– Интересная, должно быть, профессия.
Она легонько улыбнулась.
– По-разному. Но мне пока нравится.
На сей раз улыбнулся я:
– Почему пока?
– Ну, кто же знает, что будет через год или два, я пока только на втором курсе учусь.
– Думаешь, что разочаруешься?
– Не знаю, все может быть. А ты кто по специальности?
– Свободный художник.
– В смысле?
– Ну, как-то так. Учился на юридическом, но понял, что не мое. Разочаровался, как ты говоришь. Зато в армии пригодился. Теперь вот думаю: кем дальше быть. Может, на философский пойду.
Проводница снова прошествовала мимо нас – на сей раз в обратном направлении, к себе в купе.
– Чего не спите? – походя, спросила она.
– Не хочется, – ответил я за обоих.
Она не произнесла больше ни слова и молча удалилась.
– А почему на философский? – спросила Женя.
– Не знаю, хочется.
– И кем будешь?
– Философом, – улыбнулся я.
Мы помолчали. Я решил сходить перекурить.
– Я пойду покурю, хорошо? Если хочешь, можешь ложиться спать.
– Я не хочу.
– Ладно, как знаешь.
Я стоял и курил в тамбуре, сквозь мутное стекло на двери вагона проносились блеклые пятна фонарей, один раз проскочил встречные поезд. Мелькали километровые столбики, ведя свой нескончаемый счет, ползли минуты, часы… я приближался к дому.
Вышел заспанный мужик и тоже закурил.
– Не спится? – спросил он.
– Нет, – ответил я, потушил окурок в пепельнице и вернулся в вагон.
Женя смотрела в окно. Вокруг сопели и ворочались люди. В вагоне было душно.
– Странно, – сказала Женя.
– Что странно?
– Что ты хочешь быть философом.
– Почему?
– Не знаю. В наше практичное время люди хотят быть политиками, экономистами, юристами в конце концов… А ты – философом.
– Наверное, я странный.
– Наверное. Странный сосед по вагону, уступивший свое место…
– … Который вдобавок еще и лишает тебя сна.
– Скорее уж я тебя его лишаю.
Мы засмеялись.
– Тише вы, – цыкнула проводница из открытой двери своего купе.
– Хорошо-хорошо, – поспешил успокоить ее я. – У вас кофе есть?..
Потом мы пили кофе и болтали. Улыбались друг другу. Придумывали названия безвестным поселкам, внезапно возникавшим из ночной мглы в окне и так же внезапно исчезавшим.
– Я хочу изучать жизнь, потому что интереснее нее в этом мире ничего нет. Деньги, политика, законы и рынки – это все производные, – говорил я, – в основе же лежат неколебимые глыбы бытия, его первостепенные принципы. Человеческие взаимоотношения, отношения человека с внешним и собственным внутренним миром. На этом базисе строится все остальное.
– Но кто-то ведь должен делать обыкновенные практичные вещи, – улыбалась Женя, – не всем же заниматься осмыслением глобальных проблем.
– Не всем, а только таким странным попутчикам, как я…
И мы снова болтали, болтали, болтали. Ночь сходила на нет, уступая место блеклому чухонскому утру. Мы приближались к Петербургу.
За окном мелькали поймы рек в утреннем тумане, зеленые перелески, поля, медленно просыпающиеся русские деревеньки. Покосившиеся дома, силосные башни, пустующие фермы. На проносившихся мимо платформах появлялись первые люди, ждущие утренних электричек.
– Скоро будем дома, – сказал я.
– Кто-то дома, а кто-то в гостях, – поправила меня Женя.
– Ну да. Ты права. Никогда не думала перебраться в Питер?
– Не знаю. Вообще мне нравится ваш город: он более уютный и душевный, чем Москва. Живой какой-то что ли… Архитектура эта старинная, атмосфера набережных, дворов-колодцев… И люди – совсем другие люди, приветливые и отзывчивые…