Записки церковного сторожа

А что произошло с Иваном Николаевичем после его встречи с Воландом на Патриарших прудах?.. Испытал ли он вдохновение? Безусловно! Но поскольку творческие способности советского поэта Воланду тогда не требовались, это «вдохновение» приняло форму забега по Москве в кальсонах, драки в ресторане и попытки выброситься в окно в сумасшедшем доме. Но это тоже подъем сил. При чем не меньший, чем у Мастера во время написания романа. Иванушка тоже «написал» книгу, правда, эта книга пока вдруг приняла форму медицинской карты с записями дежурного врача. Но только пока, иначе зачем в финале книги Мастер говорит Иванушке о продолжении романа?

При кажущейся разнице жизненного пути Мастера и Иванушки, они похожи своей внутренней сутью. Вот Мастер рассказывает о себе:

«Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся… Что?то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, – и я не мог от этого отделаться, – что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим…»

А Иванушка?.. Ему тоже вдруг приспичило обвинять своих ближних в грехе неискренности.

«– Типичный кулачок по своей психологии, – заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, – и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе?хе?хе… «Взвейтесь!» да «развейтесь!»… А вы загляните к нему внутрь – что он там думает… вы ахнете! – и Иван Николаевич зловеще рассмеялся».

Мне почему-то совсем не хочется говорить, что оба – и Иванушка, и Мастер – неправы. Воланд определенно дал им некий дар видеть (или чувствовать) в ближнем ложь. Впрочем… Он ли дал? Может быть, только открыл, а дар был заложен изначально Кем-то Другим? Давайте представим себе следующую ситуацию: допустим, вы подошли к окну, стекло покрыто слоем грязи, и вы почти ничего не видите. Причина неприятности – брызги из-под колес машин и уличная пыль. Добрый прохожий решил помочь вам и протер носовым платком стекло с наружной стороны. Образно говоря, после такой помощи у вас открываются глаза. Но кто создал окно? Разве прохожий? Нет, строитель.

Есть ли еще что-то общее в том, что стало происходить с Мастером и Иваном после встречи с Воландом?

Улыбнусь: огромное да!

Во-первых, Иванушка встречается в больнице с профессором Стравинским, который, призывая его «рассуждать логически» (человеческая логика против логики Сатаны!) фактически убеждает своего пациента не столько в том, что он сошел с ума, а в том, что у него нет выхода кроме смирения перед тем, что с ним произошло. «Кислород попробуйте и ванны…» – вот и все что может предложить врач. Конечно, глупо гоняться за «консультантом» на мотоциклете с пулеметом, но и выход «по Стравинскому» – ванна – не менее нелепа с точки зрения противостояния Воланду. Во-вторых, знакомый Мастера Алоизий Магарыч делает, примерно, то же самое, то есть «совершенно точно объясняя Мастеру, почему роман не мог быть напечатан». Задачи Стравинского и Магарыча, при всей разнице ситуаций в которые попали Иван и Мастер идентичны – заставить своих «пациентов» прекратить попытки найти какой-то выход. Ни-че-го не делать!.. В больнице Мастер так и говорит Иванушке: «Вы уже попробовали и хватит».

А что общего между профессором Стравинским и Алоизием Могарычом? Их незаурядный ум. После того, как Мастер и Иванушка начинают верить своим новым знакомым, их болезнь вступает в жесткую фазу обострения.

Казалось бы, между Стравинским и Алоизием есть и существенная разница – Алоизий предал Мастера, «написав на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу», а Стравинский ничего подобного не делал. Но если Мастер сам написал свою книгу, то «книгу» Иванушки врачи написали за него. Книга Мастера – кощунственное и лживое «евангелие», а «книга» Иванушки?.. Насколько верна была помощь Стравинским, если встреча Ивана с Воландом все-таки была реальна?

В более ранних вариантах «Мастера и Маргариты» (варианты 1934-36гг.) Иванушка, после разговора со Стравинским просит Евангелие в надежде разобраться в ситуации.

«– Понял, – твердо сказал Иван, – прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.

– Вот и славно! – воскликнул покладистый Стравинский, – Прасковья Васильевна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову бумагу, коротенький карандаш и Евангелие.

– Евангелия у нас нет в библиотеке, – сконфуженно ответила Прасковья Васильевна.

– Напрасно нет, – сказал Стравинский, – нет, нет, а вот, видите, понадобилось. Велите немедленно купить у букинистов».

Кстати, эту главу Булгаков так и назвал «Ошибка профессора Стравинского». Но в чем ошибся профессор?.. В том, что Иванушке так и не дали Евангелие?

Давайте представим себе еще одну гипотетическую ситуацию: в комнате, на подоконнике стоит стакан воды. В комнату заходят два человека. Один из них хочет пить, другой – нет. Вопрос: кто из вошедших увидит стакан воды? Ответ прост: тот, кто хочет пить. Иванушка несомненно хотел «пить», хотя его рывок к вере (иконка!) был и спровоцированным и чисто инстинктивным. Но подчеркну: жажда была! Не было «воды».

В одной из своих притч Кафка рассказывает о человеке, который очень долго стоял у распахнутых ворот и боялся войти в них, потому что перед воротами стоял ангел с огненным мечом. В конце концов, измученный человек спросил ангела: «Для кого открыты эти ворота?» Ангел ответил: «Эти ворота были открыты только для тебя одного. Теперь я пойду и закрою их». Но в Москве лишенной веры, в Москве, где на месте храма Христа Спасителя – «маленькие, обреченные на снос лачуги» – этих ворот просто нет. А в больнице Стравинского возле некоего подобия этих ворот не ангел, а санитар со шприцем, а позже – жена и с тем же медицинским приспособлением.

Если сравнивать дальнейшее течение болезни Мастера и Ивана, в них снова можно найти общее и это общее – упадок и деградация личности. У мастера это выражается в откровенном проявлении страха, при чем не связанном с появлением критических статей.

«А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания…»

Говоря простонародным языком Мастер превращается в дурака. А Иван?.. А у Ивана Николаевича после «горячего молока и укола» появляется «интерес к Воланду», при чем сам Воланд квалифицирует «нового» Ивана как дурака:

«Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом?то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснее надобно? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га?Ноцри?»

Каким бы диким не было сумасшествие Иванушки на Патриарших, в его основе все-таки было естественное человеческое сопереживание и если угодно, живой протест против смерти. А теперь и вместо него?.. «Спокойный интерес» Ивана Николаевича никак нельзя назвать не то чтобы нравственно здоровым, а просто здоровым с физической точки зрения.

Не менее любопытно и то, что и Мастер и Иван Николаевич предают, один – свой роман, другой – свои прежние стихи. Но если Мастер выжат до предела и уже ничего не сможет написать, то Ивану, – ученику мастера! – судя по всему, еще предстоит что-то создать. Встретившись с Иванушкой в сумасшедшем доме (а то, что эта встреча подстроена Воландом, сомневаться не приходится) Мастер предстал перед ним не только как очередной «умный человек», но и как страдающий «Иешуа». И если Воланд с профессором Стравинским буквально опустошили разум и душу Ивана Николаевича, то Мастер – страдающий «Иешуа», не вызывающий к себе ничего кроме сочувствия! – наполняет Ивана новым смыслом. «Учитель и ученик!..»

Эстафетная палочка передана из рук в руки.

Продал ли душу Мастер?

Да. И это видно вот здесь, когда Мастер рассказывает о себе:

«…Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном из московских музеев, а кроме того, занимался переводами».

Оказывается, Мастер не был писателем?.. И стал им – отличным писателем! —практически за год? Это не менее трудная задача, чем, допустим, последующий рывок Ивана Николаевича Понырева, который за семь лет профессором. Я почему-то уверен, что без магических слов «Ах, право, дьяволу заложил бы душу…» и тут и там не обошлось.

Здесь нужно напомнить, что сам Булгаков работал над «Мастером и Маргаритой» одиннадцать лет, а замысел романа родился еще раньше. Можно ли написать гениальный роман за год? Наверное, да, если у человека есть большой литературный опыт. Но был ли он у Мастера?.. Об этом не было сказано ни слова.

В Мастере любопытно еще вот что:

«– Вы – писатель? – с интересом спросил поэт.

Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:

– Я – мастер, – он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он – мастер. – Она своими руками сшила ее мне, – таинственно добавил он».

Странная реакция, не так ли?.. Если до этого Мастер «грустил, дергался» и «пугливо оглядывался», и это еще куда не шло. А вот явная, преувеличенно болезненная реакция на вопрос, писатель ли Мастер, как раз и показывает ту больную точку, через которую Воланд «достал» Мастера. Чем ближе к ране – тем больше болезненные ощущения.

А кем же был Мастер до того, как написал роман? Здесь нетрудно представить себе мелкого клерка работающего за гроши в музее. О своей комнате на Мясницкой он вспоминает «У-у-у, проклятая дыра!», а его личная жизнь была настолько бедна, что он не может толком вспомнить имя своей бывшей жены – то ли Варенька, то ли Манечка – и еще одной крохотной детали – «полосатого платья».

О знакомстве Мастера с Воландом говорит вот эта фраза: «Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг!»

А вот еще не менее любопытное высказывание: «А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее».

Почему Мастер использует именно это выражение «запорошить глаза»? У него был собственный опыт общения с Воландом? Безусловно. Потому что «запорошить глаза» можно только при близком общении. Ко времени встречи с Иваном Мастер уже возненавидел и предал свой роман, а это значит, что и договор с Воландом Мастер стал считать обманом.

Тут интересно узнать, а какую плату потребовал Мастер за написание своего труда? Щедрый аванс – сто тысяч – ему был выдан сразу, а основная плата?.. Как правило, она выдается, когда работа закончена или близится к концу. Это – Маргарита. Но почему в тусклой жизни Мастера она играет огромную и едва ли не направляющую роль?.. Ну, подарил бы Воланд Мастеру красивую и не очень умную женщину и – радуйся! Но Маргарита необыкновенно деятельна. Моя жена, читая роман, как-то раз сказала: «Такой дамы хватит на двух мужей». И ведь хватало же, потому что Маргарита, сожительствуя с мужем, так и не ушла к Мастеру при жизни. И именно Маргарита приводит к Ивану Николаевичу каждую «праздничную неделю» Мастера. Тут стоит вспомнить, что поцелуи приближенных Воланда могут быть крайне опасны. Геллы, например.

Например, стоит вспомнить и о том, как «отпрашивался» у Воланда поцелованный Геллой Варенуха:

«Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:

– Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите».

«Не кровожадный!..» У Варенухи говорящая, «мягкая» фамилия и вряд ли из него получится бы действительный злодей. А впрочем, как знать?.. Если бы Гелла поцеловала Варенуху еще разок, может быть, что и вышло? А три раза, а десять?.. Ведь недаром Маргарита говорила о Воланде «Всесилен!.. Всесилен!» И если Гелла – просто служанка, то Маргарита – королева бала Сатаны поверившая в свою «мощь».

Но вернемся к «ученику» Ивану Николаевичу и «учителю» Мастеру. Есть такая старая загадка «два конца, два венца, посередине – гвоздик» (ножницы). Если из ножниц вынуть гвоздик, они распадутся и не будут работать. Пассивность обоих мужчин – Ивана Николаевича и Мастера просто поражает! Иван Николаевич во время своей болезни, на последних страницах романа, дрыхнет на диване и видит сон, а Маргарита выводит к нему Мастера. Вот он и «гвоздик», соединяющий два «конца и венца» – Мастера и Ивана – Маргарита!

Вот первая встреча Ивана Николаевича с Маргаритой:

«– Вот она, – ответил мастер и указал на стену. От белой стены отделилась темная Маргарита и подошла к постели. Она смотрела на лежащего юношу, и в глазах ее читалась скорбь.

– Бедный, бедный, – беззвучно зашептала Маргарита и наклонилась к постели.

– Какая красивая, – без зависти, но с грустью и с каким?то тихим умилением проговорил Иван, – вишь ты, как у вас все хорошо вышло. А вот у меня не так, – тут он подумал и задумчиво прибавил: – А впрочем, может быть, и так…