Infernal

Секир хлопает в ладоши. Словно ребенок на утреннике, он разевает рот до ушей перед белоснежной, в просвечивающем сарафане, Снегурочкой в предвкушении новогоднего подарка. Это на него не похоже. Он никогда не открывался со столь неожиданной стороны

– Супер! Девчонки! У–у–е-е! – громко присвистывает он в зал, как былинный соловушка.

– Банзай! – подхватывает Белкин.

И если б он был послушником старого монаха Шаулинь, то наверняка бы изобразил несколько кувырков на столе и показал пару приемов у-шу громоздким причиндалам-охранникам.

– Ластов?! – окликает Секир.

– А?

– Ты тормоз!

– Почему?

– Полный дзен вокруг, а тебя не вставляет!

– А…, – меланхолично отвечаю я.

Не знаю почему, но меня точно не вставляет. Или вставляет, но не до такой степени, чтоб пускать слюни и оглушать пьяными воплями соседей. Или я не привык так яростно выражать эмоции, выплескивая их в толпу. Не на публику. Не здесь. Не при столпотворении у десятка каблуков муленружного кабаре.

Не медля, Секир встает из-за стола и присоединяется к собравшимся любителям ретро. Девочки протягивают ножки и даже разрешают дотронуться до них. К лодыжкам привязаны специальные кружевные узелки, чтоб особо расчувствующийся любитель грациозных форм мог всучить туда сотенку-другую. Некоторые так и делают на радость танцовщицам и арт-директору клуба. Вот долгожданный бенефис Белкина. Последний шанс, чтоб расстаться с честно заработанным налом. Но Белкин не отрывает зад от стула. Я осторожно спрашиваю, что же он медлит. Белкин отвечает, что этот танец не увлекает его, как предыдущий. Теперь я начинаю втирать ему, что он ничего не понимает в стриптизе, и чуть ли не прочитываю ему лекцию об истории кабаре и славных традициях этого фееричного ремесла, упоминая пример из кинематографа, глянцевых журналов и немного привирая – не без этого. Мои увещевания играют важную роль. Белкин соглашается, берет свои слова обратно, отрывает зад от стула, скрипя ножками по паркету, и идет на линию фронта. Танец почти в финале.

Девочки собираются уходить, а Белкин протискивается сквозь толпу, неудачно оттолкнув двух ротозеев, и последним движением вытянутой руки успевает просунуть сквозь узелок пятьсот рублей. Купюра не удерживается и падает на пол. Смекалистая танцовщица успевает виртуозно наклониться, обнажив полные, но обвисшие груди, и приподнимает его кровные, приводя в изумление самого Белкина. Эпатажный танец заканчивается поклоном и победоносным хоровым подъемом ножек. Не весть откуда опускается кружевной бордовый занавес. Он быстро падает вниз, чуть не накрывая голову Владика. Тот быстро выпутывается из паутины и с сияющим блеском в глазницах возвращается к столику.

Секир давно сидит рядом. Все до сих пор возбуждены и требуют продолжения, но ведущий вечера сообщает, что это апофеоз программы. Из динамиков звучит печальная сонливая мелодия, напоминая собравшимся, что клуб скоро закрывается, значит, пора убирать отсюда свои толстые задницы.

Потной ладонью Белкин протирает не менее мокрый лоб. Секир достает из груди платок (откуда – ему самому неизвестно) и прижимает им нос, будто останавливает кровотечение. Похоже, все парни получили порцию удовольствия, и наверняка в зале кто-то реально кончил. Но мне параллельны эти подробности. Я смотрю на серебристые «ролексы» и к огорчению понимаю, что идет четвертый час ночи или утра. Где грань между ночью и утром, где грань между небом и землей – мне не ведомо. Подобные философские дискурсы совершенно не волнуют Секира и Белкина. Оба никак не справятся с градом пота. Я подзываю бежавшего мимо официанта, заказываю по тонику, и прошу счет. Тот понимающе оскаливается и устремляется выполнять заказ.

Секир шмыгает носом и чихает в платок.

– Тьфу! За живое взяли старого жеребца. Намечался разговор о важном, а получилась привычная Калигула. Ничего толком не решили, только в который раз денег просрали, а в семь снова вставать! Хоть внеочередной выходной бери или отпуск. Хрень! Групповуха, мать ее! Групповуха!

– Бывает, – с созерцательным видом говорю я, делая вид, что мне абсолютно наплевать на его выжитое, как лимон, душевное состояние. Собственно, так и есть. С чего я должен сочувствовать старому жеребцу, который еще и льстит себе, и у которого в мобильнике десяток отборных телочек. Тьфу! Словно подражая Секиру, сплевываю внутрь. Это зависть? Возможно. Иногда мне кажется, что я очень завистливый человек. Разве что Белкину завидовать нечего. Все его никчемные варианты успели разбежаться, кто с клиентами, кто ни с чем, кто по съемным квартирам.

– Завтра, то есть уже сегодня, встреча с Моховским, – неожиданно вклинивается Белкин.

– По поводу? – оттаскивает от красного носа платок Секир.

– По поводу! Дурень! Намечается корпоратив. Иглесиаса заказали. Кучка взбалмошных нефтетрейдеров. Можно оторвать неплохой куш, и аванс приличный. То ли пять, то ли десять кусков.

– Это принципиально! – оживаю я. – Так пять или десять?

– Сколько точно? – подхватывает Секир.

– Моховской скажет! – разочаровывает Белкин. – Не прогадаем.

– А Иглесиаса какого?

– Чего?

– Младшего или старшего?

– Инрике, конечно! Старшего даром никому не впаришь.

– Ладно-ка! – устало говорю я. – Помнишь прошлое рождество? Загородный закрытый пансионат «Полет»? Там наша компания организовала для общины старых дев-феминисток выступление Хулио. И ничего – сработал на ура, и много не просил. И старушки довольны. Все в доле. Короче, полный Мери Кристмас!

– Этот пример не катит. С таким же успехом мы могли подкатить двойника – также бы спел. Договорились бы с Пенкиным, отвалили ему неустойку, так сказать, за маленький подвох. Старым девам все равно, кого слушать и смотреть. Старые девы и видят плохо, и со слухом у них проблемы. До сих пор я не уверен, что Хулио был настоящий, как не уверен, что феминистки бывают старыми девами.

– Он в живую пел!

– Серьезно?

– Верняк! – утверждал Секир. – Моя банда ему звук ставила. Предлагали под фанеру, так он ни в какую – это, говорит, «противоречит моей артистической концепции». И гнал нам эту пургу, пока мы его в самолет не посадили. Принципиальный оказался. Думаю, с Инрике меньше проблем будет. Рекорд-компании говорят, что он посговористей.

– Ну и славно! – вздохнул Белкин. – Ну их всех в Олимпийский! Голова кружится. Спать, спать, спать…

– Скажешь тоже! – хмыкнул Секир. – В Олимпийский! Мы специализируемся на частных вечеринках. Чтоб тот же Хулио отработал хоть в Кремлевском, он такой райдер предложит – черта с два угодишь! А для компании толстосумов спеть за четыреста тысяч – рад стараться. Экономия. Все по Карлу Марксу. Закон производственных отношений.

Получив очередной урок марксизма-ленинизма в молодой капиталистической державе, мы удаляемся из клуба. Парни остались скупы на чаевые, оставив большую часть гонораров в трусах стриптизерш. Пришлось отдуваться за троих. Но что не сделаешь ради компаньонов. И я бы отдал не одну сотку, чтоб еще раз увидеть, как они радовались, как дети. Забавное зрелище. Отекший мозг осенила идея: а не устроить ли шоу-кабаре гастроли по стране? Не обязательно срывать аншлаги в концертных залах, но охватить лучшие российские клубы, покатать девочек по регионам, объездить Урал, Поволжье, заглянуть в Сибирь и махнуть ножкой во Владивостоке – вполне реальное коммерческое предприятие. Лучше не забыть обсудить эту идею с парнями. Только бы не забыть. Утром обычно мало что помнишь, а отличные идеи, как водится, приходят перед сном или на волне помрачения сознания. Нет – это определенно привлекательная идея. Осталось придумать название, шоу-программу и гастрольный тур. С этим проблем не будет. Задействуем нужных людей. Всех возьмем в долю, и, как обещал легендарный персонаж: «Командовать парадом буду я!» – мне авторские за создание нового бренда. Но! Ни слова Моховскому. Он тот еще подонок! Украдет проект, и будь здоров. Ищи ветра в поле. На этом он собаку съел, да и не одну, так что цыц! Моховскому ни слова! Подберем другого продюсера, почистоплотней. Но где взять на Руси-матушке чистоплотных продюсеров, тем более в нашей испорченной первопрестольной?! Нигде. Разве что в аду. Но мы и так живем в аду, и в аду работаем. Жизнь плюс работа равно ад. Лишь иногда и мельком сквозь нас пробегают лучики солнца, как сегодня в клубе. Но это я загнул. Что ж, придется договариваться. Как всегда.

Дома меня ждет Лиза – моя сладкая девочка.

Ждет. Меня. Странно, но она мне даже не позвонила. Не мудрено – сам же предупреждал ее, что сегодня задержусь. Буду поздно. Хм… отчет, словно за плечами десять лет счастливой совместной жизни. Как–то это сухо звучит. По совковому как-то.

Слишком несовременно.

В небе появлялись первые проблески утра. Звезды еще напоминали об уходящей ночи, но как таковой тьмы не было и в помине. Привычная картина середины июля.

У парафета клуба лицо обдувает свежий дорожный ветерок. Я вышел первым, а компаньоны задержались, чтоб привести себя в порядок и подрочить в сортире. Рядом толпится смутный народ, раскачиваясь из стороны в сторону. Кто-то успел заказать такси, кто-то пользуется услугами частников. Все выглядят мерзко, устало. От двух господ слева разит перегаром. Они что-то напевают себе под нос и чокаются «Hennesy». Рядом курят их проводницы с очень незадачливым видом. То ли им до предела обрыдли их господа, то ли самим так тошно, что скоро каждой подавай пакетик. Взор останавливается на них, словно вот-вот ожидая увидеть фонтан последних эмоций в виде неукротимой рвоты. Не получается. Заметив нескромный взгляд, девицы демонстративно отворачиваются, сплевывая себе под ноги, попадая на платье. Ту же возникает пискливая ругань, переходящая в визг и слезы. Липкая слюна растекается по ткани, как и другие последствия вечера: слева чернеет кривое пятно, а по бокам ползет жирная полоса размазанного суши. А шмотки-то от кутюр. В следующий раз будут внимательнее.

Девицы бросают сигареты и достают из сумочек салфетки, старательно протирая тугой шелк, надеясь, будто превратившись в мистера Пропера, сведут пятна одним легким движением. Увидев старания незадачливых пассий, господа устремляются на подмогу, дружелюбно смеясь над туповатыми подругами и отвешивая каждой по крепкому словцу. Те отвечают взаимностью. Вечеринка удалась. Платья испорчены. Склока заканчивается в невесть откуда подъехавшем лимузине. Большие мальчики пихают девочек в салон и протискиваются рядом. Писк стихает, и лимузин, мигая ослепительным блеском, сворачивает за угол.

Сзади незаметно показались приятели. От их призывающих реплик я обернулся. Приятели стояли не одни. Между ними, обхватив их за талии, обнаружилась невысокая рыжая профурсетка на высоких каблуках. Узкие джинсы с заниженной талией, черная крокодиловая сумочка и глубокое декольте однозначно намекали о многом. Она с любопытством оглядывала меня, словно предвкушая разделить остаток ночи на троих.

– Ты с нами? – нехотя спросил Секир, соблюдая приличие.

Я саркастично улыбнулся и помотал головой.

– Как знаешь, – не без удовлетворения заключил Белкин. – Давай мы тебя подбросим? Не бросим же одного.

Пришлось кивнуть утвердительно. Добираться до хаты самому тошно и омерзительно.

Спереди промычала поддержанная тачила. Поморщившись, мне так и не удалось определить ее марку. На капоте не было никаких опознавательных знаков, или я так устал, что не отличаю «Ладу калину» от «Лансера».

Следуя молчаливому призыву железного коня, мы поспешили к авто. Белкин влетел в салон первым. Ожидаемо второй проскользнула дамочка и кое-как третьим, скрипя бицепсами и накопившимся под брюхом жирком, уместился Секир. В тесноте, да не в обиде, и с говорящей упругой попкой посередине. Мне посчастливилось сесть спереди.

– Как зовут очаровательную незнакомку? – ухмыльнулся я, не оборачиваясь.