Уругуру

? Недоступные пещеры на утёсе;

? Чезаре возвращается в Страну догонов;

? Ночной огонь на плато.

Вскочив в ночной поезд, я отправился сюда из Касабланки, чтобы провести свой выходной день и насладиться видом «ворот в Африку», как по праву называют этот город из красной глины. Около трёх часов я бродил по медине – старому району Марракеша – в поисках никому не нужных, но обязательных сувениров для своих коллег по работе. Владелец сувенирного магазинчика на Джемаа-эль-Фна, площади, напоминающей своей активностью сцены из Апокалипсиса, обратил моё внимание на любопытную статуэтку, которую я тут же взял в руки.

– Догоны, – сказал он, ставя на пол свою тарелку с дымящимся бараньим таджином, и поднялся с низенькой табуретки, стоявшей в глубине магазина.

– Что? – спросил я, как будто услышав имя забытого знакомого.

– Это работа догонов, – пояснил торговец. – Ну, знаете? Пещерных людей, дикарей. У меня поставщик в Мали, он привозит мне много такого добра. Интересная вещь, правда?

Ещё бы! Разве можно забыть это слово – догоны! Это слово как будто ворвалось в моё сознание из далёкого детства и сразу же надолго засело в моей голове.

Когда-то, лет двадцать назад, мне попалась на глаза статья в научно-популярном журнале, повествующая о догонах – негостеприимном народе, обособленно живущем, подобно птицам, в гнёздах на высоких, труднодоступных скалах на юго-востоке Республики Мали в Западной Африке. Эти люди изолированы от всего мира и не пускают к себе чужаков. Они практикуют красочные и сложные танцевальные обряды с использованием десятков видов искусно сделанных масок. Специально для того, чтобы раззадорить читателя, к статье был приложено фото жуткой на вид (и тем более притягательной для меня) огромной деревянной маски. В статье довольно туманно описывались «обычаи жертвоприношений и других сакральных ритуалов». А заканчивалось повествование оптимистичным утверждением, что по большому счёту о догонах мало что известно и «лишь дальнейшие исследования могут пролить свет» на многочисленные тайны этого загадочного народа.

С тех пор прошло чуть меньше двух десятилетий, изменивших до неузнаваемости жизнь как моей страны, так и мою собственную. Я получил несколько высших образований, накупил движимого и недвижимого имущества, защитил диссертацию и сделал карьеру добропорядочного топ-менеджера крупной российской корпорации. Теперь путешествия по миру стали для меня всего лишь видом отдыха, и сердце уже давно перестало взволнованно биться, как раньше, когда я оказывался один на улице незнакомого города.

У меня теперь было целых два загранпаспорта, с удивительной скоростью заполнявшихся визами и штампами, а тайны догонов оставались неразрешёнными, хотя уже по другой причине – из-за отсутствия у меня времени на их «дальнейшие исследования». Я даже почти забыл о них; всего-то и осталось у меня, что память о каких-то мистических ритуалах жителей скал и запрятанный где-то в глубинах письменного стола рисунок деревянной маски, скопированный нетвёрдой детской рукой и потому ещё более устрашающий, чем оригинал.

Статуэтка действительно выглядела необычно. На узкой дощечке длиной сантиметров тридцать, будто специально выстроившись в шеренгу, застыли одинаковые фигурки восьми странных существ. Не то люди, не то животные, они были вырезаны из темного дерева в неестественных позах – на полусогнутых ногах и с поднятыми вверх длинными руками. С первого взгляда непонятно было, сидят эти существа или стоят. И хотя все физические атрибуты человека у каждого из них вроде бы присутствовали, в чертах лица и строении тела было что-то и впрямь нечеловеческое, отталкивающее и одновременно притягательное.

– А что она символизирует? – поинтересовался я у марокканца, не особенно надеясь на вменяемый ответ.

В Марокко, как и во всем арабском Магрибе, принято довольно пренебрежительно относиться к Тропической Африке и её обитателям. Берберы, мавры, туареги – представители белой, европейской расы Северной Африки – уже много столетий смотрят свысока на своих чернокожих соседей, которых они ещё сто лет назад запросто обменивали на каменную соль: по два пласта соли за одного чёрного раба, по одному – за рабыню.

– Да кто их разберёт, – вполне в русле этих представлений пожал плечами торговец. – Джинны, видимо, какие-то. У них там у всех свои джинны.

– Никакие не джинны, – раздался голос у меня за спиной, и я обернулся: позади меня стоял высокий итальянец. – Здравствуйте, – едва заметно поклонился он и добавил: – Это теллемы.

Трудно было представить себе, глядя на него, более очевидную демонстрацию всех фенотипических черт, присущих жителям Италии. Чёрные курчавые волосы отросли сверх всякой меры и были убраны сзади в хвост, глубоко посаженные чёрные глаза, крючковатый нос, лиловая небритость щёк и, главное, характерный акцент, с которым этот человек изъяснялся по-французски.

– Buon giorno, – ответил я сдержанно, потому что всегда, честно говоря, сторонился так называемых бэкпэкеров, путешественников с рюкзаком.

Эта распространённая на Западе мода так и не прижилась у нас в России, но нашим путешественникам бэкпэкер хорошо знаком. Он довольно резко выделяется на фоне остальных туристов, и прежде всего своим огромным рюкзаком, который свисает у него спереди и сзади, а размерами и весом не уступает владельцу. Рюкзак является для бэкпэкера домом, холодильником, путеводителем и нередко единственным другом в странствиях. Так как денег на проживание в отеле у такого путешественника, как правило, не имеется, он, как улитка, постоянно таскает свой чудовищный дом-рюкзак за собой.

Это самое разумное объяснение данного явления, которое я могу предложить. Иначе сложно понять, зачем для прогулки по городу могут понадобиться: сложенная в сто двадцать восемь раз портативная палатка, электрофонарь размером с бейсбольную биту и такой же убойной силы, два-три пледа и спальных мешка, двухлитровая бутыль помутневшей от времени минеральной воды, трёхметровый раздвижной фотоштатив и другие диковинные вещи, из-под которых бэкпэкер взирает на мир. Всё это ему просто негде оставить.

В ясную погоду он ночует на крыше или веранде самого экономичного хостела в городе, задрапировавшись москитной сеткой, подложив под голову свою «Библию» – путеводитель Lonely Planet – и выставив в качестве эффективной охраны свои мощные, не по погоде тёплые ботинки цвета хаки на ребристой подошве. В дождливый сезон бэкпэкер набивается со своими коллегами в студенческий отель одной звезды, оборудованный лишь дюжиной матрацев. И не будет спасения тем из его постояльцев, кто хотел бы провести эту ночь в тишине и покое.

Бэкпэкер равнодушен к благам цивилизации и редко общается с душем. Гораздо чаще он сталкивается с такими же, как он, одинокими сердцами, и встречи эти очень часто оборачиваются полной сменой маршрутов обоих участников движения. Через некоторое время, наскучив друг другу, бэкпэкеры обмениваются номерами телефонов и расходятся в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться, но навеки стать друзьями по Whatsapp.

Маршрут такого путешественника зависит обычно от его настроения в данное конкретное утро, а ещё чаще вообще ни от чего не зависит. Он свободен во времени и пространстве. Для него путешествие – это не двухнедельный отпуск, вырываемый зубами у работодателя два раза в год, под Новый год и на майские праздники. Бэкпэкерами становятся выпускники западных вузов, решившие после получения высшего образования в течение года-двух посмотреть мир, измученные бременем карьеры менеджеры низшего звена, а ещё просто все те, у кого страсть к приключениям абсолютно перевешивает тягу к комфорту. Несмотря на весь мой романтизм, я никогда не был сторонником такого способа путешествий, возможно, потому, что никто ещё не взялся толком объяснить мне, в чём же, в конце концов, заключается вся прелесть жизни бэкпэкера.

Итальянец же, стоявший позади меня и сверкавший белозубой улыбкой, явно относился к этому типу странников. Ему было, наверное, за сорок, но его запястья украшали бесчисленные тинейджерские фенечки из всевозможных видов ткани. На загорелой шее у него болталось подобие креста, которое святые отцы в Ватикане, не сомневаюсь, сочли бы оскорблением Христовой веры. Футболка полиняла от времени настолько, что навсегда утратила тот неведомый цвет, в котором была задумана своим миланским дизайнером, на шортах читалась история трапез их владельца за последнюю неделю, а трекинговые ботинки порыжели от красной пыли настолько же, насколько и его лицо. Как мне было известно по опыту, такие люди не прочь выпить пива в компании людей, которым есть чем за это пиво платить, а также весьма свободны в своём расписании, что обычно ещё более углубляет пропасть непонимания между нами.

– Bon giorno, – сказал я ещё раз. – Давно из Неаполя?

– Я из Перуджи. Всю Африку объехал, а в Неаполе так и не бывал никогда, стыдно сказать, – рассмеялся итальянец. – Откуда вы так хорошо говорите по-итальянски?

– Не очень хорошо, – скромно, но вполне корректно ответил я. – Вы говорите, что это не божества?

– Нет, это теллемы, – с удовольствием повторил незнакомое мне слово итальянец. – Теллемы – маленькие летающие люди. Не слышали никогда?

Мы с марокканцем переглянулись, уловив в циничных взглядах друг друга недоверие к любого рода летающим людям, маленьким или большим.

– Ничего не знаю о теллемах, – сообщил нам обоим продавец. – Мне привезли эту вещь из Страны догонов, ей четыреста лет, и стоит она пятьдесят дирхемов.

Итальянец продолжал улыбаться, теперь уже оставшись в гордом одиночестве.

– Пятьдесят дирхемов? – простонал я, одновременно доставая бумажник. – Это невозможно. За пятьдесят дирхемов я куплю у тебя тут полмагазина. Да и о каких столетиях идет речь? Ей на вид не больше года, ещё и не обсохла. Давай сойдёмся на десяти дирхемах и таким образом останемся добрыми друзьями.

– Что ты, такая вещь, – вкрадчивым голосом проговорил марокканец, любовно проводя рукой по всем восьми человечкам. – Четыреста лет… Теллемы, летающие люди… Двадцать пять.

Я выдал ему двадцатку. Итальянец с большим интересом и даже радостью в глазах следил за нашим торгом и за тем, как восемь фигурок на дощечке упаковываются в газету и отправляются ко мне в сумку. Его реакция показалась мне неадекватной. Я даже подумал, что долгие странствия по Чёрному континенту не слишком благоприятно отразились на его психическом состоянии.

Неожиданно он посмотрел на меня совершенно серьёзно и показал на мою сумку:

– Знаете, я уже некоторое время занимаюсь теллемами. Поверьте, это одна из самых загадочных тайн Африки.

Я посмотрел на часы. Ну в самом деле, что такого, если я потрачу двадцать минут на этого чудака? Заодно выясню, в чём состоит одна из самых таинственных загадок всей Африки, а то и, глядишь, разгадаю её с ходу.

– По паре пива? – сухо осведомился я.

– Отлично придумано.

Я купил ему какого-то местного пива, а себе взял свежего апельсинового сока, который продаётся на главной площади Марракеша в ста двадцати двух киосках, каждый из которых имеет свой порядковый номер. Мы пристроились в ближайшей харчевне наподобие шатра, в которой и без нас стоял дым коромыслом. Здесь без передыха жарились бараньи мозги, которые ловкие берберы извлекали руками из голов мёртвых животных прямо у нас глазах. У меня мелькнула паническая мысль, что итальянец потребует себе бутерброд с бараньими мозгами и в этом случае мне точно придётся откланяться, но он устоял перед соблазном.

– Меня зовут Чезаре Пагано, – сообщил итальянец, рассматривая на свет высокий бокал с холодным светлым пивом. – И по своей профессии я никакого отношения к Африке не имею. Я архитектор, работаю в Пьяченце на севере Италии. А ты?

Больше всего в жизни я не люблю, когда ко мне обращаются на «ты» незнакомые люди. При общении на английском языке этой проблемы не возникает, но итальянский чётко разделяет ты и вы, поэтому я с горестным видом отпил свой апельсиновый сок и явственно поморщился.

– Алексей из Москвы, – представился я, и мы пожали друг другу руки. – Занимаюсь инвестициями в интернет-технологии, в Марокко приехал на пару дней в командировку.

– Интернет-технологии? – переспросил Чезаре. – Неплохо. А почему заинтересовался догонами?

– Да нет, я просто покупаю недорогие сувениры для своих коллег по работе…

– Это правильно, – охотно согласился Чезаре, отхлебнув ещё пива, – ты купил копию, современную копию, ей красная цена два-три евро. Но сделана она действительно догонами по древним образцам. Такие статуэтки в оригинале относятся к четырнадцатому или пятнадцатому веку. Я только что вернулся оттуда, ходил по Стране догонов почти три месяца и почти всё выяснил. Только вот деньги кончились… – Заметив непроницаемое выражение моего лица, Чезаре усмехнулся: – Да нет, я не собираюсь у тебя просить денег. Мне сегодня упали на карту ещё пара тысяч евро, с ними я вернусь и раскручу этот клубок. И знаешь что? Они говорят, что там орудуют духи, а я убежден, что это люди. Люди! Летающие люди!

– Давай-ка с начала, а то я не очень понимаю, о чём идёт речь, – предложил я ему, чтобы он несколько успокоился. А то с места в карьер – духи какие-то…

Чезаре полминуты молчал, сделал ещё несколько глотков (я жестом попросил хозяина подать ему вторую банку) и начал свой рассказ, который, как мне сейчас кажется, я помню практически дословно.

– Догоны – изолированный африканский народ, живущий на юго-востоке Мали, у подножия огромного каменистого плато Бандиагарб. Местность, получившая имя Страны догонов, уникальна сама по себе: после сотен километров Сахеля, полупустынной степи, тянущейся от Сахары на юг, скудные почвы совсем сходят на нет и на поверхность земли выходят пласты каменной породы.

Это и есть плато – километры бесплодных, гладких, отшлифованных ветром каменных пластов. Если следовать по этому плато далее к югу, то высота над уровнем моря постепенно повышается, а количество растений стремительно уменьшается. Наконец плато заканчивается уступом – резким, практически вертикальным обрывом высотой в двести – триста метров. Ручьи, стекающие с него, кормят небольшую полоску земли у подножия обрыва, за которой следует обширная песчаная пустыня.