– Смотритель дома сказывал… горничная ее сказывала… солдат, что у ворот стоит, говорил. Как ее после этого не выгнать?..
– Выгоняйте! – произнес грустно-насмешливо Феодосий Иваныч.
– Но как это сделать?
– Надо как-нибудь сделать! – отвечал Феодосий Иваныч неопределенно; но по выражению его лица видно было, что он знал, как это сделать.
– Надо!.. Надо!.. Да говорите же, как это сделать? – закричал, наконец, на него начальник.
Феодосий Иваныч при этом еще больше надулся.
– Позовите этих – смотрителя, горничную и сторожа, расспросите их… – отвечал он тем же неохотливым тоном.
– Ну, позовите!
Феодосий Иваныч пошел.
– Она ведь дом сожечь может! – крикнул ему вслед начальник, как бы желая внушить ему важность дела.
Но Феодосий Иваныч не обратил на это особенного внимания и через несколько времени привел в присутствие смотрителя дома, горничную Елены и сторожа.
Генерал начал расспрашивать прежде всех смотрителя, как более умного и толкового человека.
– Эта… госпожа Жиглинская… кастелянша, как слышал я, в связи с поляком Жуквичем?
Смотритель при этом приподнял плечи вверх и вскинул немного глаза в потолок.
– Надо быть, ваше превосходительство, что так! – проговорил он.
– И я слышал… что у них ночью огонь… часов до трех бывает.
– Было это, ваше превосходительство, раза четыре это было! – отвечал смотритель.
– Чтобы не было у меня вперед этого! Никогда не было! – закричал вдруг генерал и погрозил даже пальцем смотрителю. – Я теперь ее выгоняю вон!.. Но она… все еще, может быть, проживет тут… день и два… чтобы совсем у ней не было в эти дни огня… совсем!.. Я с вас спрошу, – вы мне за то ответите!
– Не будет, ваше превосходительство, у ней огня никакого-с!.. Слушаю-с!.. Совсем никакого не будет! – успокоивал его смотритель, как видно, насквозь знавший своего начальника, а потому нисколько не смутившийся от его крика.
– Чтоб и не было! – повторил еще раз старик и с тем же раздражительным тоном обратился к горничной Елены:
– У твоей госпожи есть возлюбленный?
– Никак нет-с, ваше превосходительство! – заперлась было та на этот раз, струсивши до слез.
– А я знаю, что есть! – крикнул на нее старик.
Горничная при этом только как-то вильнула от страха животом.
– Ты видел, как госпожа Жиглинская уезжала по вечерам с Жуквичем? – перекинулся старик к сторожу.
– Уезжала, ваше превосходительство, часто уезжала! – отвечал тот.
– Ну, а теперь что делать? – спросил Оглоблин совсем другим тоном Феодосия Иваныча, стоявшего несколько вдали и смотревшего каким-то Мефистофелем на всю эту сцену.
– Их вот отставьте в сторону, а позовите самое Жиглинскую.
Генерал после этого строго позвонил.
Явился сторож.
– Госпожу Жиглинскую ко мне! – сказал он тому каким-то зловещим голосом.
Сторож побежал исполнить его приказание.
Елена пришла, несколько удивленная таким приглашением. При виде ее представительной и шикарной наружности старик несколько утратил свой чересчур начальнический вид и, даже привстав на своем месте и опершись, по обыкновению, на локотки рук своих, начал, держа лицо потупленным к столу:
– Вы-с… производите в доме… беспорядки, которые я не могу допустить.
– Какие беспорядки? – спросила Елена, взглядывая с недоумением на стоявших в стороне смотрителя, сторожа и свою горничную и полагая, что не последняя ли что надурила.
– У вас, – продолжал старый генерал, – бывает человек, который не должен… никак здесь бывать.
– Какой человек у меня бывает? – продолжала Елена, все еще не совсем хорошо понимая.
– Господин Жуквич у вас бывает!.. – произнес старик более уже строгим голосом.
– Почему же он не должен бывать у меня? – спросила Елена.
– Потому-с… потому, что он поляк!
– А разве полякам запрещено бывать у своих знакомых?
– Запрещено-с!.. И я ему запрещаю… бывать у вас.
– Но вы не можете этого запретить мне! – возразила Елена.
– Могу-с!.. Вы вот ездите с ним по ночам… и прекрасно!.. Поезжайте к нему и сидите там у него.
Говоря это, старик все более и более возвышал свой голос.
Елена, в свою очередь, тоже вся вспыхнула, и глаза ее загорелись неудержимым гневом.
– Как вы смеете на меня так кричать, – я не служанка ваша! – заговорила она. – Хоть бы я точно ездила к Жуквичу, вам никакого дела нет до того, и если вы такой дурак, что не умеете даже обращаться с женщинами, то я сейчас же уволю себя от вас! Дайте мне бумаги! – присовокупила Елена повелительно.
– Как, я дурак? – воскликнул в свою очередь Оглоблин, откинувшись на спинку кресла. – Дайте ей бумаги!.. Как, я дурак? – повторил он, все еще не могши прийти в себя от подобной дерзости.
Феодосий Иваныч, по приказанию начальника, подал Елене бумаги, и та принялась писать прошение об отставке.
– На гербовой бы, собственно, следовало! – заметил ей Феодосий Иваныч.