Вильгельм I Завоеватель. Гибель королевства англо-саксов

Имеются утвердительные сведения, что именно архиепископ Руана, имевший хорошие личные связи с французским монархом, добился того, что Вильгельм был признан королем Генрихом I прямым наследником Роберта Дьявола. Вполне вероятно, что именно тогда малолетний Вильгельм был представлен королю, став при дворе и его воспитанником.

Как бы там ни было, положение подраставшего в королевском дворце Вильгельма продолжало оставаться шатким. Ему не раз приходилось опасаться вместе с опекунами за собственную жизнь. Когда ему было лет десять, то есть в 1037 году, умер его главный защитник и наставник руанский архиепископ Роберт. После этого ситуация вокруг малолетнего герцога стала меняться не в лучшую сторону.

Хотя о событиях того времени известно очень мало, все же хроники донесли до нас отрывочные сведения о той атмосфере, в которой подрастал будущий Вильгельм Завоеватель. Из этой отрывочной информации нам известно, что между родственниками Вильгельма началась кровавая борьба за то, чтобы иметь личное влияние на герцога, совершеннолетие которого близилось. И уже не за горами было его восшествие на отцовский престол и начала самостоятельного, вернее – самовластного правления Нормандией.

Вначале главная роль в окружении юного Вильгельма играл герцог Ален Бретонский. Но в 1039 году он умер, и достойной замены ему не нашлось. После этого главенствующую роль при герцогском «дворе» занял человек сильного характера – Жильбер де Брионн. Но в том же 1039 году он погиб от руки наемного убийцы. Его подослал Рауль Гассийский, один из сыновей покойного архиепископа Роберта.

Примерно в то же самое время погибает еще один из опекунов сына Роберта Дьявола – Турчетиль. Ряд историков именно его называют воспитателем юного герцога. Достоверные обстоятельства его смерти истории неизвестны, но в том, что это было злодейское покушение, сомневаться особо не приходится.

Вильгельм и подрастал, и мужал характером. За него до его совершеннолетия герцогством правили другие люди из королевского окружения (прежде всего опекун Жильбер де Брион), зачастую даже не «советуясь» с, казалось бы, истинным правителем огромных владений на севере Франции. Но такая ситуация могла быть только временной.

Ее король тогда тоже особо не влезал во внутренние дела герцогства, подчинявшегося ему в силу собственного могущества номинально. Он прекрасно понимал, что ставшие у власти в области Нормандии датские викинги до сих пор полностью «не офранцузились», и было не всегда ясно, к какому отечеству относят себя эти новоявленные феодалы. Тогда в Париже их еще считали неким чужеродным явлением на земле собственно Франции, и одно это давало Нормандии некое право на самобытность и автономию от королевской власти.

Впрочем, и многие другие исторические области современной Франции пользовались значительной автономностью не только во внутренних, но и внешних делах. Так что обладатели королевской короны жили в ту пору с большим беспокойством за свою династию. Внутри страны у них часто находились могущественные вассалы в лице не только герцогов, но даже графов.

Трудно сказать, как маленький Вильгельм воспринял известие о смерти отца. Равно как и то, что после получения печального известия большая часть Нормандии стала ареной баронской междоусобицы. В ней он лишился одного из своих опекунов: Жильбер де Брион был предательски убит на пустынной дороге. Тогда новым опекуном маленького герцога стал Рауль де Гасе, который быстро стал прибирать к своим рукам власть в герцогстве.

Надо отдать должное дееспособности Рауля де Гасе, который от имени герцога Вильгельма, совершеннолетие которого уже было не за горами, делал все, чтобы подавить своеволие местных баронов. Так, он подавил мятеж виконта Йемуа Турстэна Гоза, наследника скандинавского викинга, захватившего с помощью преимущественно французских наемников замок Фалез и отказавшегося подчиняться распоряжениям герцога.

Считается, что большая часть навербованных виконтом воинов являлись французами, а не нормандцами. Хронист Вильгельм Жюмьежский считает, что Турстэн Гоз «помчался на помощь королю Франции», то есть действовал по наущению Генриха I. Сейчас трудно сказать, являлся ли король инициатором этого мятежа, или просто позволил такому случиться.

Считается, что в этом военном походе верных рыцарей на освобождение Фалезского замка Вильгельм Завоеватель в 14 или 15 лет получил боевое крещение. Он стал свидетелем взятия замка: когда снаряды (камни) метательных осадных машин пробили в крепостной стене большую брешь, что позволяло начать штурм, Турстэн Гоз сдался на милость победителя и был изгнан из Нормандии. Но через несколько лет он вернулся туда, сумев вернуть себе расположение правителя.

В том случае Рауль де Гасе быстро собрал герцогское вассальное ополчение, начальником которого он являлся. В самый короткий срок непокорный виконт Йемуа был вынужден подчиниться силе, которая исходила от юного герцога, вернее – от «правительства» при нем в лице Рауля де Гасе и командиров отрядов рыцарского ополчения.

Здесь надо отдать должное дяде Вильгельма по матери, Готье: он часто, когда чувствовалась атмосфера опасности, ночевал в спальне племянника, не расставаясь с мечом и кинжалом. Готье не раз спасал юного Вильгельма, тайно оставляя ненадежные дворцовые покои и прячась не только ночью, но и днем в хижинах бедных, но верных нормандцев.

Так что до своего совершеннолетия герцог познал многое зло окружающего его мира. Став взрослым, он удивительно легко разгадывал тайные замыслы близких людей, направленные против него лично и его семьи. Нельзя сказать, что Вильгельм Завоеватель читал тайные мысли людей из своего окружения. Но в том, что он верно угадывал «злые мысли», особо сомневаться не приходится.

Мальчик рано стал познавать жестокости феодального миропонимания. Он явился невольным свидетелем убийства сенешаля Осберна де Крепона, своего дяди по отцу: убийца с мечом в руках ночью ворвался в спальню Вильгельма, когда в ней находился сенешаль Нормандии. Случилось это, по разным сведениям, в 1040 или 1041 году. В одной из хроник это убийство называется гибелью в драке, случившейся в герцогской спальне в Водрее.

Эта череда утрат опекунов, близких людей наложила на мальчика отпечаток постоянной жизни в тревоге и страхе, в ожидании опасности, которую надо встречать в готовности противостоять ей. Известно, что свою привязанность к Осберну де Крепону герцог Нормандский, будущий король английский перенес на его сына, а потом и внука. Свое детство Вильгельм вспоминал как бродячую жизнь в постоянном поиске безопасного места пребывания, даже ночлега. Начало его долгой для той эпохи жизни можно назвать только печальным.

Именно в детские годы, в юности Вильгельм Завоеватель научился распознавать людей и приобредумение судить о человеческих способностях и наклонностях, характере, мере доверия к ним. Писатель Средневековья Ордерик Виталий скажет о том периоде жизни венценосного полководца: «Он копил в своем детском сердце мужскую силу».

…В Нормандию стали вторгаться соседи, владетельные феодалы Бретани. Это герцогство, говоря языком наших дней, претендовало на гегемонию в северной Франции, да и к тому же с Нормандией у бретонцев находилось много неразрешенных пограничных проблем. Они возникали по той простой причины, что в Средневековье демаркации границ не производилось. Ими в лучшем случае были реки или другие естественные, природные рубежи. Если же их не существовало, то на границе возникали кровавые распри из-за спорных пастбищ, сенокосов и прозаичных пустырей.

Феодальное соперничество между Бретанью и Нормандией не утихнет и тогда, когда Вильгельм достигнет совершеннолетия и возьмет правление герцогством в свои уже не юношеские руки. Воевать же много нормандцам придется против герцога Алена III Бретанского, который предъявил свои, пусть и сомнительные, права на Нормандию.

Здесь следует заметить, что такие феодальные войны в средневековой Франции больше напоминали разбойные набеги на соседа, и не всегда в ходе их осаждались рыцарские замки и города, больше напоминавшие большие крепости. Поэтому в военном противостоянии двух больших феодов Французского королевства вся их военная сила редко подвергалась полной мобилизации.

Политическая ситуация в верхнем эшелоне власти (среди родни Роберта Дьявола) в герцогстве с малолетним Вильгельмом во главе постоянно менялась. Это грозило ему и его «партии» серьезными бедами и утратами. Младшие единокровные братья отца, люди самолюбивые, Можер и Вильгельм де Талу стали быстро набирать силу, что укрепляло их амбициозность и увеличивало число сторонников. Естественно, что в таком случае уменьшалось число людей, которые стояли за бастарда, объявленного отцом законным наследником нормандского престола.

В 1037 (или 1038) году Можер утверждается архиепископом Руанским. Иначе говоря, он оказывается во главе церковной иерархии Нормандии. В то же время Вильгельм де Талу становится графом Аркеза, тогда для герцогства большого феода. То есть число подвластных ему рыцарей заметно увеличивается и он становится в военном отношении сильней. С 1039 года имена Можера и Вильгельма де Талу в официальных актах Нормандии встречаются сразу после имени ее правителя, а тот находился еще на полном попечении.

На фоне их возвышения в герцогском семействе появляются и другие усиливающиеся личности, которые готовы были начать передел верховной власти в Нормандии. Особую опасность для подрастающего бастарда Вильгельма представлял Рауль Гассийский, убийца опекуна графа Жильбера де Бриона. Это был человек коварный, честолюбивый, готовый на любые поступки, в том числе на открытое убийство.

Правда, Раулю Гассийскому не удалось воспользоваться землями и недвижимостью убитого Жильбера де Бриона, прежде всего его замками. Он их не получил даже по суду, хотя усилий к тому было приложено немало. Да и денег поистратил тоже много. Крепкие замки Брионн и Вернон вместе с землями, крестьянами на них и титулом графа получил Ги де Брионн (Ги Бургундский), известный в истории как друг детства Вильгельма Завоевателя и его соратник. Он был сыном графа Рено Бургундского и Адели, дочери герцога Ричарда II.

Можно утверждать, что еще до совершеннолетия Вильгельма (когда ему исполнилось то ли шестнадцать, то ли пятнадцать лет) в самой Нормандии и на ее французских границах сложилось сложная ситуация. «Разрулить» ее в пользу герцогской короны мог только сам обладатель престола. Но для этого ему следовало показать волевой характер, последовательность в поступках, обзавестись надежной поддержкой короля Франции и самому обладать достаточной военной силой.

Внутри герцогства ситуация выглядела достаточно опасной: дело было даже не в самоуправстве баронов, размечтавшихся о личной свободе старшего в феоде и бесконтрольности поведения в собственных поместьях. За время несовершеннолетия Вильгельма в Нормандии появилось много новопостроенных рыцарских замков, в которых отсутствовали гарнизоны герцогских войск.

То есть в случае баронского мятежа правитель мог оказаться в крайне затруднительном положении: крепостная война с ее осадами и штурмами самых различных крепостей требовала больших воинских сил и еще больших затрат казны. У юного герцога Нормандии не имелось в наличии ни того ни другого. К тому же осада любой крепости, даже простого рыцарского замка, победно заканчивалась при основательной инженерной подготовке с использованием дорогостоящих боевых машин, которые требовали для обслуживания немало людей.

Вильгельм оказался в крайне затруднительном положении. Для него в начале правления любой незаконно возведенный замок вассала мог в один день превратиться в «осиное гнездо», место сбора недовольных вооруженных людей. Их в Нормандии хватало даже при Роберте Дьяволе, человеке решительном и не выбиравшим средств упрочения личной власти.

С другой стороны, к середине XI века у Нормандии сложились потенциальные противники (вернее – недруги), соперничавшие с герцогством за главенство на французском севере. Иначе говоря, речь шла о прозаическом феодальном противостоянии в государстве, в котором королевская власть виделась откровенно слабой. Монарх, как это показала судьба Генриха I, сам нуждался в военном союзничестве с владельцами крупных феодов и многочисленным мелким рыцарством, готовым встать под знамена парижского сидельца.

С Нормандией в то время враждовали Бретань и графство Анжуйское, правители которых желали завладеть рядом спорных территорий, в том числе графством Мэн. Предлога же для военного конфликта сторонам искать не приходилось: им могли быть, к примеру, неосторожно сказанные на застолье оскорбительные слова в адрес соседа. Или разбойное нападение на чужой купеческий караван на лесной дороге. К тому же у каждой из сторон имелись давние взаимные обиды, которые не забывались. Поводы для конфликтов давали и рыцарские турниры, в изобилии проводившиеся тогда по всей Европе.

В ту эпоху европейского Средневековья юноши любых сословий взрослели рано. Известно, что в 1042 году французский король Генрих I торжественно произвел юного 15- (или даже 14-) летнего герцога Вильгельма Нормандского в рыцари. С памятного дня посвящения в королевские рыцари для него началась взрослая жизнь.

…На формировании личности Вильгельма сказывалось то, что ни рано ушедший из жизни отец, и мать, которая по воле родителя оставила маленького сына, чтобы создать свою законную семью, после семи лет им не занимались. Опекунов же у подрастающего Вильгельма, причем людей самых разных, оказалось много, и о личном их бескорыстии говорить не приходится.

Опекунство каждому из них давало какие-то немалые выгоды: реальную власть в герцогстве, управление ее казной, возможность какое-то время принимать решения в личную пользу. К тому же опекуны стремились к тому, чтобы сохранить свое определяющее влияние на Вильгельма и после его совершеннолетия.

Мать Вильгельма, который часто находился в Париже, после смерти Роберта Дьявола создала новую семью и потому с сыном общалась только по случаю. Она, выданная замуж за рыцаря, сеньора де Контевиля, жила счастливо. У супругов на свет появилось трое детей: сыновья Роберт и Одо, дочь Мюриэль. Вильгельм, став герцогом, поддерживал с братьями по матери самые тесные отношения.

Известно, что Вильгельм, став самовластным герцогом, не отказывал матери ни в каких ее просьбах, хотя Герлева ему ими и не досаждала. Ей довелось заниматься воспитанием сына только тогда, когда он был еще совсем маленьким и она жила в Фалезе. Судьба наследника престола и опекуны (сознательно) разлучили мать с сыном.

Надо сказать, что Вильгельм, утвердившись на престоле правителя Нормандии, благосклонно относился к братьям матери – Осберну и Готье. Они часто присутствовали на дворцовых торжествах, и в подписях под грамотами тех лет именуются как «дяди герцога». Дочь Готье стала женой влиятельного Рауля Тэссона, барона Сингле, подготовившего заговор и поднявшего в будущем мятеж против герцога, ставшего его родственником.

Следует сказать, что судьба маленького наследника герцогской короны во Франции не выглядит какой-то особенной и трагичной. Это был дух Средневековья, и судьбу Вильгельма Завоевателя в юности повторяли многие дети из семей крупных феодалов, которые оставались без родителя. Сыну герцога Роберта Дьявола еще повезло: ни один из опекунов не позарился на его престол, не пытался «приватизировать» земельные владения господина и «элитную недвижимость» в виде замков и торговых городов-крепостей.

…При дворе короля Генриха I сын Роберта Дьявола провел долгих девять лет, временами подолгу проживая в Нормандии, которую он любил. За это время он познал дух и секреты королевского двора, искусство придворных интриг, понимание опасностей, которые могли грозить ему в скором будущем. Но не это было самое главное в его воспитании без отца: он учился, как и его сверстники, азам военного дела, то есть рыцарству. Это и стало для него главной наукой в жизни, то есть наукой жизни.

Скорее всего, каждодневно он получал уроки владения личным оружием: мечом и боевым топором, копьем и кинжалом, стальным арбалетом и тугим луком. Учили его воины из числа умелых, опытных бойцов королевского войска. Вильгельм рано научился управлять конем, обученным нести на себе тяжеловооруженного всадника. Учили его биться в тяжелых стальных рыцарских доспехах, знать их секреты и слабые места. Физической подготовкой приходилось заниматься постоянно, поскольку рыцарское дело было делом не слабых людей.

Уже в малолетстве у юного герцога имелись свои оруженосцы и слуги, которые владели оружием не хуже правителя. Многие из них по традиции эпохи являлись одногодками правителя, то есть мужали вместе с ним. Они и стали самыми преданными Вильгельму людьми, будучи часто немногим старше возрастом, и пройдя его жизненный путь бок о бок, деля между собой военные тревоги, радости и беды.

В будущем, став английским королем, Вильгельм I одарит многих их них аристократическими титулами, поместьями и замками на земле Туманного Альбиона. Он ценил верность и самопожертвование в битвах своих людей. Особенно тех, кого хорошо знал с непростого для незаконнорожденного сына крупного феодала детства. Они же платили за заботу о себе и своих семьях (фамилиях) верным служением и часто собственной жизнью.

До самого своего совершеннолетия (то есть до достижения 16 лет), когда Вильгельм обрел полную власть в Нормандии, юный герцог постоянно подвергался нападкам сверстников из аристократических фамилий за свое происхождение. Или, говоря иначе, Вильгельма не принимали в семейство высшей французской аристократии, как человека незаконно рожденного, только волей случая ставшего обладателем герцогской короны, да еще какой.

Именно при королевском дворе сын Роберта Дьявола впервые услышал жестокое слово «незаконнорожденный» (бастард), часто сказанное ему не за спиной, а в лицо. Может быть, благодаря этому он научился сдерживать собственные гневные вспышки, скрывать помыслы и ладить на людях со своими откровенными недоброжелателями. Но обид он никому не прощал; дело было только за временем расплаты. Так формировался характер человека, оставившего в истории XI столетия значимый след и на военном, и на политическом поприще.

Будь рядом отец, крутой нравом и обладавший немалым воинским отрядом и целым рядом сильных крепостными оградами городов и рыцарских замков, Вильгельм бы не стал изгоем среди своих сверстников, спесивых по происхождению. Герцог Роберт Дьявол мог заставить недоброжелателей уважать себя и своего наследника. Опекуны же отца заменить не могли, да и уходили они один за другим из жизни насильственной смертью.

Но об отцовском заступничестве говорить не приходилось, и юный Вильгельм Нормандский люто возненавидел всех, кто называл его в глаза или за глаза «незаконнорожденным». Своим аристократическим происхождением кичились многие из его сверстников, обитавших, как и он, при королевском дворе. И тоже на правах воспитанников монарха Франции. Придет время, и кому-то из них правитель Нормандии и Англии жестоко отомстит за нанесенные когда-то в детстве обиды.

Такая жизнь до совершеннолетия обучила юного герцога запоминать многое и… умению постоять за себя, что тогда было совсем не излишней чертой характера даже знатного человека. Лучшей школой тому стали рыцарские турниры, сперва при блистательном дворе короля Франции, а затем при дворе герцога Нормандии, других крупных феодалов Французского королевства. Рыцарство смотрится в раннее Средневековье некой прозой и поэзией жизни любого феодала.

Детство и юность, прошедшая в постоянных стычках со сверстниками-аристократами, обстановка в собственном окружении наложили на характер Вильгельма I отпечаток скрытности, мстительности и жестокости. Дальнейший ход событий не раз покажет, что нормандский герцог, получив отцовскую корону и прочее наследство, обид детства не прощал и снисходительностью к своим недругам никак не отличался. Он был таким же, как все или почти все феодалы той эпохи. От родителей набожности тоже не наследовал, поскольку в вопросах веры следовал принципу практицизма.

Благодаря покровительству французского короля Генриха I юный герцог смог удержаться на нормандском престоле, которому угрожали не только сильные соседи (как, скажем, правители Бретани и Анжу), но и местные, собственные своевольные бароны, каждый из которых опирался на рыцарский отряд и имел хорошо укрепленный замок. Да и к тому же такое своеволие имело в среде нормандской знати родовые корни, которые уходили в не столь уж и далекий мир датских викингов.

Прямым их потомкам какая-либо узурпация полноты власти над собой приходилась совсем не по душе. Особенно когда такой феодал имел крепкий замок и некоторое число рыцарей, только и говоривших за столом о военной добыче и рыцарской славе. Отбитое у соседа стадо свиней или захваченный обоз соседских купцов могли стать строкой в победных песнях рыцарствующих норманнов, в балладах той эпохи.