки. И когда оружие появляется оттуда, откуда совсем не ждешь, шансы у участников противостояния немного изменяются. Вроде бы прописные истины, однако повышенный интерес вызвал и еще один факт: где же у пистолей воспламеняющий порох механизм? Подумали об этом многие, и вопрос уже готов был слететь с уст. А вот давать ответ на него я не собирался.

Отодвинув оружие, я вытащил пенал с писчими принадлежностями и, изъяв из стопки конвертов[3 - Привычный нам почтовый конверт в описываемое время не существовал.] несколько, захлопнул крышку.

– Это рекомендательное письмо от Ранджита Сингха из Лахора, это от губернатора Мадраса лорда Уильяма Генри Кавендиш-Бентинк, вскрытое от губернатора Ямайки сэра Эйра Кута. Это от…

– Давайте посмотрим открытое, – предложил капитан, сделав отмашку слугам, отпуская их. – Так-с, хмм… не пойму что-то.

– Письмо на английском, – подсказал я.

– Да я и по-французски не очень, так, с пятого на десятое. Да и без очков… Прочтите.

«Дорогой друг, милостью Божией и короля Георга III губернатор Ямайки, я, сэр Эйр Кут, без колебаний и сомнений заявляю, что рад был знакомству с благороднейшим и великой чести русским дворянином Алексей из рода Борисова, оказавшим мне неоценимые услуги».

– В остальных то же самое?

– Я не читал, – сухо произнес я, складывая письмо.

– Добро. Ответьте на мой вопрос. Коли все разрешится для вас благополучно, что собираетесь делать с именьем?

– Если б Леонтий Николаевич был бы с нами, то отдал бы ему эту купчую, погостил немного и отправился бы через всю Россию в Охотск. А сейчас даже не знаю. Я ж не был в именье. Может, мне там настолько понравится, что останусь жить. Даже яблони, как у вас, посажу.

– Что ж, – вставая со стула, произнес Генрих Вальдемарович, – подведем итоги. Только выслушайте без выражения эмоций. Ко мне приезжает одетый по последней моде щеголь, весь надушенный, похожий на тех самых, прожигающих отцовское наследство и ничего в этой жизни не ведающих. Представляется родственником моего старого друга и соседа, чьих племянников и племянниц я знаю как пять своих пальцев, но о нем никогда не слышал. Документов он не имеет, так как подвергся грабежу своего же слуги, но при всем при этом умудрился сохранить рекомендательные письма и обладает купчей на все имение целиком. Очень все это странно. Признаюсь честно, пока я не увидел, как братья тащат сундук, я не верил ни единому вашему слову. А ведь они, не запыхавшись, трехфунтовую пушку полторы версты несли. И тут мне стало ясно: будь тот Смит не дурак, так он прихватил бы и самое ценное – сундук, в котором, судя по весу, либо золото, либо свинец; но видать, кишка тонка. Либо содержимое портмоне оказалось настолько важным, что слуга даже не определялся с выбором. Идем дальше. Есть ли у меня основания не доверять сэру Куту? Конечно, есть. Я его в глаза не видел. Для меня доброе слово от Пятницкого или Русанова в сто крат выше какого-то князька с островов за тридевять земель. Понимаете, для чего я это все говорю? Именно так все увидит наш Сергей Иванович, ибо вдаваться в подробности – у него просто нет времени. А чтобы он прислушался к вашим словам, стоит заручиться поддержкой еще нескольких дворян. Те же Пятницкий и Русанов, пожалуй, и хватит. Напишите прошение, а там в этой бумажной волоките сам черт ногу сломит, и в итоге все само собой образуется. У вас как с деньгами? Если нужно одолжиться, говорите.

– Спасибо. Некоторыми средствами располагаю.

– Тогда с утра стоит наведаться в именье, а пока поживите у меня. Вам же яблони понравились? Там как раз комната моего сына, думаю, он не станет противиться. А теперь, – воодушевленно произнес Есипович, – идемте смотреть пистоли.

Да уж, разложил меня старичок по полочкам. И как ловко у бестии получилось. Кто же ты есть, Генрих Вальдемарович? И пока я обдумывал прошедший разговор, штабс-капитан провел меня в свою церковь, ибо назвать иным словом эту оружейную комнату не поворачивался язык. Если бы тут были одни пистоли, как же. Тут и старинные русские пищали, испанские мушкеты прошлого века, персидские джейзали с кривыми прикладами, французские нарезные карабины. Наиболее дорогие образцы висели на стенах, менее ценное покоилось на подставках в пирамиде, а две бомбарды так и вовсе заняли место на полу. Клинкового оружия не наблюдалось, но и без него было на что посмотреть. Навскидку присутствующим арсеналом можно было оснастить целую сотню.

– Давно собираете? – поинтересовался я, крутя в руках шкатулочный пистолет.

– Четверть века, – пафосно сообщил Есипович. – И у каждого своя история. Видите французское пехотное ружье образца тысяча семьсот семьдесят седьмого года с зарубкой на стволе? Редкая дрянь. Степка его из рук убитого турка выхватил и с пяти шагов по топчу промазал. Если бы не штык… Пушкарь уже пальник подносил. Взяли тогда на память. С тех пор и не стреляли из него. А вот рядом с ним уже кое-что. Пехотный штуцер а-эн двенадцать. Старший отдарился. Хоть наши в ту битву еле ноги унесли, но сын ружьишко прихватил, знает мою страсть.

– Сражался под Аустерлицем?

– Писал, что находился в четвертой линии. Я тоже так своим писал. А когда Арсения в конце декабря еле живого привезли, все хорохорился. Полгода на излечении здесь провел, еле выходили. Восемнадцать лет, и чуть было без ноги не остался. С тех пор подумываю, а не вернуться ли мне на службу? Здоровье при мне, да и денщики еще кое-что могут. Сейчас, поди, как при Александре Васильевиче уже и не воюют? Вот и покажем мы…

– Ничего, годика через два-три вновь схлестнемся, – произнес я. – Шанс появится.

– Этим и живу, – пробурчал Есипович. – Это ж какой позор! Впервые за сто лет проиграть генеральное сражение… А что, взаправду через годик-другой?

– Генрих Вальдемарович, когда это басурмане свой интерес упускали? Стравят, подкупят, оговорят, в ухо нашепчут, а то и угрозой воспользуются. Да и Наполеон – волк еще тот, а свора его и того хуже. Не ужиться нам в мире.

– А когда мы в мире-то жили? – справедливо вопросил хозяин дома. – Ладно, чует моя требуха, что пора подкрепиться.

Обедали мы в гостиной. В том самом зале, где стоял клавесин. Только сейчас стол оказался немного передвинут, выставлен дополнительный стул, а вместо кружевной салфетки столешницу покрывала скатерть. Серебряные приборы были без всяких дополнительных маленьких вилочек и ложек и, кстати, тоже трофейные. Зато сервиз оказался покупной, о чем поведала Елизавета Петровна. Изделия «Мануфактуры Гарднеръ» достались ей по случаю ярмарки в Смоленске два года назад. И если бы не разбитый фарфоровый половник, то ушли бы полезные в хозяйстве вещи прямиком в дом генерал-губернатора, а так сервиз здесь. Да и Мишка, местный резчик по дереву, придумал нечто особенное, что половник стал лучше прежнего: со старой чашей и новой деревянной ручкой. Впрочем, визуально оценить изделие я мог уже спустя минуту, когда разливали по тарелкам уху. Со своей основной задачей большая ложка справлялась, а с эстетической точки зрения нарушения гармонии я не заметил. По крайней мере, вышло ничуть не хуже, чем у японских мастеров «золотого шва» (кинтсуги). На второе подавали отварного налима с гречневой кашей. Учитывая тот факт, что вода в реках уже прогрелась, отловить этого зверя не так-то и просто. Своими мыслями я поделился с сидящими за столом, за что поплатился четвертьчасовыми советами: как ловить, на что, при каких природных особенностях, и в каких потайных местах. Лепту свою внесла и Наталия Августовна, сообщив о проживающем в Аболонье докторе Франце, настоятельно не рекомендовавшем налима при наличии камней в почках. Про налима временно позабыли, впрочем, от него и костей почти не осталось, зато зародившееся новое русло разговора с каждой минутой привлекало в себя новые притоки. Казалось, что осуждению подверглись все известные и мнимые болезни. Доктор Франц выступал в роли медицинского светила и полного бездаря одновременно, в зависимости от разного взгляда полемизирующих на лечимое им заболевание. Так бы и закончился обед на медицинской ноте, если бы Степан не напомнил, что самовар вот-вот закипит. Тут мне пришлось попросить слова и известить хозяев о наличии редких сортов чая, собранных в Гималаях, которые надо непременно испробовать. И пока шел процесс чаепития, я рассказывал забавные истории. По времени их хватило ровно на двухлитровый самовар, который закончился на словах благодарности: «спасибо, матушка, уважила» то ли теще то ли жене, произнесенных хозяином дома.

С окончанием трапезы интерес к моей персоне временно иссяк, и у меня появилась возможность прогуляться, осмотреться и подумать. Если рассуждать о быте в имении Есиповичей, то его можно было охарактеризовать всего двумя словами: работа и сон. Пока длился световой день, все должны были быть чем-то заняты. Тот же Генрих Вальдемарович не гнушался после обеда наколоть дров для кухни и бани, пока его денщики отправились за водой к ручью у озера Глубокое, а Елизавета Петровна с Наталией Августовной готовили мою комнату к проживанию. Конечно, я поинтересовался, как они управляются со всеми делами, и выяснил, что в услужении у семьи было всего пять человек: два солдата – Степан и Тимофей, прошедшие весь срок службы со своим барином, две девушки – Глаша и Даша, и бабушка Грета, командовавшая поварешкой, а в прошлом кормилица хозяина поместья. Сам Генрих приехал сюда двадцать четыре года назад, приняв в качестве приданого крепкий дом, шесть крестьянских семей да большое конопляное поле, и не преуспел. Отчего так произошло, я узнал, парясь в бане. Наталья Августовна, пока муж подставлял грудь под пули и штыки, поддавшись на уговоры матери, решила показать деловую хватку, отдав крепостных внаем. Елизавета Петровна, будучи в те времена весьма недурна собой (она и сейчас была весьма похожа на одну известную актрису особого жанра adultere[4 - Прелюбодеяние(фр.).]), закрутила легкий флирт с отставным поручиком и то ли потеряла голову, то ли еще что-то, но части имущества они фактически лишились. Теперь же практически все жители Грядны так или иначе работали на мануфактуре поручика Павла Щепочкина, а Генрих Вальдемарович оказался лишь одним из пайщиков, и существенных улучшений за четверть века именье не приобрело. Более того, памятуя события двухгодичной давности в Юхновском уезде, когда бунтующих усмиряли солдаты, Щепочкин посадил при мануфактуре освобожденных от крепости крестьян со своими лавками и ремесленными мастерскими. И к пяти станам полотняной фабрики добавились мещане, превращая деревню в маленький городок. Только за последний год его население возросло на двадцать процентов, а торговля произведенными товарами превратила дорогу до Касплянского причала в почти накатанное до твердости камня полотно. Из почтового отделения Каспли сюда даже привозили газету «Северная почта», оставляя ее в трактире. По сути, то время, когда Генрих Вальдемарович вроде как оставался самым главным, уже истекало, а по факту еще два-три года и в Гряднах поставят почтовую станцию, а там и администрацию, и глядишь, депутатское собрание не за горами. Так что мой приезд и франтоватый вид не на шутку встревожил помещика, а потом дело приняло совсем другой оборот.

Оставив (как в банке залог) алюминиевый сундук в приютившем меня доме, рано утром буквально на заре мы со штабс-капитаном в сопровождении денщика отправились в короткий вояж. Сообразительный и явно имеющий способности к управлению любым гужевым транспортом, после короткого инструктажа Тимофей забрался на козлы и, осторожно опустив стояночный тормоз, щелкнул кнутом. Ехали мы навестить старых друзей Генриха Вальдемаровича. Но не Пятницкого с Русановым, проживавших в Смоленске, про которых мне вчера рассказывали, а ближайших соседей: Полушкина и Пулинского. Это были весьма интересные личности, так как получили свои офицерские чины не наличием дворянского происхождения, а исключительно благодаря личным качествам. Вышедший из солдатских детей Полушкин, к примеру, был в составе группы, открывшей Хотинские ворота Измаила, первым забрался на вал и уже в самом разгаре сражения, когда зачищали улицы города, прикрыл своим телом Генриха Вальдемаровича, приняв пулю на наградной рубль. В наше время его одногодкам и пачку табака бы не продали, а тогда… Естественно, штабс-капитан не забыл своего боевого товарища, и беспоместный дворянин, поручик в отставке Полушкин поселился в Васелинках, прозванных в народе «Волки» из-за чудовищного количества хищников. Пулинский, хоть и был приемным сыном одного из адъютантов Потемкина, службу начал с рядовых и благодаря грамоте и усердию дослужился до фельдфебеля за семь лет. А дальше удачные стечения обстоятельств зажгли над ним звезду. На статного двухметрового красавца положила глаз не менее красивая полька, дочка Казимира Ивановича Аша. Барон только получил чин статского советника, и дабы избежать скандала, все устроил. Пулинский стал подпоручиком. В действительности Казимир Иванович только и занимался тем, что все устраивал и всех устраивал. В итоге чета Пулинских осела в селе Верховье, где в роскошном особняке воспитывала восьмерых детей: шестерых своих и двоих приемных. По большому счету Генриха Вальдемаровича интересовала Анастасия Казимировна, унаследовавшая от отца тот чиновничий шарм, с которым их братия легко находит промеж собой общий язык, обрастая нужными связями.

– Скажите мне, любезный Алексей Николаевич, – обратился ко мне Есипович, когда ландо проехало по бревенчатому настилу, покрывавшему русло ручья, – насколько ценно для вас украденное портмоне?

– К чему вы спрашиваете?

– А к тому, что Иван Иванович знает эту округу окрест тридцати пять верст как никто другой. И если кто и сыщет вашего Смита, то только он. Где вы ночевали в тот раз?

Задумавшись, словно вспоминая, я стал отвечать: