Мужчина и его женщины

История оживала на глазах. Оказывается, война в Испании, действительно, происходила. У кита есть ус, а на столе – тройное покрывало. Чтобы защитить его от времени.

– Мурманск, – сказал Саша, акцентируя второй слог. – Я помню. Залив имени Кольского полуострова. Штиль над Буддой и баба Нюра… в подстаканнике.

Лена рассмеялась. Приказала:

– Открывай шампанское, дурачок! У меня всё готово.

На столе выстроился хоровод тарелок. Саша почувствовал голод, и вспомнил, что сегодня не завтракал. И вообще не ел целый день. Самоотверженно взялся за бутылку…

Пока он возился с пробкой, Лена подошла к шкафчику, откинула дверцу. За дверцей оказался патефон и длинная "грядка" пластинок. Лена выбрала одну, положила на патефонное "блюдо". Прокрутила рукоять и повернула медный раструб в комнату. В этих действиях существовало нечто алхимическое.

Патефон откашлялся и запел голосом Утёсова:

Одесский порт

В ночи простёрт.

Маяки за Пересыпью светятся.

Тебе со мной

И мне с тобой

Здесь, в порту, интересно бы встретиться.

– Бабушку ранило в руку, – рассказывала Лена, – а дедушка приехал в Москву по заданию рыбаков своей артели. Ему наказали встретиться с товарищем Калининым и рассказать о новых методах промысла. Дедушка ловил камбалу… кажется. Или треску. А возможно, и то и другое.

Саша наполнил шампанским фужер, поискал глазами второй. Лена сказала, что второго фужера нет, и он не нужен: "Мужчины в этом доме пьют только водку". Показала на высокую цилиндрическую ёмкость из зелёного стекла. Эта ёмкость напоминала прямой гранёный стаканчик на цапельной ножке.

– Бабушка сама готовила водку. Считала, что она должна быть в пятьдесят градусов и обязательно настаиваться на клопах. Чтобы напоминать коньяк.

– Что ты городишь? Какая мерзость!

В Сашином лице отразилось смятение. Лена ткнула его в плечо (это стало их совместным жестом) и призналась:

– Шучу! А ты поверил?.. Бабушка добавляла анис и груши. Настаивала, потом процеживала. Для крепости вливала медицинский спирт.

Она налила из графина водку. Саша принял "священную семейную чарку".

Предложил:

– За нас? – с лёгкой вопросительной интонацией.

Часы пробили восемь. Звон долго заметался по углам огромной квартиры, ему вторило эхо. Леонид Утёсов гармонично вписывался в эту звуковую метель. Он тоже жил в этой квартире, был полноправным участником:

Хотя б чуть-чуть

Со мной побудь.

Я иду в кругосветное странствие.

В твой дальний край

Идёт трамвай

Весь свой рейс до шестнадцатой станции.

– А где она? – спросил Саша.

– Кто?

– Бабушка?

– Умерла, – ответила Лена. – Давно. Два года как.

– Жаль.

– Я жила с ней. В этой квартире. С самого детства. С шести лет, я рассказывала.

Саша хотел вернуть стаканчик на стол, разумея строгую торжественность момента. Лена удержала его руку.

Сказала:

– Мы дружили. Несмотря на разницу в возрасте. Это большая редкость.

– Выпьем за неё? – предложил Саша. Ему хотелось присоединиться к дружбе.

Ответить Лена не успела. В дверь позвонили. Кто-то кратко надавил на пипочку, потом дал второй короткий "гудок". Следом три длинных.

Лена отреагировала мгновенно и совсем не так, как мог предположить Раевский.

Она приложила палец к губам, давая понять, что вводится режим молчания, тремя огромными кошачьими шагами прыгнула к патефону, осторожно сняла иглу на полуслове. Избавившись от музыки, она подлетела к двери. Прильнула к стене и прислушалась. Глазка дверь не имела.

Всё происходящее напоминало детективный фильм.

"Или фильм о шпионах…" – подумал Саша и опустил водку в рот. Надоело держать стаканчик на весу.

"Резидент явился на конспиративную квартиру, где пастора Шлага ждала засада".

Ленка сделала строгие глаза и вновь приложила палец к губам.

В дверь ещё раз позвонили. Человек за дверью громко высморкался, нетерпеливо переступил – доски скрипнули под ногами. В движениях звонившего сквозило нечто самоуверенное. Требовательное. И даже наглое.

В открытую форточку залетел ветерок, солнце рисовало на стенах странные знаки. Светотень напоминала размноженное в десяток копий изображение аламбика: с трубками, бликами и пузатыми брюшками.

На верхнем этаже захрипели ножки дивана (вероятно), кто-то встал, пересёк по диагонали комнату. Звук получился очень близкий, понятный.

Лена вернулась к столу, отпила шампанского. Потянулась. Дом подчинялся ей, позволял действовать и двигаться беззвучно. Губами произнесла: "Сейчас он уйдёт! Не волнуйся!"