Счастливые камни моего деда. Литературное наследие П. И. Ратушного

А сами посудите, какая же я ему мамаша, ежели ему двадцать восемь годов было?

К чему он сказал про каплю крови, – этого я уж не знаю. Конечно, может быть, он какой намек делал или уже заумышлял что, – про то я не ведаю.

Только в скорости пришли опять же обратно [60] господин Неруш (вышепоименованный) и неизвестный (безносый) господин. Об чём они говорили, – я не знаю: по хозяйству была занятая. Только одно скажу: про женский пол Пашка разговоров охальных не любил. Женщины к нему не ходили. Вот годов пять назад к нему ходила одна девушка, модистка. Соседки сказывали, что её Варькой звать. Такая чернявая вся. Как цыганочка. Позже я её не видала. Сказывали, с купцами уехала. А после её уезда он девушек больше не приводил, даже боялся. Хоть за красоту свою мог иметь их сколько хочешь.

И ничего я больше не знаю и не ведаю. И неоткуда мне больше знать про разные дела.

Разговоров промежду мной – вдовой Поповой – и поименованным гранильщиком – Павлом Белоглазовым – никаких больше про каплю крови не было.

К сим показаниям руку приложила собственноручную вдова Попова.

Купец первой гильдии города Екатеринбурга Исаак Федорович Неруш показал:

– Действительно, я приходил к гранильщику Павлу Белоглазову 22 октября 1906 года. Приходил я не один, а с московским купцом первой гильдии Василием Тарасовичем Ненашевым, – моим компаньоном по скупке на Урале драгоценных камней. Ненашев принес Белоглазову гранить камень – рубин, купленный у неизвестного нам старателя. Камень имел веса пять каратов. В камне [61] были недочеты. Он был формы продолговатого боба. Как каждая галька (окатыш), камень был сверху матовый, шероховатый, блекло-красного цвета. Один конец его был посветлее, середина темноватее, а другой конец тёмно-красный, даже с синеватым оттенком. В виду такой природы камня, господин Ненашев хотел огранить рубин банкльоком, т. е. продолговатой овальной формой, с одной стороны заостренной слегка. Действительно, Ненашев – купец первой гильдии – говорил, что желает иметь камень-эмблему, символ (что значит: намёк, выражение). Ненашев хотел подарить данный камень этуали (певичке шантана, а шантан – это ресторан, где поют, танцуют и пляшут) Луизе Каторс, которая приехала сюда, в Екатеринбург, на гастроли в Харитоновский сад.

Ненашев вообще был человек солидный, в платежах аккуратный, но в данном (поименованном) случае он допустил ошибку: он влюбился в эту певичку, каковой и хотел подарить данный кристалл, или, вернее, окатыш. Почему всё произошло остальное, – я не знаю. Павла Белоглазова – гранильщика и камнереза – я знаю давно: лет десять.

До этого случая он считался одним из лучших в Екатеринбурге мастеров. Он умел даже недочёты камня превращать в его достоинства. Раньше Павел (означенный) Белоглазов был весёлый человек, но в последние годы, лет пять приблизительно, характер его резко изменился в худшую сторону. Он стал брать за огранку дороже и часто [62] даже отказывался от работы, если ему приносили не очень дорогой камень. Я объясняю это простой причиной: Белоглазов зазнался. Данный камень Белоглазов (означенный) огранил нам не банкльоком, как мы просили, а сверху кабашёном, что тоже капюшоном, а снизу пустил восьмериком, т. е. восемь граней и к ним клинышки (мелкие грани). Камень от этого стал красивее, но потерял в весе до двух каратов. На этой почве между Ненашевым и вышеупомянутым в протоколе Белоглазовым произошли трения (горячий разговор), т, е. Ненашев заподозрил, что Белоглазов устроил ему шмук. На это Белоглазов ответил какой-то грубостью. Слов Белоглазова я подлинных не помню, однако смысл был угрожающий.

Очень может быть, что Белоглазов уже в то время задумал совершить то, что сделал. Я не утверждаю абсолютно (толково), но полагаю, что на этой почве произошло всё дальнейшее.

От Белоглазова 23 сего сентября мы пошли к ювелиру Левитину, где заказали соответствующую для камня оправу. Белоглазов пошел с нами из тех соображений, чтобы сделать ювелиру указания, какую желательно иметь для перстенька оправу, а именно: платиновое колечко, покрытое сверху легким матом. Ювелир принял заказ. Что было дальше, – не знаю.

На ваш вопрос – действительно ли я говорил, что это «твоя, Пашка, мечта, таинственный мир вечерней зари», подтверждаю. Эти слова я говорил [63], но злого умысла никакого не имел, ибо не знал, что произойдёт в дальнейшем.

На этот ваш вопрос – почему у первой московского купца гильдии Василия Тарасовича Ненашева нос был не в соответствующем виде, показать ничего не могу.

Зачем приехал покойник (господин) Ненашев в Екатеринбург, показываю: по своим делам.

О том, что Луиза Каторс в действительности является екатеринбургской мещанкой Варварой Кобылкиной, я не знал. От вас слышу впервые.

Что же касается разных про неё в хоре разговоров, то таковые я действительно слышал, но значения им не придавал. А именно: слышал, что она лет за пять до этого происшествия жила в Екатеринбурге.

Больше показать ничего не могу. Купец первой гильдии – Неруш.

Приказчик Ксенофонтий Ипполитович Корольков, потомственный почетный гражданин, показал:

– Наша фирма славится и гремит на пьедестале мирового рынка нашими ювелирными изделиями. Как вам должно быть известно, существует она с 1882 года, т. е., должен вам сообщить, двадцать четыре года.

Заказчики знают добротность и качество наших ювелирных изделий, и посему, извольте заметить, означенный в сём деле купец Неруш, купец Ненашев и гранильщик Белоглазов никуда не могли пойти, окромя нашей фирмы. [64]

23 октября 1906 года означенные лица явились к нам заказать оправу для перстенька со вставкой рубина – камня густой крови.

Извольте заметить: рубин-камень приносит забвение печали и является счастливым для лиц женского пола, рождённых в июле. Но с высоты птичьего полета я заключаю так, что особа, коей был предназначен сей камень, родилась не в июле, но в каком-нибудь прочем месяце, из-за чего и произошло данное происшествие. Господин Ненашев, хоть и образованный человек, что видно по всему их облику, надо полагать, не поинтересовались данным моментом рождения вышеупомянутой особы, что в их положении оказалось роковым заблуждением.

В означенный день, около 12 часов дня, в наш уважаемый магазин явились означенные лица.

Пашка Белоглазов, – конечно, известный нашей округе. Мы можем его обрисовать в натуральном виде. Росту он среднего, волосы у него цвета, как бы сказать, неопределенного. Особых примет не имеет. Но могу вас заверить, что лицо у Пашки, к нашему сожалению, неблагородное. Нос у него с таким, хоть небольшим, но горбиком, как бы прямой. Не то что, знаете, такой мягкий, приятный нос, как у вас, скажем, или у меня. А такой как у нерусских людей бывает. И взгляд – как у неприятной птицы, – орла, скажем, или коршуна. Жуткий, трагический взгляд. И волос, позволю заметить, не прямой, гладкий, и не кучерявый, а [3 Счастливые камни] [65] неопределенный… Непонятный такой какой-то. И слишком темный, даже некрасиво. И лицо такое… – неопределенное. Не то, чтобы румянчик… Что особенно нашей фирме не нравилось в лице сего гранильщика, это пятнышко такое – возле левого уха, – родинка, по-простому говоря. Тут сказалась поговорка – бог шельму метит!

А что касается вашего сего вопроса насчёт особы, рожденной не в июле, – Луизы Каторс, и если таковая действительно екатеринбургская мещанка Варька Кобылкина, то Пашка, как действительно я слышал, питая к сей особе несчастную страсть, каковая (поименованная Варька) покинула его из-за ирбитского купца Седёлкина, с коим и уехала. А насчёт того, что сия особа именно Варька и есть, сказать ничего не могу.

А случилось это потрясение, как сейчас помню в таком именно виде:

Двадцать третьего октября 1906 года они заказали перстенёк, а двадцать пятого пришли за заказом. Заказ, как изволите заметить был срочный, и за ценой они не стояли.

Этак уже вечерело. Позволю заметить, вечерняя зорька была. Вот тут вы можете сопоставить показания господина Неруша насчет «таинственного мира вечерней зари».

Сперва в магазин зашел Пашка. Он стоял возле прилавка и, представьте себе, ничего не говорил.

А потом попросил:

– Будьте любезны, пожалуйста, многоуважаемый [66] Ксенофонтий Ипполитович, покажите мне перстенёк…

Ему, заметьте, любопытно было взглянуть на прекрасную работу нашей фирмы.

Я ему, действительно, показал перстенёк, снисходя к его унизительной просьбе. Перстенёк, заметьте, был сделан для мирового рынка. По платине мы пустили легкий морозец и в лапки мороза взяли рубин-камень.

Пашка, удивленный нашим искусством, сказал:

– А ведь, вправду, капля крови на снегу!..

Я был шокирован столь нелестным замечанием и сказал:

– Зачем крови? Это же – капля вина!..

В этот момент вошли Ненашев и с ним упомянутая в протоколе особа: дама высокого роста, статная и с таким шиком. На ней – котиковое манто и вуаль. А из под вуали сверкнули этак, черными котятами, очаровательные глазки. Конечно, смотрят на меня. Они подошли к прилавку. Пашка посторонился. В сторонку отошел.

Я раскланялся и сказал:

– Ваш заказ, уважаемые господа покупатели, исполнен в срок, – а затем, обращаясь к сей упомянутой особе, я сказал:

– Вы будете иметь перстенёк, который очаровательно подойдёт к вашему личику… – И надел на её мизинчик перстенёк и сказал:

– У вас на ручке дрожит капля прекрасного, крепкого вина… Это вино – очень дорогое. Оно стоит – три тысячи!.. [3*] [67]

Перстенёк, действительно, очень шел к упомянутой в протоколе особе. Сверху рубин-камень был мягкий, прозрачный, с мерцанием, как подогретое столовое вино, а книзу цвет сгущался, как кагор, или как церковное вино.

Особе перстенёк понравился. Господин Ненашев сказали:

– Камушек имел бы больше цены, если бы гранильщик не сточил его. Правда, он стал красивей, но цены у него, к сожалению, убавилось…

– Как? – спросила особа.– Как сточил?

Господин Неруш сказали:

– Раньше он был весом пять каратов, а теперь только три.

Особа подняла вуальку и сказали: