Этой ночью шел снег

Из комнаты вышла ее сестра, толстая брюнетка.

– Аня умерла, ее машина сбила, – сообщила она. – Мы звонили тебе, но ты был недоступен.

Я сел в коридоре. Просто сел на пол, надеясь, что это все дурацкая шутка.

3.

Почему язык не может запомнить хороший вкус? Почему после хорошего послевкусие наступает такое, как бы выразиться и не повториться, отвратительное ощущение во рту, и приходится снова употреблять этот же продукт.

Именно поэтому за десять минут, что прошли от вокзала, я успел выкурить три сигареты и ступить на мост.

Снег усилился, а, может, виной стал ветер. Почему-то всегда на мосту ветер. Мне приходится поднять воротник куртки, чтобы снег не залетал за шиворот.

Машин почти нет, хотя их вообще нет; только фонари освещают пешеходную дорожку моста, а за перилами в темноте спит река.

Чуть дальше в свете фонаря я замечаю фигуру человека, это девушка, на ней джинсы и длинный плащ, шапки нет. Длинные волосы развеваются по ветру. Ее правая нога висит на перилах, а глаза устремлены в темноту.

Собирается прыгнуть. Я в этом уверен. В принципе, мне нет до нее дела, я не спасатель, я не вмешиваюсь в чужие дела. Но я сталкивался с прыгунами в воду зимой. Выжившими прыгунами, скажу, что зрелище….

Я ускоряюсь, почти бегу.

– Стойте! – кричу ей.

Она оглядывается, немного переносит вес вперед, чтобы перекинуть вторую ногу.

– Вы ошибаетесь! – кричу я.

Одышка. Ну, ничего.

– Я не хочу вас отговаривать от смерти, – говорю я, остановившись возле нее. Выдыхаю.

Она удивленно смотрит на меня.

– Что у вас с лицом? – спрашиваю я. Возле переносицы у нее желтеет синяк.

– А у вас? – она все еще изумленно смотрит на меня.

– А что у меня?

– А у меня?

– Синяк, – отвечаю я.

– Вот видите, сами же знаете ответ, – она собирается отвернуться.

– А у меня-то что с лицом?

– Какой-то вы желтый, – отвечает она и отворачивается в темноту.

– Желтый? – повторяю я, проведя рукой по щекам. – Почему желтый?

– А мне откуда знать!

– Я не советую вам прыгать с моста.

– Пошел на хер!

– Во-первых, это страшная смерть. А во-вторых, можно и не умереть зимой.

Последние слова ее заинтересовывают, она убирает ногу с перил.

– В чем проблема зимы? – недоумевает она.

– Я знаю, по крайней мере, четырех человек, которые выжили после прыжка именно с этого моста. Трое – овощи. А четвертый ходить не может.

Она смотрит вниз, пытаясь оценить высоту.

– Да не может этого быть!

– Может, – говорю я, подкрепляя свои слова жестикуляцией. – Когда вы прыгаете в воду с такой высоты, то от падения чаще всего теряете сознание, а потом захлебываетесь. Но здесь лед. Вы ногами ударяетесь об лед, проламываете его, ломая позвоночник. Ваши руки непроизвольно разлетаются в стороны, – я поднял обе руки. – Вот так. Руки лежат на льду и не дают уйти вам в воду. Вы умрете от переохлаждения или превратитесь в чайник.

Она смотрит на меня, я закуриваю, выдыхаю дым.

– Если честно, мне плевать, прыгнете или нет. Но лучше выберите другой способ.

Я отхожу от нее.

– Погоди! – останавливает она меня.

Мы уже на ты?

– Угости сигаретой, – просит она.

Я подхожу к ней, достаю пачку, подаю ей зажигалку. Она закуривает.

– Ну а какой, по-твоему, лучший способ умереть? – спрашивает она, выдыхая дым.

– Застрелиться, – отвечаю я. – Пуля влетает тебе в мозг, и на этом все.

– Осталось только найти чем.

– Меня очень удивляют люди. Они бросают все свои силы на поиски способов себя убить. Наркоман пойдет на все, чтобы найти дозу. А алкаш – чтобы достать на бутылку. Но никто не готов применять те же способы, чтобы жить.

– Ненавижу философов, особенно таких умников, – говорит она.

Я пожимаю плечами, бросаю бычок в реку. Яркая искорка летит вниз.

– Именно поэтому пытаешься утопиться?