Экзистенция

А вожди посчитают проценты с навара…
Моего поколения уже нет.

Тёмная сторона Луны

Мы сидели с ней и слушали
«Тёмную сторону Луны»,
Она подводила глаза красной тушью
И рассказывала мне свои сны.
Я сказал, что они интересны,
Но я, к сожаленью, не Фрейд;
Она ответила, что ей очень лестно,
Потому что она думала, что всё это бред.
Я улыбнулся: мы слишком мало
Знаем о нашей душе…
Она тоже в ответ рассмеялась:
Ничего не знаем вообще.
Потом вдруг погрустнела: здесь что-то нечисто,
Всё, вроде, понятно, не ясно одно:
В конце каждого сна – самоубийство…
Ерунда – хотел я ответить,
Но она встала и вышла в окно.

Октябрь

Алой тканью заката
Вечер полнеба выстелил;
Ветер играет в фанты
Опавшими листьями.
Октябрь чёрно-белым эскизом
Или весь мир в стиле ретро;
Деревья в танце стриптиза
Бросают одежду ветру.
Город вязью ломаных линий
Расплывается словно призрак;
Эта осень как фильмы Феллини
Плод неореализма.

Люся в небе с алмазами

Ты смотришь с балкона на звёзды,
Глотая холодный воздух,
И хочешь до них дотянуться,
Но звёзды в ответ смеются:
Ах, Люся, всё небо в алмазах,
И любимый диск с эйсид-джазом…
Так почему же не спится?
Ты ждёшь, наверно, волшебного принца
На белом коне из девичьей сказки;
И лицо заливает краска,
И кажется – счастье так близко,
Как этот джаз с любимого диска;
Ах, Люся, если б ты только знала,
Как порой велика эта самая малость
Между мечтой и холодной постелью,
И все принцы давно уже спят,
А завтра проснутся с похмелья,
И вряд ли кто из них вспомнит
Дорогу к твоему дому…
Но ты не хочешь этому верить
И замираешь, проходя мимо двери —
А вдруг он там и сейчас ворвётся
В квартиру как летнее солнце?
Но за дверью всё тихо, и глупые слёзы
Застилают глаза, ведь жизнь – это проза,
А не стихи, как бы хотелось…
И ты снова бежишь на балкон,
Пока в сердце есть ещё смелость
Чтобы прыгнуть. Но там опять эти звёзды —
Ах, Люся, уже слишком поздно —
И давно пора спать, глупышка,
Тебя ждёт твой плюшевый мишка,
К чёрту звёзды с их вечною фальшью,
Ты заснёшь, а они будут светить,
Как, впрочем, и раньше…

Герой нашего времени

Едва просыпается, окутанный смогом,
Поминая мать и японского бога,
Ранит кожу «Джиллетом» и с сигаретой
Смотрит, как город наступает на лето,
Покрытый болезненной сыпью проспектов;
Он – Ахиллес или же Гектор:
Новый герой урбанистической Трои,
Живущий между работой и недельным запоем,
Нервный как все и привык к вечной спешке,
Конечно, не ферзь, но и не пешка,
Интеллектуал, но не богема —
Вот он герой индустриальной поэмы.
А город – его двойник и повелитель —
Плетёт смертельных сюжетов хитрые нити;
Ещё сигарета… скурил в две затяжки,
Его сосед удавился на своих же подтяжках,
Оставив миру взамен себя завещание,
Где говорилось, что смерть – его оправдание
За то, что не он был распят на Голгофе…
Впрочем, к чёрту соседа, сигарета и кофе
Ждут его, а ещё телевизор и новости —
Новейший принцип изысканной бездуховности,