Слушатель в чёрном квадрате

– Может завтра с утреца, по холодку поиграем в пинг-понг, постучим, так сказать, шариком по столу, – предложил я, сделав некоторый акцент на слове шарик.

– Не-е, я в это не играю, – отмёл этот вариант Вадим, делая мощный глоток.

– Тогда давай погоняем шары в бильярд, – предложил я альтернативу.

– Ну, это ещё можно, – без большого энтузиазма, согласился он.

Тут я заметил, что его уже слегка затуманенные глаза резко оживились и заблестели, словно их натёрли полировальной пастой.

Это был явный признак того, что ещё чуть-чуть, и я добьюсь нужного мне результата. Осталось лишь слегка подтолкнуть, чтобы искомый мною шар скатился в лузу, а мой собеседник открылся во всей красе. Эх! Знать бы хоть что-то про эти неведомые шары, хотя бы самую малость.

Но я ничегошеньки не знал, не идти же в самом деле к его жене и спрашивать, что она имела в виду, когда выговаривала за них Вадику. И поэтому предпочёл промолчать, надеясь, что набухший бутон сам через какое-то время раскроется и поразит ни с чем несравнимым великолепием. В итоге так всё и произошло.

Через полминуты тишины, за которые Вадик, явно о чём-то думая, успел допить стакан, он вдруг, смотря мимо меня куда-то вдаль, спокойным, искусственно равнодушным голосом произнёс:

– Знаешь, а я категорически не согласен с теорией Большого взрыва.

В начале я даже не понял, о чём это он.

– С чем ты не согласен? – переспросил я, не будучи уверенным, что не ослышался.

– А с тем не согласен, что Вселенная образовалась в результате взрыва какой-то там неведомой никому точки с бесконечной плотностью и температурой! – фразу он начал обычным голосом, а закончил чуть-ли не криком. Хорошо ещё, что не ударил кулаком по столу.

Я замер и упёршись в него непонимающим взглядом, молчал.

– Слышь, ты можешь представить себе такую точку? – смотря мне в глаза, и ткнув в плечо, возбуждённым голосом спросил он, при этом ещё ногой под столом заехав мне по голени.

– Честно говоря, я по этой теме многое чего не могу себе представить.

– То-то и оно. Никто ничего не может представить, а всё лезут туда же.

Кто, куда и зачем лезет я даже не стал спрашивать.

– Так знай, что не было никакой точки, а был огромный цилиндр, – уже полушёпотом, заговорчески произнёс Вадик. Понимаешь, о чём я говорю?

Я на несколько секунд закрыл глаза, и ощутил, как учащённо, словно в такт стремительному метроному, стало биться сердце.

– По правде говоря, пока вообще ничего не понимаю, – признался я, в нарушении моих правил общения с собеседниками, которые никоим образом не предполагали подобного откровенного ответа.

Можно уточнять детали, не соглашаться с трактовкой каких-то несущественные моментов, в конце концов предложить свою версию, но сказать. что ничего не понимаю – так было делать категорически нельзя.

Благо, Вадик настолько был увлечён своими мыслями, что не обратил внимание на столь непростительную в других случаях оплошность.

– Не удивительно, что не понимаешь. Никто, кроме меня не понимает.

Я уже почти полностью пришёл в себя.

– Но теория Большого взрыва сейчас доминирующая, и чуть ли не единственная общепринятая.

– Слышь, не верь никому, чепуха это всё и чистой воды надувательство. Ты знаешь, что такое новогодняя хлопушка? – задал он неожиданный вопрос.

– Более-менее представляю.

– Зер гут. Когда ты дёргаешь за нитку, хлопушка взрывается и из неё вылетает конфетти. Правильно? – Вадик, для наглядности, движением рук продемонстрировал как это происходит.

– Ну, да, – ответил я, совершенно не понимая куда он клонит.

– Так вот, слушай и запоминай что я тебе скажу – Вселенная произошла от разрыва громадного цилиндра, доверху набитого различного размера шарами!

Теперь уже я медленно стал сползать со стула.

– Минимум семёрка! – восторженно произнёс я, уже представляя, как записываю это изречение в тетрадь, но тут же осёкся.

– Какая семёрка? – сдвинув брови, спросил Вадик.

– Да, нет, это я о своём.

Ему так не терпелось рассказывать дальше, что он не обратил внимания на мой очередной ляп.

– Представь, в один прекрасный момент шары начали дружно увеличиваться в размерах, их давление на стенки цилиндра всё возрастало и возрастало, и настало время, когда его от напряжения просто разорвало на мелкие кусочки, и шары, словно конфетти из той самой хлопушки, разлетелись в разные стороны. Вот так и появились звёзды и планеты. А всякие там астероиды и тому подобная мелочёвка – это куски оболочки цилиндра.

– А кометы?

– Что кометы?

– Они откуда взялись?

– Да всё оттуда же, из цилиндра, – недовольно ответил Вадик, явно посчитавший мой вопрос глупым.

– Здорово, – еле выговорил я, ощупывая вспотевший лоб. – А почему шары начали увеличиваться в размере?

Вадик, задумавшись, очень серьёзно на меня посмотрел.

– А почему точка в этой липовой теории вдруг взорвалась? Не знаешь? И вот я не знаю почему шары стали увеличиваться. Теория пока окончательно не сложилась у меня в голове, есть ещё кое-какие шероховатости.

– Будишь коктейль? – спросил я, вытирая бумажной салфеткой лицо.

– Буду, – коротко согласился он.

Я направился к стойке бара. На бытовом уровне, я английский язык знаю очень даже прилично, и при необходимости достаточно свободно на нём изъясняюсь. Но в этот раз, обращаясь к бармену почему-то произнёс:

– Мне zwei джин—кола. Только колы – klein, а джина – gro?, показал я пальцами. И этого, как его там – айса, не надо.

Как только я поставил стаканы на стол, мы тут же их осушили с такой жадностью, как бы это сделали заблудившиеся в пустыне путники, внезапно очутившиеся в оазисе с источником воды.

– Тебе надо как-то заявить об этом открытии. В журнал какой-нибудь научный написать что ли, – морщась от выпитого, предложил я.

– Да, писал я уже, и в журналы, и в газеты, даже в Академию наук письмо отправлял.