Люди сороковых годов

– Какой это склад? – обратился Павел снова к складам.

– Ря, – отвечал Ванька, после некоторого соображения.

– А это какой? – спросил Павел из книги и показывая на слог ги.

Ванька недоумевал, но по складам объяснил, что это ги.

– Отчего же ты по складам знаешь, а в книге нет? – спросил Павел.

Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно хороший слух, так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог ни припомнить, ни сообразить.

– Хорошо он умеет читать! – произнес Плавин, выведенный наконец из терпенья всеми этими объяснениями.

– Умею-с, – объяснил и ему Ванька.

– Поди ты, дуралей, умеешь! – воскликнул Павел.

– Чего тут не уметь-то! – возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!

– Умею! – произнес он, самодовольно поднимая свою острую морду.

Юноши наши задумали между тем дело большое. Плавин, сидевший несколько времени с закрытыми глазами и закинув голову назад, вдруг обратился к Павлу.

– А что, давайте, сыграемте театр сами, – сказал он с ударением и неторопливо.

Павел даже испугался немножко этой мысли.

– Как сыграем, где? – произнес он.

– Здесь у нас вверху, в зале.

– А декорации где же и занавес?

– Все это сделаем сами; я нарисую, сумею.

Павел взглянул почти с благоговением на Плавина.

– Завтра я пойду в гимназию, – продолжал тот: – сделаем там подписку; соберем деньги; я куплю на них, что нужно.

Павлу это предложение до такой степени казалось мало возможным, что он боялся еще ему и верить.

– Теперь, главное дело, надо с Симоновым поговорить. Пошлите этого дурака – Ваньку, за Симоновым! – сказал Плавин.

– Поди, Иван, сейчас позови Симонова! – крикнул Павел сколько мог строгим голосом.

Ванька пошел, но и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным и темным двором. В избу к Симонову он вошел, по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.

– Поди к господам; посылают все, почитать не дадут! – проговорил он, махнув с важностью книгой.

– Что им надо? – отозвался лежавший на печи Симонов.

– Надо, знать, ступай!

Симонов сейчас же соскочил с печи, надел вицмундиришко и валяные сапоги и побежал.

Ванька тоже побежал за ним: он боялся отставать!

– Извините, я уж в валенках; спать было лег, – сказал Симонов, входя в комнаты.

– Ничего, – отвечал Плавин, вставая и выпрямляясь во весь свой довольно уже высокий рост. Решительность, сообразительность и воодушевление заметны были во всей его фигуре.

– Знаешь что?.. Мы хотим сыграть театр у вас в верхней зале, позволишь ты? – спросил он Симонова.

– Театр? – повторил тот. – Да гляче бы; только чтобы генеральша не рассердилась… – В тоне голоса его была слышна борьба: ему и хотелось очень барчиков потешить, и барыни он боялся, чтобы она не разгневалась на него за залу.

– Генеральша ничего, – сказал Павел с уверенностью: – я напишу отцу; тот генеральше скажет.

– Это вот так, ладно! Папаше вашему она слова не скажет – позволит, – сказал Симонов. Удовольствие отразилось у него при этом даже на лице.

– Это, значит, решено! – начал опять Плавин. – Теперь нам надобно сделать расчет пространству, – продолжал он, поднимая глаза вверх и, видимо, делая в голове расчет. – Будет ли у вас в зале аршин семь вышины? – заключил он.

– Надо быть, что будет!.. Заглазно, конечно, что утвердительно сказать нельзя… – отвечал, придав мыслящее выражение своей физиономии, Симонов.

– Пойдем, сходим сейчас же, смеряем, – сказал Плавин, не любивший ничего откладывать.

– Сходимте, – подхватил и Симонов с готовностью.

– Возьмите и меня, господа, с собою, – сказал Павел. У него уже и глаза горели и грудь волновалась.

Симонов сейчас засветил свечку, и все они сначала прошли по темному каменному коридору, потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились в огромной зале. Мрак их обдал со всех сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство, так что, когда все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то темный простор.

– Ого! Тут не две, а пожалуй, и четыре сажени будут! – воскликнул Симонов.

– Отличная, превосходная зала! – говорил Плавин, исполненный искреннего восторга.

– Отличная! – повторял за ним и Павел.

– Теперь-с, станем размеривать, – начал Плавин, – для открытой сцены сажени две, да каждый подзор по сажени?.. Ровно так будет!.. – прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.

– Так! – повторял за ним и Симонов.

– В длину сцена будет, – продолжал неторопливо Плавин, – для лесных декораций и тоже чтоб стоять сзади, сажени четыре с половиной…

– Так! – подтвердил и на это Симонов.

– Актеры будут входить по той же лестнице, что и мы вошли; уборная будет в нашей комнате.

– В вашей комнате, – согласился Симонов.