200 лет спустя. Повесть для кино

– Что это за город? – спросила Констанция.

– Это Париж! – торжественно объявил Атос.

– Да ну! – хмыкнул д’Артаньян.

– Ух ты! – выдохнул Арамис.

– М-м-да, – многозначительно протянул Портос.

Девушки же молча и разом наклонились над картой, стукнувшись лбами.

– Ой! – ойкнули обе, но от карты оторваться уже не могли, хищно впившись в надписи на двух языках – русском и французском.

– Вожирар, Монмартр, Риволи, Сен-Жермен… – шептали невольно губы и звуки эти опьяняли почище Божоле-нуво.

Сгрудившись тесной кучкой, сгорбившись, дыша в ухо соседу, тыкая пальцами в проулки, улицы, проспекты, площади, ребята наперебой прокладывали маршруты по тем местам, о которых они читали в книгах Дюма, Гюго, Хемингуэя, Ремарка… Мечтали о том, как будут однажды стоять на набережной Сены, бродить по улочкам Латинского квартала, сидеть в кафе «Клозери де Лила» или «Купол», часами простаивать в залах Лувра или Музея современного искусства…

А за высокими занавешенными синевой окнами лежал похожий лишь в их воображении на Елисейские поля проспект с ажурным силуэтом телебашни вдали. И по всему пространству проспекта, ещё не уплотнённому недавно высаженными и не успевшими разрастись деревьями, свистела, гудела в проводах, хлестала, захлёстывала прохожих вьюга – морозная, бодрая, свежая, злая, весёлая сибирская вьюга.

2. Запах

Дольше всего память сохраняет запахи. Можно совершенно забыть какое-то событие, человека, место, но стоит только уловить сопровождавший их запах, как в воображении всё оживает вплоть до мельчайших подробностей: интонации, трещинки на асфальте, формы облаков, прикосновения ветра, номера билета – шершавого, шуршащего в похолодевших от волнения руках…

Так стоял он десять лет тому назад с билетом в руках в аэропорту, ожидая посадки на рейс Москва – Париж. Накануне ночью пронёсся ураган: возле парковки лежал поваленный ветром рекламный плакат и повсюду – обломанные ветки. Моросил дождик. Многие рейсы задержали или отменили вовсе, поэтому в здании аэровокзала яблоку было негде упасть. Люди вносили ватную сырость внутрь здания на верхней одежде, как переносят моровое поветрие. Но это никоим образом не умеряло движения и раздражения толпы, ожидающей вылета.

Атос вспомнил об этом, учуяв знакомый запах в тесноте и суете метро; тут тоже люди несли с собой – с поверхности – густой запах сырости: сытный, тяжёлый дух бесснежной зимы. Как ни странно, многое здесь было похоже… только чище и безнадёжнее…

Поезд подземки нёс Атоса к центру города – к постылой и унылой работе. Каждый будний день входил он в старинное красивое здание, проходил в один из залов, увешанных картинами и уставленный скульптурами, усаживался на стул у дверей и… сидел на нём ровно восемь часов (отлучаясь по физиологическим надобностям только в часовой перерыв). Посетители не обращали на него внимания. Сырыми серыми толпами текли они через зал, обдавая Атоса всё тем же знакомым запахом.

В очередной раз отбыв бессмысленное восьмичасовое сидение (ибо зачем нужны смотрители, если есть видеокамеры?) Атос вышел на улицу и, вдохнув полной грудью волглый, скорее осенний, нежели зимний, воздух, вдруг отчётливо припомнил хрустящую на зубах арбузную свежесть морозного утра. Тоска сжала сердце. Мучительная тоска по прошлому, по родному городу, по друзьям, по несбывшимся надеждам. Да, у его тоски тоже был запах. Она пахла первым снегом, когда выходишь из дому, а весь двор и улица, и весь город укутаны ещё не тронутым белым-белым, мягким-мягким махровым полотенцем, каким укутывала Атоса мать в детстве после купания – и от которого веяло невероятной, недосягаемой чистотой.

3. Игра

От грустных мыслей Атоса отвлекла вибрация сотового телефона. Встав спиной к ветру, заслонив экран от дождевых брызг, он прочёл пришедшее с неопознанного номера сообщение: «Жду сегодня в 12:00 у букиниста». И ниже фотография: угол какого-то киоска, вроде тех, что встречаются на набережной Конти, рядом с островом Ситэ. Будучи страстным библиофилом Атос частенько прогуливался там. Но кто и, главное, зачем назначил ему свидание в столь странном месте?

И тут он вспомнил! Была у них такая игра. Её придумал Арамис – самый младший из друзей. Музыкант и заядлый фотолюбитель, мечтавший стать новым Дзигой Вертовым. Однажды он принёс на репетицию фотографию какой-то чугунной урны и чугунной же скамейки, заявив, что завтра в определённое время он будет сидеть на этой скамейке. Догадавшимся, где была сделана фотография и пришедшим в назначенное время, Арамис обещал подарок.

Атос набрал номер жены. Долго слушал гудки. Потом услышал голос:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего… Вернее, случилось, но ничего страшного.

– Говори яснее.

– Мне пришло сообщение… Помнишь, как мы репетировали «Трёх мушкетёров» в ДК?

– Да, я играла там Констанцию. Но при чём тут это?

– Сообщение пришло без подписи, с незнакомого номера, но мне кажется, что это Арамис.

– Арамис в Париже? – голос в телефоне дрогнул, но тут же оправился и стал нарочито холодным. – С чего ты взял?

– Помнишь игру «Угадай место по фотографии»?

– Да.

– Её придумал Арамис.

– Да, я помню.

– Мне кажется, кто-то хочет сыграть со мной в эту игру. Кто-то назначил мне таким способом свидание. И мне кажется, это Арамис…

– Когда кажется – крестятся.

– Арамис крестился. Когда мы последний раз говорили с ним по телефону, он как раз собирался поступать в Духовную академию.

– Слушай, а это не Миледи тебя на свидание зовёт? А ты мне тут зубы заговариваешь.

Атос невольно поморщился, как от зубной боли.

– Миледи я не видел ещё дольше, чем Арамиса… и д’Артаньяна…

– При чём тут д’Артаньян?

– Просто к слову пришёлся.

– Может кто-то просто ошибся номером.

Атоса словно окатило ушатом холодной воды.

– Да, может быть ошибка.

– А ты уже размечтался! Позвони сейчас по номеру отправителя и выясни!

Это было разумное предложение. Но Атос медлил. Он не хотел так быстро лишать себя надежды на встречу с кем-то из друзей. Сам того не замечая, он уже шёл в сторону набережной Конти.

– Я перезвоню, – сказал Атос и убрал телефон в карман брюк.

4. Страх

Портос шёл к ближайшей станции метро. Почти бежал нелепой тряской трусцой. Старался затеряться в толпе, но с его комплекцией это было не просто.

Они мерещились ему всюду. Портос узнавал их по выражению глаз: внимательных и… абсолютно пустых, словно у механических кукол, пустых и бесцветных, как бельма.

– Я чувствую себя зверем, которого умело гонят на скрытого где-то в засаде стрелка, – говорил он д’Артаньяну незадолго до этого.

Они сидели в уютном кафе, стилизованном под таверну времён Людовика XIII: с тяжёлыми дубовыми столами, скамьями вместо стульев, с великолепными витражами в оунах.