Озверевшие

– Серёга, не дури! Слезай давай! – крикнул кто-то из толпы.

– Я буду говорить только с директором, – послышалось с крыши.

– Он же уволит тебя, идиот, – крикнул в ответ хриплый голос.

Сергей Семёнович сдержал своё слово, проигнорировав и эту, и десяток других, куда более обидных реплик. Когда стало ясно, что вразумить его не выйдет, рабочие стали выбирать, кто пойдёт за директором. Это заняло куда больше времени, чем все уговоры. Роль гонца с плохими новостями примерять на себя не хотел никто. В конце концов за начальником отправили, подкрепив просьбу парой тумаков, самого молодого, коим Тимур, к своему счастью, не оказался.

Все уже успели промокнуть и замёрзнуть, когда перед толпой появилось всё начальство в полном составе. Валерий Михайлович Лосев, директор завода, стоял впереди всех. Небрежно болтающийся пиджак оголял солидного размера живот, золотые кольца на толстых пальцах, казалось, полностью перекрывали кровоток. Задрав седеющую голову вверх, он не нашёл ничего лучше, чем проорать:

– Зарплату не прибавлю! Слезай, а то уволю к чертовой матери!

Последовала долгая пауза и, казалось, Сергей Семёнович не может принять решение. Покачиваясь на лёгком ветру у края крыши, он, наконец, крикнул:

– Не нужны мне ваши деньги паршивые! Я здесь, чтобы сказать то, что о вас думает весь завод. Да что там завод – весь город.

Тимура эти слова несколько озадачили. Сергея Семёновича знали как человека замкнутого и странного. В курилке и столовой он садился отдельно от всех, разговаривал с коллегами только по делу, и в сопереживании к ближнему его заподозрить было трудно.

– Теперь точно уволит, – грустно подметил пожилой рабочий из толпы.

– Сволочь ты, Валерий Михайлович, – нравоучительно продолжил Семёныч явно подготовленную речь. – Мужиков обкрадываешь, чтобы машины себе покупать. А люди голодают в стране. Из-за таких, как…

– Ты уволен, мать твою! Уволен! Ты это понял? – не дав тому договорить, прорычал Лосев.

Его лицо покраснело, вены на шее вздулись. Несколько секунд висела гробовая тишина. Рабочие начали пятиться в сторону проходных. Директора редко видели в такой ярости, и попасть под горячую руку никому не хотелось.

– Нет, Валерий Михайлович. Я сам увольняюсь, – крикнул мужчина с крыши и прыгнул вниз.

Рабочие, до последнего воспринимавшие происходящее как глупую шутку, раскрыли рты. Падение, длившееся не больше секунды, казалось, растянулось на час. Мгновение – и мощное тело упало всей своей массой на блестящий «Мерседес», промяв его крышу до спинок сидений. Стекла разлетелись в мелкую крошку. Сигнализация оглушительно ревела, но её будто никто не слышал. Голова на неестественно вывернутой шее будто специально была повёрнута к толпе. Изо рта стекала струйка крови. Тимур отвернулся, не в силах смотреть на переломанное окровавленное тело человека. Он не мог поверить, что такое в принципе могло произойти. Люди умирали, ему это было известно, но никогда это не происходило на его глазах. Смерть была для него неким фантастическим существом, о котором многие говорят, но никто не видел. И что самое страшное, она никогда не была такой глупой, такой бессмысленной. Тимур смотрел на низкое мрачное небо, на летящих по нему птиц, на серые кирпичики зданий, и вдруг понял, что эта невзрачная панорама кажется ему прекрасной, ведь в ней есть жизнь. Жизнь, которую никто не замечает, не ценит, не бережёт.

Поодаль, у дороги, ведущей к парковке, стоял мужчина в сером рабочем костюме. Он смотрел на труп, окруженный толпой, и улыбался.

Спустя полтора часа консультант страховой компании тщетно пытался объяснить разъярённому мужчине, что падение самоубийцы на крышу его автомобиля не является страховым случаем.

Глава четвертая. Бог видит всё

Вторник, 29 августа 2028 г.

1

В деревянном храме на берегу реки заканчивались приготовления к праздничной службе. Прихожан с каждым годом становилось всё меньше и меньше – даже на Пасху собиралось чуть больше десятка, но священник, которого звали отец Тихон, выполнял все ритуалы, как того требовали каноны. Его не пугало то, что храм придётся закрыть – в отличие от многих, он не зависел от грошовых пожертвований. Основной доход ему приносила лесопилка, построенная им на заднем дворе. Однако то, что ряды верующих редеют, не давало ему покоя. Тихон понимал, что тому есть объективные причины. Патологическая тяга к роскоши высших чинов, сексуальные скандалы и внутренние разногласия подорвали народную веру в непогрешимость церкви. Спрашивая себя, можно ли было это предотвратить, он всё чаще склонялся к тому, что нет. Падение авторитета шло по накопительной, года и десятилетия, и этот процесс ему пришлось наблюдать с детства.

Впервые о греховности духовенства Тихон услышал от набожной бабушки. Она называла местного попа плутом, жаловалась, что он появляется на людях пьяным и вообще превратил храм Божий в магазин.

– Нет в нём веры. Нет, и не было. Слуга антихриста он, – раздражалась каждый раз бабушка, едва завидев того на улице.

Маленький Тихон не понимал, почему ей так не нравится безобидный низкорослый толстячок с бородой, и, будучи весьма любопытным, задавал много вопросов, постепенно узнавая о церкви и вере.

Он рос необычным для маленького села ребёнком. В то время как большинство мальчишек играли с еле живым мячом, Тихоня, как его прозвали сверстники, проводил время наедине с собой. Ему нравилось забираться вглубь лесной опушки, наблюдать за птицами, гулять вдоль извилистой речки. В такие моменты он чувствовал себя причастным к чему-то великому, что невозможно почувствовать, находясь среди людей. Ему казалось, что это «что-то» и есть то, что все называют Богом.

Бабушка всячески поддерживала его стремление познать Бога. Ей нравилось пересказывать ему житие святых и те части Библии, которые казались понятными для его возраста. В один момент Тихон загорелся идеей стать священником. Настоящим, таким, чтобы бабушка им гордилась.

– Ничего плохого в этом не вижу, – сказала мать, услышав об этом.

– Пусть сначала нормальную профессию получит, рабочую, чтоб прокормить себя смог, а там посмотрим, – ворчал его отец, в глубине души надеясь, что сын передумает.

Но Тихон не передумал. Окончив девять классов сельской школы, он отучился на плотника в городском училище, после чего отслужил срочную службу в армии. По возвращении Тихон вновь заговорил о своей мечте, но отец убедил его, что без опыта работы диплом ничего не стоит, и следующие полтора года Тихон отработал на мебельной фабрике. Он понимал, что отец просто тянет время, потому тайком подал документы в духовную семинарию, а после успешно сданных экзаменов уволился с работы. Родные не сильно удивились такому повороту событий. Мать его поддержала, бабушка была просто счастлива, даже отец, бросив сдержанное «решился, так делай», пожелал удачи.

В семинарии Тихону и правда везло. На первом курсе преобладала в основном учёба, на втором и третьем приходилось много работать, но не было ничего непосильного. Курс был дружный, отчего труд давался легче, да и в свободное время было с кем поговорить. На последних курсах некоторым миловидным семинаристам начали уделять «особое» внимание, но Тихона эта негласная сторона церковной жизни обошла стороной, хотя вначале факт её существования всерьёз пошатнул веру.

– Да, не все здесь живут по Божьим законам, – сказал как-то Тихону учитель пения. – Но это не должно отвернуть тебя от Господа нашего. Наоборот. Женись, прими сан и неси веру людям.

Так Тихон и поступил. Ему помогли найти стройную молчаливую невесту из верующей семьи, и незадолго до таинства рукоположения они поженились и обвенчались. Всё шло хорошо, пока молодой священник не увидел храм, в котором ему предстояло служить. Полуразрушенное деревянное здание с выбитыми окнами и прогнившими полами, расположенное в маленькой подмосковной деревушке, было совсем не то, чего он ожидал. Однако это его не испугало. Полный веры и решимости, Тихон начал собирать деньги на восстановление храма. Это время было самое трудное. Искренне верующие люди, такие же бедные, как и он сам, мало чем могли помочь. Остальные были не против один-два раза в год посетить церковь, но когда разговор заходил о деньгах, они тут же меняли тему. Процесс затягивался, приходилось экономить на всём и жить впроголодь. Жена уговаривала Тихона обратиться с просьбой к епископу, добиться перевода в другой храм, но тот лишь отмахивался.

– Господь наш столько испытаний вынес. Неужели мы с этим не справимся? – говорил он ей с улыбкой.

Молодая матушка соглашалась, терпеливо выжидая. Спустя год, когда деньги на ремонт, наконец, нашлись, Тихон стал пропадать на стройке, буквально ночуя на ней. Он не замечал, что жена всё чаще стала уезжать в гости к маме, а спустя полгода и вовсе объявила о том, что подаёт на развод. Ни протесты её родителей, ни уговоры Тихона не смогли на неё повлиять. Три месяца для примирения, назначенные судом, лишь оттянули неизбежное. Став целибатом поневоле, Тихон впал в отчаяние. Родители умоляли его не постригаться в монахи, чтобы не прерывать род, да и сам он не был готов дать обет безбрачия. Ему всегда хотелось иметь полноценную семью, в какой он рос сам, и детей Тихон любил. Смириться со своей участью помогла лишь вера в Бога и храм, ремонт которого шёл к завершению.

Не имея возможности создать семью, Тихон решил посвятить жизнь помощи своей пастве, притом не только духовной. За два года ему удалось скопить средства на строительство лесопилки, доходами от которой оплачивалась раздача бесплатной еды для малоимущих прихожан. Попутно она давала и рабочие места для двух-трёх мужчин. Доброта и участливость Тихона не остались незамеченными, и к нему в храм стали стекаться прихожане сначала из соседних деревень, а следом и из близлежащего города. Бывали дни, когда храм едва мог вместить в себя всех желающих, что вызывало зависть, а порой и ненависть других священников.

Но те годы остались позади. Теперь в церковь приходило мало людей, лесопилка уже не приносила такого дохода, как прежде, и отец Тихон с трудом мог прокормить себя. Однако он верил в лучшее будущее, потому его дело жило.

После службы отец Тихон поехал в город за продуктами. Он всегда откладывал это до последнего, пока в доме не съедалась последняя крошка. Шумный, грязный, лишённый толики уюта город отнимал у него все силы. Поэтому выбор всегда падал на ближайший, пусть и не самый дешёвый магазин, находящийся в небольшом торговом центре. По правде говоря, это было единственное место, где предприниматели торговали без страха. Множество камер и вооружённая огнестрельным оружием охрана напрочь отбивали желание грабить. Люди часто приходили туда для того, чтобы полюбоваться интерьером, сохранившим роскошь прежних времен. Смотря на блестящий кафель и стеклянные витрины, люди верили, что когда-нибудь жизнь вернётся в прежнее русло, и поход по магазинам вновь станет развлечением.

Подходя к торговому центру, отец Тихон услышал приглушённый хлопок, на который не обратил никакого внимания – среди молодёжи было модно ставить на автомобили глушители, максимально плохо справляющиеся со своей работой. Однако у самого входа стали слышны ещё более странные звуки: хруст бьющегося стекла, падающие стулья, затем женский плач, сопровождаемый чьим-то озлобленным криком. Тихон насторожился. Стараясь ступать как можно тише, он медленно прошёл к центральной площадке и увидел, что люди сидят на полу, некоторые забились под столы у ближайшего кафе. Перед ними на краю фонтана, возвышавшегося в центре зала на полметра от пола, стоял мужчина на вид не старше тридцати в грязных изорванных джинсах и расстегнутой рубашке в клетку. На его худощавом теле виднелось несколько неглубоких порезов, из которых сочилась кровь. Вытянутое лицо с острым подбородком было испещрено ссадинами. Всклокоченные волосы, будто его только что разбудили, полностью закрывали высокий лоб и уши. Оторвав взгляд от этого человека, Тихон заметил в нескольких шагах от него разбитую витрину, у которой, в растекающейся под ним луже крови, лежал мужчина в форме охранника.

– Что-то вы совсем приуныли, ребята, – кричал возбуждённым голосом человек с оружием. – Лотерея только начинается, призов хватит всем. Один победитель у нас уже есть, – он указал пистолетом на мертвого охранника.

Затем мужчина спрыгнул с края фонтана и подошёл к трупу. Взяв того за волосы, он приподнял его голову и прокричал в мёртвое лицо:

– Ну как тебе, парень? Ты доволен тем, что стал победителем в моей лотерее? А?

Женщина, съёжившаяся под столиком, сдавленно зарыдала, и убийца с раздражением глянул в её сторону:

– Да брось ты реветь! Я уверен, что ему понравилось, – подбодрил он её. – А может, тебя просто пугает его неопрятный вид?

Он снова уставился в безжизненные глаза, встряхнув окровавленную голову ещё раз:

– Видишь, что ты наделал? Ты её пугаешь. Ты выглядишь отвратительно, – он распрямился и начал бить труп ногами, приговаривая: – Да как ты смеешь пугать девушку? Где твои манеры, сукин ты сын!

От воспитательной работы с мертвецом безумца отвлёк второй охранник, прибежавший на крики. Низкого роста, располневший на малоподвижной работе, мужчина застыл в растерянности перед развернувшимся бедствием, пытаясь выдавить из себя хоть звук, словно зубную пасту из опустевшего тюбика.

– Стоять! Руки вверх! – выкрикнул, наконец, охранник, дав петуха.

Безумец резко перевёл взгляд на мужчину. Перешагнув через труп, он пошёл навстречу охраннику, который трясся от страха, словно эпилептик в припадке.

– Внимание! У нас появился ещё один участник лотереи! – зазвучал во всеуслышание восторженный голос.

Сквозь пот, жгущий глаза, охранник, наконец, заметил, что в руке у кричащего пистолет, и в его голове пронеслась ужасающая мысль, заставившая вырваться из оцепенения.